Дневник плохой девчонки - Гудоните Кристина - Страница 30

— Эле, тебе пришло письмо от Робиса.

— Правда? — радостно закричала она. — Можешь прочитать?

— Конечно. Слушай.

Я взяла письмо с кровати и стала читать громко и медленно, стараясь не показывать никаких эмоций. Но в душе надеялась, что Эле вот-вот не выдержит и засмеется… А она так и не засмеялась. Дослушала до конца и продолжала молчать.

— Эле, ты меня слышишь? — спросила я наконец. — Ну и как тебе?

— Да, да… — прошептала Эле. — Слышу…

И опять замолчала.

Я поняла, что подруга моя довольно сильно расчувствовалась, и у меня появилось смутное подозрение, что ей это все смешным ни чуточки не кажется.

— Странноватое, по-моему, письмо, — не вытерпев, сказала я. — Конечно, это не мое дело…

— Да… — вздохнула Эле. — Робце такой поэтичный…

— Поэтичный?.. Да уж, что есть, то есть…

— Мне кажется, ему там очень одиноко… А уж как я по нему соскучилась… — снова вздохнула Эле. — Красивые стихи, правда?

— Да, очень красивые, — поспешила согласиться я. (Признаюсь, в стихах, которые не сама написала, я совершенно не разбираюсь.)

Эле опять умолкла, и я, не удержавшись, спросила:

— Слушай, Эле, а он всегда так разговаривает? Ну… так поэтично?

— Нет, только в письмах… Он говорит, письма сохраняются и мне в старости будет что почитать…

Ну-ну… Любовь и в самом деле непонятная штука…

Снова помолчав, Эле попросила, чтобы я еще раз медленно прочитала ей письмо. Что делать, пришлось читать. Вообще-то, когда я читала второй раз, мне уже было не так смешно, а стихи Робиса показались совсем неплохими… Потом мы с Эле перекинулись еще несколькими словами и распрощались.

Мне стало грустно. Наверное, я никогда таких писем не дождусь. И почему мне в жизни так чертовски не везет? Один-единственный раз влюбилась, и сразу безнадежно несчастливо. Живя у Эле, я почти не думала о Гвидасе. Вернее, старалась о нем не думать, потому что думать не хотела. Теперь опять… Вспомнила его — и сделалось совсем тоскливо. Завтра я, скорее всего, его увижу… Увижу, как он, счастливый, целует мамины пальцы… Может, тоже шепчет: «Моя королева, владычица моей души…»? Меня в дрожь бросило от этой мысли! Не хочу их видеть! Не хочу туда ехать…

Не думать об этом, не думать!

В конце концов вытащила из-под кровати рюкзак с деньгами. Как украла, так с тех пор к ним и не прикасалась, только теперь пересчитала, сложила ровными стопками и рассовала по конвертам. Все это, само собой, проделала в перчатках. Если сегодня ночью удастся засунуть конверты в почтовый ящик, завтра толстая Онуте их найдет, сообщит в полицию и, может быть, заберет свое проклятое заявление. Тогда Лаура будет спасена, и эта ужасная история закончится. Может быть… Было немного жалко — так хорошо все спланировала, и ничего не вышло, зря старалась… Восьми тысяч литов как не бывало… Ничего не поделаешь, сама виновата, что про Лауру не подумала!

От одной мысли о разговоре со следователем меня подташнивало. Я не сомневалась, что, оставшись с ним с глазу на глаз, сразу начну блеять… Проклятое заикание! Будь я невинна как ангел — все равно вызвала бы подозрения.

Подошла к окну, закурила. Дождь уже не шел. Пора было собираться в поход…

9 июля

Вот и закончилась моя преступная история, от денег я избавилась.

Мама не дала поспать, позвонила ни свет ни заря, а спать хотелось до смерти… Она спросила, каким поездом я приеду и хочу ли, чтобы меня встретили, я ответила, что приеду вечером, типа, лучше не пропускать утренние занятия, и встречать меня не надо, хочу в одиночестве пошататься по Вильнюсу. Она, по-моему, осталась недовольна, но все поняла правильно и больше мне мозги не компостировала. Сказала только, что они будут ждать меня вечером. Так и сказала: «Будем ждать»! Стало быть, ничего не изменилось. Знали бы они, как мне не хочется их видеть…

Снова залезла в постель, но заснуть уже не удалось… Утро было испорчено.

Сварила кофе, выкурила сигарету, полила Элин садик, покормила голубей — настроение не улучшилось. Залезла под душ и плескалась, пока не кончилась теплая вода… Стало чуть повеселее…

В двенадцать надо было идти к старушке… с молоком и булочками… Конечно, я могла и не ходить, ведь деньги уже возвращены… Дождаться, чтобы она забрала заявление из полиции, и все: забыть как страшный сон и жить дальше… Только что это будет за «дальше»? Опять все по новой?.. Рухнула моя мечта свалить отсюда… Впереди было пусто, пустая пустыня…

С одной стороны, совсем неплохо жить чужой жизнью, не помня о том, что в своей доставало по-черному, но с другой — живя чужой жизнью, теряешь и то хорошее, что было в своей… В теперешней моей жизни господствовал полнейший хаос. Все в ней перемешалось: Эле, Нида, бабулькины деньги, Лаура и следователь, моя влюбленная мама, Гвидас и даже перекрашенные волосы…

Интересно, как мама на мои крашеные волосы отреагирует? Не думаю, что она придет в восторг, мама — за естественность во всем… Черт! Может, сходить в парикмахерскую и попросить, чтобы мне вернули прежний цвет? Знать бы, во сколько мне это обойдется… Я же теперь совсем не богачка.

Дверь мне открыла толстуха — докрасна раскаленная и похожая на вулкан за секунду до извержения.

— Булочки принесла?

— Ага… — я кротко заморгала.

— И молоко?

— Ага.

Она выхватила у меня из рук пакет с продуктами, потопала в кухню, я за ней, и там ее прорвало:

— Ты только послушай, что у нас случилось!

Я, понятно, с огромным интересом на нее уставилась.

— Можешь себе представить?! Эта девка вернула деньги!

— Да что вы! — я прямо обмерла.

— Ага… — кипела толстуха. — Я сначала тоже глазам своим не поверила!

Поскольку я «ровно ничего об этом не знала», то простодушно спросила:

— А как она… Сама деньги принесла?

— Еще чего! Придет она сюда! Понимает небось, что я как увижу ее — на куски разорву!

— Т-так как же тогда?..

Толстуха наклонилась ко мне и, глядя прямо в глаза, тихо проговорила по слогам:

— Ос-та-ви-ла в поч-то-вом я-щи-ке.

— В почтовом ящике! — я выразительно всплеснула руками и на мгновение почувствовала себя так, словно играю роль наивной блондинки в черно-белом фильме.

— Вот именно. Поднимаюсь я к Казимере, глянула на ее почтовый ящик — а там что-то лежит. Боже правый, как же я удивилась, увидев, сколько в нем писем!

— Писем?

— Эта мерзавка распихала деньги по конвертам! Только я ящик открыла — а они все оттуда как посыплются! Тут я сразу поняла, что дело нечисто!

— Представляю… — я с понимающим видом покивала. Теперь я уже знала, что деньги благополучно добрались до адресата, и вся эта комедия меня только развлекала.

— Онуте! — донесся из спальни звонкий голос.

Вот не думала, что у старушки такие мощные легкие!

— Слышишь? Зовет! — развеселилась толстуха. — А то ведь целыми днями от нее слова было не добиться! Пошли туда!

И мы обе галопом понеслись в спальню. Старушка сидела на краю постели. Ноги у нее не доставали до пола, и она напоминала гнома из рождественского фильма. Увидев нас, Казимера злобно завизжала:

— Сколько можно звать! Мне в туалет надо!

— Сейчас, сейчас… — засуетилась Онуте.

— Ты дуй в свою полицию, — махнула рукой бабулька, — она сама меня отнесет.

— Отнести? — удивилась я.

— А что ей, взлететь и перенестись туда по воздуху? — закудахтала толстуха. — Приучайся, видишь же — нужда подпирает!

Я подошла к старушке, одну руку просунула ей под колени, другой обхватила ее за плечи и осторожно приподняла над кроватью.

— Тащи, тащи! Смелее, я не рассыплюсь!

Бабулька повисла у меня на руках, как тряпичная кукла. Сегодня она показалась мне куда тяжелее, чем в ту ночь. Может, оттого, что тогда она перед сном сходила на горшок? Нести ее было чистое наказание: она обхватила меня за шею — я чувствовала у себя на горле ее костлявые пальцы, — а носом уткнулась куда-то в плечо и шумно сопела. Нет, завтра меня здесь точно не будет!