Почерк палача - Леонов Николай Иванович - Страница 21

Вагину характера было не занимать, и никому он не позволял стоять над собой.

– Договорились, – Вагин кивнул. – Считай, разговора не было. Значит, наследника родили, хвалю. Когда семья одного окраса, то она крепкая.

Хозяйка легко поднялась из-за стола, взяла мужа под руку и повела в соседнюю комнату, бросив на ходу:

– Через тридцать минут станет трезвее ребенка.

Затем вернулась, смерила Вагина взглядом.

– Давно я тебя хотела, опер. С первой встречи. Иди умойся, перед серьезным разговором тебе тоже напряжение сбросить надо.

Она проводила опера до ванной, вошла следом, заперла за собой дверь.

Через некоторое время стол был накрыт по-обеденному, рядом с тарелкой хозяина стоял стакан, налитый наполовину, запотевший. Грозный Робер виновато взглянул на жену, выпил и сказал:

– На улице продрог, затем принял без закуси, извини, Груня.

– Бог простит, – Груня улыбнулась свеженакрашенными губами. – Вы остановились на том, что клиент ходит домой темным переулком.

– Ты умна в своих делах, а в мужские не лезь. Если настоящий сыскарь проходит двести метров темным переулком, значит, каждую машину, ночующую там, он знает и, увидев чужую, не пойдет, вернется. Проехать мимо и полоскать из автоматов – пустое дело. Машина лишь въедет в переулок, полковник будет уже в чужом подъезде и из окна «снимет» водителя. Если он ходит переулком, значит, знает то, чего мы не знаем. О переулке забыть. И кончайте разговор, сначала о деле. Боря, сколько?

Вагин к вопросу был готов, знал, что платить следует максимально, но только после кремации.

– Сто тысяч баксов после похорон.

– Не годится, – ответил Робер. – Пусть восемьдесят, но сорок и сорок.

– У нас нет лишних денег, – сказал Вагин. – Я уже сказал, сам знаешь – платим круто, но только по результату.

– У меня имеются три толковых парня, – задумчиво произнес Робер. – Сам я, естественно, не пойду. Сроки?

– Неделя.

– Живет?

– Никитский бульвар, двенадцать, работает в министерстве. На ночь машину оставляет либо на работе, либо в Калашном переулке, напротив поста охраны. Жена сейчас в отъезде, встает в восемь, выходит в девять. Лестницу и подъезд, а также лифт не рекомендую, только потеряешь людей. Машина черный «Пежо», горзнак запиши. Дорогу от Никитской до Октябрьской сам знаешь. Может ехать не один. Улицу видит лучше нас с тобой в лучшие годы.

– Запугал, запугал, – усмехнулся Робер.

– Предупредил. Нам необходим результат, на твоих мальчиков мне наплевать. Сложно, это точно. Но ведь и оплата не фантиками.

– Надо два дня на разведку, – сказал Робер. – Тебе же не годится, если я сегодня соглашусь, а через день в отказ пойду?

– Зря я тебя предупреждал, – после паузы сказал Вагин. – Ты теперь и на воду дуть будешь. Хорошо, послезавтра позвони мне. Если позовешь к телефону Толика, значит, согласен, и счетчик включен. Отказываешься, скажешь, мол, ошибся номером.

Робер проводил опера до передней, хозяйка открыла замок, вышла с Вагиным на площадку, перекрестила его и сказала:

– Он не откажется.

Заместитель министра Бодрашов сидел за своим столом, откинувшись на спинку кресла и вытянув длинные ноги, смотрел мимо сидевшего напротив Орлова и, как обычно равнодушно, не повышая голоса, говорил:

– Я, видимо, в разыскной работе слабоват стал. Практики мало, слишком высоко забрался, зрения и не хватает.

– Алексей Алексеевич, мы свои люди, коли решили поставить нам горчичник, можно подходы опустить, – ответил Орлов. – Тянем мы с Гуровым, можно сказать, непозволительно. Много у нас имеется, а сделать ничего нельзя. Вы человек опытный…

– Ой! – перебил Бодрашов. – Я еще и не дурак. Тянет Гуров, вы его прикрываете, я вас обоих понимаю. Но министр, отдельные депутаты, журналисты в наши сложности вникать не желают. Цифра угнанных машин и пропавших людей растет изо дня в день. Я сам в английском не силен, а вот помощник мне перевел, мол, банды терроризируют Россию. И приводит наш случай, где цифры уже зашкаливают за сотню.

– Пока нет трупов, нет никаких убийств, – ответил Орлов. – Писать все можно, бумага стерпит. Аналогичные преступления в последнее время больше не совершались, так что исходим из первоначального предположения – около тридцати.

– Тоже не кот чихнул, – скупо улыбнулся зам, а глаза у него были холодные. – Между прочим, если меня снимут, главку лучше не будет. Мне докладывали, что вы ежедневно ходите по тем трупам.

– Я того же мнения. Москва город большой, километр – не расстояние, – Орлов покраснел, мундир ему жал, и стоило разволноваться, как лицо тотчас становилось багровым.

Бодрашов скрипнул креслом, поднялся из-за стола.

– Бегать я не терплю, гимнастика не помогает, надо садиться на диету, – Бодрашов прошелся по кабинету. – А у меня после девяти вечера самый жор. И все норовлю какие-нибудь глупости проглотить: приправу острую, котлеты, и чтобы гора жареного лука. У меня есть друг, который утверждает, что мой мягкий характер меня погубит. Пройдемся по коридору, Петр Николаевич, я вас провожу, вы этот чертов мундир снимете, а я на вашего Гурова взгляну. Человека в Англии знают, а я в глаза не видел.

– Алексей Алексеевич, у вас давление в порядке? – спросил Орлов, расстегивая верхнюю пуговицу.

– Я не жалуюсь, врачи молчат, значит, в норме.

Генералы вошли в крохотную приемную Орлова, Верочка встала, хотела изобразить книксен, но не решилась, лишь покраснела.

– Здравствуйте, – Бодрашов кивнул. – Меня зовут Алексей Алексеевич, и я не ем хорошеньких девушек.

– Здравствуйте, господин генерал-лейтенант, меня зовут Верочка, и у меня масса защитников.

– Такой красотке требуется лишь один, но д'Артаньян, – серьезно сказал Бодрашов. – Петр Николаевич переоденется, примет цивильный вид, а вы, пожалуйста, проводите меня в кабинет полковника Гурова.

– У него сейчас… – Верочка запнулась и еще больше покраснела. – У Льва Ивановича нет отдельного кабинета.

– Ничего, достукается, – Бодрашов рассмеялся.

Верочка вышла на порог, указала на вторую дверь по правой стороне.

– Вы все равно не успеете позвонить. – Генерал сделал несколько шагов, как дверь кабинета распахнулась, из нее попытались выскочить Котов и Нестеренко, чуть не налетели на замминистра и попятились, замминистра вошел следом, громко сказал:

– Здравствуйте, господа офицеры! Вольно! Прошу занять свои места.

Гуров и Станислав и так сидели на своих местах, Котов и Нестеренко юркнули за ничейный стол. Станислав пытался уступить свое место высокому гостю, но Бодрашов отрицательно покачал головой.

– Мне все равно будет тесно, Станислав. – Он взял приставной стул для гостей, чуть отставил в сторону, сел верхом. – Вы старший группы Гуров, а вы оперативники усиления. Грозная группа, от результатов которой дрожат чиновники, хотя ваша работа совершенно их не касается. Лев Иванович, поздравляю, о ваших делах написали в английской газете и вас лично обозвали очень лестным словом.

– Случается, Алексей Алексеевич, – ответил Гуров.

– Скажите, ведь в принципе дело, в котором вы увязли, к вам прямого отношения не имеет? – спросил замминистра.

– Угоны и пропавшие без вести не наше направление, Алексей Алексеевич. Мое мнение, что мы вовсе не увязли, хотя, конечно, хотелось бы двигаться быстрее, но это естественное желание каждого оперативника, и тем более начальника.

– Лев Иванович, почему вы выполняете чужие обязанности? – Бодрашов качнул стул, и он чуть было не развалился.

– Дела возбуждены по другой статье, но ведь людей убили, – ответил Гуров. – На сегодняшний день в том районе совершено два убийства, так что…

– Понятно. Ваше личное мнение: угоны с предполагаемыми убийствами будут раскрыты?

– Обязательно, Алексей Алексеевич!

– Даже обязательно?

– Простите. «Обязательно» – такое прилипчивое словцо в группе.

– Ну-ну, заходите, – Бодрашов встал. – Да, хотел спросить, у Петра Николаевича давление прыгает?