Еще не вечер - Леонов Николай Иванович - Страница 40

Володя сел рядом, тоже заказал мороженое, молчал, разглядывал проходивших мимо женщин.

– Наконец-то погода наладилась. – Юрий Петрович отметил, что ученик осунулся, под глазами тени, пальцы слегка дрожат. – Тебе надо позагорать, возраст проступает, пьешь наверняка.

Артеменко достал из заднего кармана фляжку, сделал несколько глотков.

– Сердишься. Я же тебя не контролирую, помочь хочу, потому и болтаюсь в городишке вторую неделю. Кто машину испортил?

– Раньше не знал, теперь думаю, что ты, – ответил Артеменко. – Сдается, я тебе больше мешаю, чем этот придурок.

– Ясное дело, я тебя в Москве не мог достать, надо за тысячу с лишним верст вывезти. Ты из-за своей девки по фазе двинулся. Не можешь сообразить, как заставить Зинича лекарство принять не в гостинице, а у себя дома, так и скажи. Спроси у старших, они тебе разумным советом помогут.

Гуров заснул, когда окно уже налилось полным светом. В семь его разбудил телефонный звонок.

– Нет, – сказал Отари. – Люди работали вечер и всю ночь, твой с зонтиком, видно, улетел. Зинич тоже никуда не бегал, к восьми отправился в санаторий.

– Собери ребят у себя дома, я через час приеду. – Гуров сел, ему казалось, что за левым ухом прилепили нечто постороннее и тяжелое, плечо ныло…

– Ты мне не веришь?

Гуров услышал в голосе майора обиду и разозлился:

– Как оперативника я тебя мало знаю. То, что могу сделать я, ты сделать не можешь.

– Нехорошо говоришь.

– Да, дорогой, я умру не от скромности. Ты втянул меня в историю, так что терпи, собери людей, приготовь мне кофе и жди.

Гуров брился, глядя на себя в зеркало, и пытался представить, каким был пятнадцать лет назад. Тоненький, стеснительный, интеллигентный мальчик с огромными синими глазами. Хорошо, блондинистый, седину почти не видно, глаза еще не выцвели, краснеть практически разучился. «Что со мной? – рассуждал он. – Совести меньше стало, а наглости прибавилось? Переродился в максималиста. Кратчайший путь к цели есть прямая, укладывай рельсы, катись, и неважно, если раздавил чье-то самолюбие. Ты стремишься совершить большое добро, и маленькое зло тебе простят?» Он критиковал себя, урезонивал и стыдил, и не замечал, что не становится добрее и снисходительнее, а добивается обратного результата, наливается упрямством и злостью. Почему Отари думает только о себе? Веришь – не веришь, что за детские игры? Вот пока мы выясняем отношения, прикончат человека, тогда и пофилософствуем всласть и коньячку выпьем.

Гуров надел костюм, белую рубашку с галстуком: для выполнения задуманного требовалось выглядеть парадно, раздражать не только содержанием, но и внешним видом. Чиновник из Москвы, заскорузлая душа, чистенький, самовлюбленный.

Он вошел на веранду дома Отари, поздоровался кивком, руку хозяину пожал не глядя, занял место во главе стола.

– Прошу садиться. – Гуров придвинул чашку кофе.

Семь оперативников, трое совсем мальчики, разноголосо поздоровались. Отари взглянул на Гурова удивленно, поглаживая голову, вздохнул и подумал, что подполковник человек умный и опытный, но повел себя неправильно, следовало с каждым за руку поздороваться.

Гуров молчал, лицо у него было надменное, уголки губ брезгливо опустились, он допил кофе, вытер руки белоснежным платком.

– Работаем плохо, лениво, словно из-под палки. Человека в вашей дыре найти не можете. В Москве, – Гуров поднял палец, – находим! Мне ваш майор ночью одну завиральную идею изложил. – Он наступил Отари на ногу. – Я не верю, но пробуйте… Ваш начальник, – Гуров покосился на опешившего Отари, – думает, что человек, которого вы разыскиваете, перекрасился, съехал с частной квартиры и живет сейчас в гостинице.

Оперативники заговорили на непонятном языке, затем старший по возрасту сказал:

– Может. Отари Георгиевич правильно думает.

– Начальник всегда прав! – Гуров рассмеялся, кивнул на пустую чашку: – Кофе, пожалуйста. Если вам хочется своего начальника защитить, действуйте. Я не верю, но не возражаю. Вчера около четырнадцати часов в гостиницу – не «Интурист», но солидную гостиницу, – поселился одинокий мужчина. Приметы: лет шестидесяти, среднего роста, среднего телосложения, одет хорошо. Москвич. Даю вам три часа, выполняйте.

Оперативники нерешительно поднялись, смотрели на майора Антадзе.

– Прошу, ребята, – сказал он, опасливо покосившись на Гурова, – я жду вас в кабинете.

– Если все это не бред и вы человека найдете, наблюдение не вести, только сообщить и вновь собраться у товарища майора. Выполняйте!

– Да, да. – Отари, провожая товарищей, спустился с крыльца.

Гуров слушал незнакомую речь, снял пиджак и галстук, потер шею и плечо.

– Очень злые ушли, – сказал Отари. – Ты очень хитрый.

– Все повторяем: человеческий фактор, личная заинтересованность. Людей подхлестывает не только лишний рубль, но и злость, обида за товарищей, стремление доказать плохому человеку, что он плохой.

– Ой, Лева. – Отари покачал головой. – Обидел людей, найдут – не найдут, о тебе все равно плохо будут думать.

– Мне нужен главарь, организатор, остальное стерплю, – сказал Гуров. – Вызови машину, мне нужно скорее вернуться в гостиницу.

Гуров лежал в своем номере, вытянувшись на спине, запрокинув голову, и думал. «Мне в высшей степени наплевать, – рассуждал он в полусне, – что обо мне думают местные оперативники. Я заставил их расстараться, доказать, что их любимый начальник очень умный, а это и есть главное. Почему людей хорошо работать необходимо всегда заставлять, отчего не по доброй воле? Человек не машина: кнопку нажал, и она поехала. Каждому необходима вера, убежденность, что твой труд необходим, иначе человек не работает, а служит, а порой и того не делает, лишь изображает. Оперативника не проконтролируешь, труд его не взвесишь и на штуки не пересчитаешь. Ведь как они, замученные текучкой, бесконечными кражами из гостиниц, драками, проезжими мошенниками, относятся к данному делу? Угнали машину, угонщик разбился, ну и с плеч долой. А тут какой-то приезжий из Москвы с их начальником встречается, майор лицом потемнел, сам не свой ходит. Человека приказали найти? Нужно этому визитеру, пусть сам ищет, мы своими делами займемся, позже рапорт отпишем, мол, все проверено, мин нет».

Гуров самодовольно улыбнулся: ничего, голубчики, сейчас носитесь как наскипидаренные. И все же, как себя ни обманывай, неприятно, если тебя за глаза величают сволочью. Ладно, стерпим. Вы мне человека найдите, а славой сочтемся. Люди свои. «Интересно, защитит Отари меня или промолчит? Его обвиняю, что слишком о себе печется, а сам о чем думаю? Делом надо заниматься, делом».

В том, что Гуров разгадал маневр Юрия Петровича, не было ничего удивительного, тем более сверхъестественного.

Никто из арестованных по громкому делу не мог обратиться за помощью к рядовому уголовнику. Это человек их круга, значит, головастый, осторожный и хитрый. Видимо, его из тюрьмы за горло держат и не выполнить просьбу, уехать он не может, вынужден остаться. Наблюдение за Зиничем он засек, и на случай его ареста должен дислокацию сменить. Если начнут искать задрипанного старикашку, проживающего на частной квартире, нужно объявиться респектабельным, молодящимся и в гостинице.

В сознании Гурова кружился калейдоскоп не связанных между собой фактов и событий. Так, образ разыскиваемого никак не сочетался с отвернутыми гайками и ночным нападением. В обоих случаях действовал дилетант. Подпольные финансисты и цеховики лично такими делами не занимаются. «Если бы он нанял профессионалов, меня бы элементарно застрелили либо зарезали, и действовал бы не один, а как минимум двое. Толик Зинич? Ну какой головастый человек обратится за помощью к Толику? Он не может быть исполнителем. Если не исполнитель, значит, жертва».

Гуров сел, сонливость пропала, он прошел к письменному столу, позвонил в отдел, когда Отари снял трубку, сказал:

– Немедленно арестуй Зинича.