Шакалы - Леонов Николай Иванович - Страница 59

Проститутки отсутствовали, в основном жены-ровесницы и подруги, которые, хотя и были полноваты и совсем не молоды, смотрелись приятно. Никто не напился, один воин-орденоносец принял на увешанную орденами грудь лишнего, так его тихо и интеллигентно увели, объяснив, мол, ничего не поделаешь, возраст.

Лидер, как и полагается, произнес речь, говорил почему-то о войне, которую они, присутствующие, выиграли, защитили родную землю от супостатов, а сегодня ее разорвали на части и распродают клочьями американцам. Но они, коммунисты, не допустят и встанут, как тогда, в сорок первом, понадобится, лягут под танки. Все это звучало особенно трогательно, так как подавляющее число гостей родилось намного позже войны, а их отцы служили в армии политработниками, шли позади наступающих и стреляли в спины людям испугавшимся, замешкавшимся.

Обед получился впечатляющим, несколько ностальгическим и очень патриотичным. Когда начали расходиться, то человек десять-пятнадцать, переглядываясь, довольно улыбались и понимающе кивали друг другу – люди ехали в баньку, где их ждали девочки и остальные услады нормальной жизни.

Во время обеда Иван Иванович Корзинкин познакомил Фокина с Лидером. Видимо, знакомству предшествовал разговор, так как Лидер придержал руку Семена Петровича, внимательно посмотрел в глаза и, улыбаясь, сказал:

– Приятно видеть на нашем скромном обеде своих противников, как здоровье Евлампия Дубова?

– Спасибо, не жалуется.

– Голосов не хватает? Ничего, пусть терпит, молодой, его время придет. Коля Алентов еще не женился на дочке Юрия Карловича?

– Молодые, нерешительные, да и погулять хочется, – отшутился Фокин.

– Ну, знаешь, такой брак – не прогулка в загс и в церковь. – Лидер легко перешел на «ты». – Он сродни подписанию международного договора. Скажи Николаю, чтобы он дурака не валял и вопрос форсировал. И пусть в ближайшие дни найдет меня, разговор есть.

– Передам, – пожал плечами Фокин. – Однако, хотя Евлампий имеет смешное имя и держится рюхой, но мужик он самостоятельный, и вряд ли Николай может на него повлиять.

– Я подберу ему в моем правительстве подходящую должность, обсудим, так и передай.

– Хорошо. – Фокин поклонился и подумал, что если не он, никому не известный подполковник, то этот дебил будет иметь не правительство, а кучку галдящих в Думе депутатов, потому что в случае поражения на выборах крысы, как и положено, побегут с тонущего корабля.

Корзинкин взял Фокина под руку и зашептал:

– Ты ему, безусловно, понравился, и все видели, как долго он с тобой разговаривал.

И точно, стоило Фокину остаться одному, как к нему начали подходить незнакомые люди, чокаться бокалами с шампанским, представляться, говорить всякие пошлости. Один здоровенный мужик сжал его локоть, дохнул перегаром и прошептал: «Хайль!»

С обеда Фокин поехал не домой, а в контору. В своем скромном кабинете переоделся, когда, робко постучав, на пороге появился Сергей Батулин.

– Здравствуйте, Семен Петрович, как прошел обед?

– Привет, Серега, обед прошел нормально, меня чуть было не приняли в нацистскую партию, да чистого бланка под рукой не оказалось. Ты этому старому пидеру Орлову звонил?

– Зачем? Парня доставили, все нормально.

– Следовало позвонить, мол, мы свое слово держим. Они что же, тебя на этом крючке всю жизнь держать будут? А Гурова мы все равно уберем и поднимем такой крик в газетах, мол, авторитеты сводят счеты с лучшими офицерами милиции, что ничего пенсионер нам не сделает. У него есть агентурные подходы к разбойникам, у меня они тоже имеются. Шепнем, что стрелок из другой группировки, они между собой толковище затеют, им будет не до нас с тобой.

– Семен Петрович, вы говорили, что я вам понадоблюсь, приказывали дождаться, – в обращении к шефу он постоянно сбивался с «ты» на «вы».

– Поедем на кладбище, покажу тебе скромную могилку, дней через десять под ней заберешь чемодан с баксами.

– А когда именно, как я узнаю?

– Тебе позвонят.

– Кладбище, могилка, проще встретиться в центре, в толпе, да поменяться чемоданами, – рискнул возразить Батулин.

– Лучше, чтобы домой принесли, но посредник рядом с кладбищем живет и ехать в город не желает. И основания у него для того достаточно серьезные.

Поехали не на роскошном «Мерседесе» Фокина, а на скромном «Москвиче» охранника. Батулин понял: Фокин не желает афишировать поездку. Митинское кладбище располагалось сразу за Кольцевой, кажется, в тех краях и прописка была московская. Пошел восьмой час, шоссе уже пропустило основную массу дачников, проезжали последние грузовики да деловые, у которых не было ни утра, ни вечера, ни даже ночи.

У ворот кладбища машину оставили, купили какую-то рассаду, цветочки с клубнями, и с пристойно-скорбными лицами вошли вовнутрь. Любое кладбище, даже не имеющее вековой истории, мраморных роскошных памятников и тенистых аллей, все равно действует на нормального человека успокаивающе, напоминая, мол, и тебя не минует обитель сия.

– Дорогу запоминай, – сказал на ходу Фокин. – Крайняя левая до самого конца. – И пошел чуть впереди.

Зачем-то и водитель-охранник поперся, но Фокин его не остановил, а Батулина это дело не касалось. Шли они довольно долго, люди встречались все реже, вскоре вообще аллея опустела. Для посетителей, в основном женщин пожилых, уже наступил вечер.

– Дерево видишь? – указал Фокин на развесистое дерево неизвестной Батулину породы. – Ориентир. За ним шагов пять.

Он подошел к скромной могилке с жестяным крестом и скромной дощечкой, на которой довольно коряво было написано имя и фамилия какого-то Якова Ямщикова. Фокин оглянулся, опустился на колени, перекрестился, копнул заготовленной палкой землю, сказал:

– Взгляни.

Батулин присел рядом, тоже перекрестился. Выстрела, который походил на хлопок, он не услышал, пуля вошла ему в затылок. Батулин завалился на бок, вторая пуля пронзила висок, она была уже ненужной, но в каждом деле существует определенный порядок.

Фокин поднялся, на своего ближайшего помощника даже не взглянул, оглянулся, отряхнул брюки.

Охранник-убийца тщательно протер пистолет, сунул его под труп. Инсценировать самоубийство никто и не собирался.

Возвращались другой дорогой, говорили о постороннем. Только усаживаясь в «Москвич», Фокин сказал:

– Твоя баба все еще спит?

– Уверен, – ответил убийца, – она после трех стаканов отключается часа на четыре.

– Выпей, ложись рядом, пусть она поднимется первой, позовет тебя опохмелиться. Это она хорошо запомнит. Хотя я не думаю, чтобы тебя беспокоили, но на всякий случай.

Вернувшись в Москву, Фокин вновь переоделся в смокинг и отправился в ресторан, затем в казино, где его прекрасно знали, и с десяток людей могли искренне подтвердить любые его показания.

Гуров твердо решил: его задача не уйти от киллера, не убить его, а захватить живым. Он почти наверняка ничего не знает, заказ поступил от третьего посредника. Однако сыщик был убежден: захват киллера – сильный психологический удар. Фокин уверен, человек ничего не знает, но в любой уверенности существует трещинка. А вдруг? Не должен знать и не может. А вдруг?

И тут у сыщика появилась шальная, глупая идея: а что, если инсценировать его, полковника Гурова, убийство? Старо, как колесо телеги, ни один профессионал, пока достоверно не убедится, не поверит. Не ложиться же Гурову в гроб и не устраивать похороны? Это издевательство над десятками приятелей и сотнями сослуживцев, этого ему никогда не простят. Оперативная комбинация – одно, а святыня – понятие иное. Однако колесо телеги как ни старо, крутится до сегодняшнего дня, возит картошку, капусту и арбузы с дынями. Нахальный, грубый ход – тоже ход и требует ответа.

Гуров решил, что да, как инсценировать, про это будем думать, а киллера необходимо выявить и захватить. Во время захвата и «погибнет» легендарный сыщик. Смахивает на театр, но в театр ходят тысячи людей, где по-настоящему смеются и плачут. Умные знают, что кинжал деревянный, а человека все равно жалко, известно, занавес опустится, парень грим вазелином сотрет, пойдет чай пить, а может, и водку трескать. Но ведь так натурально, просто сил никаких нет.