Мы с тобой одной крови - Леонов Николай Иванович - Страница 25

– Давай, Станислав, давай…

– У меня бензин на нуле.

– Слабовато, Станислав! Но, если так приключилось, заезжай на заправку, подожду, у нас ночь впереди.

– Спасибо, родной! Особый поклон от моей благоверной.

– Я тоже вас обоих люблю. – Гуров положил трубку и вернулся к задержанному.

Тот сидел раскорячившись, уронил голову на грудь, пускал слюну. Гуров пощупал ему затылок, намочил полотенце, вытер физиономию, повесил полотенце ему на шею, отстегнул наручники, провел на кухню, затолкнул на полукруглый диван.

– Кончай косить, сиди смирно, не шали. Кто же тебя, неразумного, так жестко подставил?

– Чего? – Парень дурашливо скривился. – Баловались, курить хотелось. А вы что, Семочку всерьез замочили?

Гуров зажег плиту, поставил чайник, кастрюльку с водой, собираясь варить сосиски, перенес с подоконника на стол магнитофон.

– Как тебя зовут? – Гуров усмехнулся. – Подожди врать, скоро я буду знать о тебе все, пока назови имя.

Парень задумался, выискивая подвох, но решил назвать имя – не прогадает – и сказал:

– Михаил.

– Миша, значит, и лет тебе примерно двадцать, ты уже посетил «зону», знаешь, что нары не стелют коврами, баланда – не ресторанный харч, отличаешь штыковую лопату от совковой. Считай, Миша, ты парень образованный.

Вода в кастрюльке закипела, Гуров бросил в нее шесть сосисок и снял с плиты чайник.

– Теперь разреши представиться: зовут меня Лев Иванович, полковник, старший оперативный уполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска России. Служу я в розыске больше лет, чем ты, Миша, живешь, так что силы наши неравные. Получается, ты со своей шпаной и зубочисткой в виде ножичка бросился на танк. Смекаешь?

Гуров умышленно назвал свою должность полностью: надо, чтобы парень начал созревать, склонить его к полному признанию будет очень непросто, но совершенно необходимо. В той неразберихе неуловимых киллеров, пьяных депутатов, капризных красавиц, которая сейчас окружала Гурова, этот молодой претендент в убийцы был единственным понятным, давно знакомым сыщику человеком. Кончик знакомой веревочки, ведущей к знакомому клубочку.

Гуров раскладывал сосиски, смотрел на пытавшегося его убить парня чуть ли не с любовью и ностальгией по временам, когда был молод, люди и воровали, и убивали, но все происходило иначе, чем сегодня.

Он вспомнил свое первое крупное дело – задержание убийцы Крошина. Он создал миф о сверхчеловеке, где отвел себе роль главного героя. Тогда двадцатидвухлетнему оперу Гурову и размах преступника, и совершенное им, в конце концов, убийство казалось делом исключительным и в действительности потрясшим небольшой провинциальный город. А кто был Крошин? Валютчик, собравший энное количество долларов. Сегодня прилюдно проигрывают большие суммы в казино. Он содержал молоденькую любовницу и двух дебилов-охранников, которые бежали при виде участкового. Крошин убил в запальчивости, ударил обидчика попавшимся под руку предметом – подковой, дело происходило на конюшне.

Сегодня, двадцать с лишним лет спустя, о серьезных преступниках не стоит и говорить: такой вот мальчишка готов убить полковника милиции. Сумели бы сбить с ног ударом цепи, добивали бы ногами, тыкали ножом, возможно, отрезали бы ухо – как доказательство, что задание выполнено.

«Странно, нет ненависти. Я стал верующим и всепрощенцем?» – удивлялся Гуров, ставя перед парнем тарелку с сосисками и чашку с чаем, вслух спросил:

– Сколько тебе обещали заплатить? – Он протянул бутылку кетчупа, вилку и нож.

– За что заплатить? – Михаил насупился, знакомо изображая недоразвитого. – А ведь теперь, начальник, ты мне ничего не докажешь, даже хулиганку не пришьешь.

В дверь позвонили. Гуров ловко пристегнул наручником кисть парня к ножке стола, пояснил:

– Мебель жалко, – прошел в прихожую, заглянул в «глазок» и впустил Крячко.

Взяв из письменного стола все необходимые приспособления для снятия отпечатков пальцев, Гуров с Крячко вернулся в кухню, кивнул на жующего гостя и сказал:

– Господин полковник, откатайте индивидууму пальцы, смотайтесь в контору и привезите его личное дело.

Крячко сдержал язвительное замечание, готовое уже сорваться с языка, лишь усмехнулся:

– Кажется, меня понизили в должности, – после чего ловко снял отпечатки и молча удалился.

– Через час я буду знать о тебе все, а пока, Михаил, не трать время, не трепи нервы и расскажи, кто тебя нанял, кто с тобой был и все остальное, – сказал равнодушно Гуров.

– За жратву спасибо, хотя я привык получше питаться, теперь сигареточкой угостите.

– Здесь не курят, – ответил Гуров, закуривая, обошел «гостя», достал из холодильника бутылку водки, плеснул в стакан и выпил.

– Что же ты, начальник, желаешь из меня сучонка сделать, чтобы я скурвился и людей сдал, а сам такой неласковый? – Михаил даже укоризненно покачал головой.

Гурову стало скучно и противно, пропал азарт розыскника, который прочно держит конец нити и лишь дело техники – размотать клубок. Сыщик сел напротив парня, не способного без подсказки сложить два и два, долго молчал. Где взять злость, азарт и силы? Он представил, как лежит оглушенный, ему в тело втыкают нож, отрезают ухо или нос, он мучается от боли, пытается подняться и ему втыкают нож в горло. И седые менты, и прошедшие через кровь «авторитеты» поражаются бессмысленной жестокости малолеток. Он видел такие трупы.

Гуров поднял взгляд. Только что ухмылявшийся парень втянул голову в плечи, шарахнулся от стола и вместе со стулом упал.

– Нервный ты больно, – тихо сказал Гуров, выждал, пока вздрагивающий Михаил не усядется на место, и размеренно, с паузами, как преподаватели диктуют диктант, заговорил: – Я могу тебя отвезти на Петровку, а через трое суток выгнать. Тебя в лучшем случае зарежут, в худшем начнут пытать, что именно ты мне рассказал. Полковник, сыщик Гуров, в большом авторитете у твоих бугров. Никто тебе не поверит, что ты не сказал ни слова такому человеку. Ты сам знаешь, как будешь умирать. Годится?

Гуров вышел из-за стола, закурил, встал у потемневшего окна, смотрел на тусклую россыпь огней.

– Двадцать два, начальник, банкуй по новой, – после недолгой паузы прошептал парень.

– Я уже сказал, меня зовут Лев Иванович, обращайся ко мне по имени-отчеству и на «вы».

– Хорошо, Лев Иванович. – Парень поперхнулся, тяжело сглотнул. – Чашечку чая можно? Пожалуйста, Лев Иванович.

Гуров налил ему остывшего чая, закурить не дал и продолжал:

– Существует иной вариант. Никто не видел, как я тебя взял, ни в одном отделении твое задержание не зарегистрировано. Трое твоих дружков сбежали, один остался на асфальте в беспамятстве. Ты мог убежать, я тебя бросился догонять, но не догнал. Ты мог ранить меня ножом, менты, которые твоим верхам стучат, подтвердят, что полковник Гуров легко ранен, – я об этом позабочусь. Ты скажешь, что уводил меня от придурка, который валялся с цепью. Годится?

И вновь Гуров курил, смотрел на тусклые огоньки города, а преступник думал.

– Рембо – так зовут парня, что вы оглушили из газовика, – мог видеть, Лев Иванович…

– Что я тебя увел?

– Ну да, газ – дело неверное, может глушануть надолго, а может и нет…

– Верно, Миша, такое исключить нельзя. Значит, твоя версия: когда кореша тебя бросили и затопали по Калашному в сторону улицы Герцена, а Рембо валялся с цепью, ты, оглушенный, стоял на коленях. Мужик, то есть я, схватил тебя и поволок в сторону проспекта. Ты изловчился, ударил мужика ножом, но мужик не упал, а лишь отпустил тебя и закричал. Там посольство, у ворот мент, тебе выгоднее было бежать за дружками к Никитским, но ты сообразил, что наведешь мужика на Рембо, и рванул на проспект.

– Так я вроде герой?

– Коли перехватил бы мужику горло, был бы герой, а так – ничего себе парнишка: не трус и не дурак. Кстати учти, героев не любят.

– Так чем же мне вам платить, Лев Иванович? У меня и нет ничего, окромя Рыбы – так зовут парня, который велел вас замочить и адрес дал.