Беспредел - Леонов Николай Иванович - Страница 18

– Как вы, русские, говорите, подальше положишь, поближе возьмешь.

Два авторитета, русский Иван Тещин, по кличке Сыч, и чеченец Илес Татаев, кличка Чума, вошли в ресторан «Фиалка», который официально принадлежал Семену Фролову, а фактически переходил из рук одной преступной группировки в руки другой, и только последние два месяца работал без стрельбы, так как Сыч и Чума договорились о замирении.

– Пусть на ноги станет, надо нам хоть одно спокойное место иметь, – сказал при заключении перемирия Сыч.

И Чума с ним согласился:

– Согласен. Баран должен шерстью обрасти. Когда у него из-под кожи ребра торчат, ни шубы, ни шашлыков.

Сейчас два авторитета вошли спокойно, без охраны и оружия, сели за столик, как обыкновенные граждане. Хозяин знал о перемирии, обновил мебель, нанял хорошего повара, но, увидев гостей, все-таки врезал официантке по заднице.

– Шевелись, люди пришли голодные.

Народа было половина ресторана, но то были не люди, лишь посетители, хотя и с ними обращались достаточно вежливо.

– Ты повтори, Илес, я не очень понял. Какая история с послом и зачем нам она? – спросил Сыч.

– Три русских бойца захватили семью посла Азербайджана в Англии и не могут получить за нее выкуп. Вы, русские, хорошо сражаетесь, но плохо торгуете. Думаете, захватил, попросил деньги, получил, пей водку.

– Я ничего не думаю, Чума, людей в жизни не захватывал, бог миловал. – Сыч наполнил рюмки.

– Деньги захватывал, наркоту отнимал, золото брал. – Чума поднял рюмку, поклонился и выпил.

Он уже десять лет жил в Москве, обрусел, забыл кавказские тосты.

– Ты все брал, – продолжал Чума. – Но самый дорогой товар – это человек.

– Извини, Илес, это ваши дела, – ответил Сыч.

Русский лукавил, он прекрасно знал ситуацию, знал, что названа сумма в три миллиона, но не хотел лезть в дело, считая его слишком опасным.

– Мой человек, он тоже русский, имеет поддержку вашей безопасности. Мы сейчас вместе, я не хочу один хватать слишком много. Сегодня можно было забрать этих дипломатов, я бы получил за них деньги, тебе половина.

Сыч все знал, и то, что в МУРе была объявлена тревога и что ее отменили, но чутье ему подсказывало, лезть в дело не стоит, опасно.

– Если все так просто, зачем тебе я и мои люди? – наивно спросил Иван Тещин.

– Я на твоей земле, должен уважать хозяев, – лицемерно ответил Илес Татаев.

Он тоже все знал, но опасался, что его обманут и люди попадут в засаду. А сейчас он особо насторожился: русский упорно отказывался от столь заманчивого предложения.

Иван Сыч не хотел ссориться с чеченцами, надоела затяжная война, второй месяц они жили в мире, имели неплохие деньги. Он не был жаден, не рвался захватить все, его устраивало сегодняшнее положение. Но Сыч был битый авторитет, знал, что, заканчивая разговор отказом, многим рискует, и решил приоткрыть карты.

– Если режешь баранов, не бросайся за лишним куском на волчью стаю, можешь сам остаться без шкуры. Менты и госбезопасность состоят из разных людей. Если один продажный, не значит, что его сосед не всадит тебе пулю. Там есть очень матерые волки. Мне не нравится, Илес, что они собрали стаю, затем ее распустили. Ты спрашиваешь мое мнение, так не обижайся, ты хочешь броситься быстрее, тебя подгоняют три миллиона. А я тебе говорю, обожди. Ты знаешь точный адрес квартиры, где прячут дипломата?

– Я знаю улицу, два мента пасут ее с утра и до вечера, – ответил Илес.

– Так я тебе скажу, они худшие менты в районной уголовке. Их могут пустить по ложному следу, просто навести в засаду. Я был на этой улице, видел твоих ментов, видел мальчика твоего племени, Шамиля. Что он имеет прямое отношение к делу, не факт. Менты даже не знают точно, где он живет, не были у него в квартире. А если Шамиль лишь сирота из Грозного? – Иван осуждающе покачал головой. – Ты торопишься, Илес.

– Ты все знаешь, Сыч! Так почему молчал? – Чума понял, что не прав, и горячился еще больше. – Ты говорил о дружбе.

– Я не хочу лезть в это дело, там госбезопасность и хорошие сыщики угро, – спокойно ответил Сыч. – Слишком опасно.

– У русских жидкая кровь. Вы хотите взять три миллиона и не рисковать! – Чума понял, что говорит лишнее, но остановиться не мог.

– Кровь какая есть, но лишней у меня нет. На такое дело я не могу послать людей, а сам сидеть, кушать и пить. Люди меня не поймут. Если идти, то я должен идти сам, а я боюсь, – Сыч глянул хитро. – Ты не признаешься, что боишься? А я признаюсь.

В ресторан вошел вор в законе по кличке Куба. Человек неопределенного возраста и неизвестной национальности. Он имел пять или шесть ходок за колючку, в воровских кругах пользовался авторитетом, хотя сам последние годы на дела не ходил, жил на долю с общаковских денег, давал советы, участвовал в разборках. Года три назад Кубе на сходке молодой авторитет сказал в лицо:

– Ты пенсионер, Куба, от тебя уже нет никакого толка.

– Я свое отсидел, – ответил Куба спокойно, растягивая свои толстые губы, за них он и получил давным-давно такую странную кличку. – Если меня возьмут, мне уже не вернуться, а я хочу умереть на воле. А расходы на меня небольшие, я их, как могу, отрабатываю. Когда тебе, Штамп, станет хорошо, совсем хорошо, ты придешь за советом к Кубе.

Вор увидел Сыча и Чуму, не подошел, ждал, когда позовут. Сыч легко поднялся, пересек зал, поздоровался, спросил:

– Может, выпьешь с нами по пятнадцать капель, Куба?

Старый вор кивнул, прошел следом за Иваном, пожал руку Илесу и сел за стол. Наполнили рюмки, положили на тарелку гостя закуску, молча выпили. Когда Куба закусил, ему налили вторую, он перекрестился и рюмку чуть отодвинул.

– Когда был молодой, пил водку бегом, теперь пью с передышками. У вас дела, уважаемые, я не помешал?

– Рады такому гостю, – ответил Чума. – Хотели спросить, можно взять хорошо и не рисковать?

– Здесь ответа нет, Илес. – Куба достал сигарету, но не закурил, лишь понюхал. – Для одного человека рубль уже много, для другого – сто тысяч пустяк. Извиняйте, я все в старых ценах. Один участкового по другой стороне обходит, другой опера замочит и спит хорошо.

– Извини, отец, ты с настоящими сыщиками сталкивался? – спросил Сыч.

– И никому не пожелаю. – Куба пригубил из рюмки. – Когда говорят, что менты продажные и дураки, не верьте. Среди наших авторитетов и даже воров в законе есть и продажные, и дураки. Люди все разные, менты и чекисты тоже разные. Случается, мент у тебя одной рукой взятку берет, а другой рукой на тебя наводит. А есть и такие, что слово у мента, как кремень, обещал – сделает. У нас есть мастера, и у них они имеются. Я последний раз на такое верное дело подписался, сто против рубля можно было ставить. Меня предупреждали, не лезь, там матерые волки. Я решил, дело верняк, и сунулся, так цел остался лишь случаем, улицы не успел перейти. Там наших поровну поделили, одних «Скорая» увезла, других – легковая, но в наручниках. – Куба допил вторую рюмку, перевернул. – Настоящего вора не перевоспитаешь, стоящего мента не купишь. Если знаешь, что старый сыщик на тебя вышел, гуляй с девкой, пей водку, жди, пока он о тебе забудет. Не меряйся с ним силой, не надо. Он рискует только жизнью, а ты – жизнью и свободой. И старых волков не трогайте, стая не прощает. И через десять лет достанут, и в зоне достанут. И зачем лбом столбы сбивать, когда их можно обходить?

– Вижу, крепко тебе досталось, отец, – сказал Илес Татаев.

Куба посмотрел на него долго, тяжело покачал головой и, не торопясь, ответил:

– А ты не завидуй и почаще в зеркало смотрись, умному все видно. – Куба поднялся, перекрестился и пошел к выходу.

– У него плохой глаз, – сказал Чума.

Сыч ничего не ответил, понял: с чеченцем сближаться опасно. «Ишь ты, значит, если человек, который говорит правду, имеет дурной глаз, говорить следует только в цвет, то, что Чума хочет услышать. Но разыскивать дипломата, пытаться его отбить у русских солдат я все равно не стану, – твердо решил он. – Пусть воюют без меня».