Дневник плохой девчонки - Гудоните Кристина - Страница 17

Проснулась в четыре и первым делом потянулась к голове. Она была на месте… А проснулась я оттого, что приснился ужасный сон.

Снилось мне, будто я, совершенно голая, сижу в бескрайней пустыне, сомлев от жары, и чувствую, что вот-вот потеряю рассудок… Вдруг вижу перед собой наполовину торчащее из земли большое зеркало в широкой старинной деревянной раме, довольно сильно накренившееся и занесенное толстым слоем песка. Подползаю к нему, отгребаю песок, смотрю на себя и вздрагиваю… У меня стальная голова! Не целиком стальная, а как будто бы плотно обвязанная прилипшим к черепу блестящим металлическим платком… И эта повязка голову страшно сдавливает — то ли оттого, что сама стягивается, то ли оттого, что голова все время растет… Осторожно пробую до нее дотронуться и обжигаю руку… Падаю на землю, пригоршнями загребаю песок и сыплю его на голову, стараясь погасить пожар…

И просыпаюсь…

После этого я долго не могла уснуть. Открыла «Острова», но и читать не смогла. Вылезла на крышу покурить. Там было хорошо, прохладно и совершенно тихо… В домах вокруг ни один огонек не светился, ни один листок не шелохнулся, время словно остановилось…

Я как-то странно себя чувствовала… Словно была не собой, словно душа вылетела и со стороны наблюдает за миром, в котором я живу… Словно я давно умерла…

Нечаянно стишок написала. На одном дыхании. Не знаю, как это вышло. Подцепила вирус сентиментальности!

Спокойной ночи, Котрина! Уже светает… Вот-вот начнется еще один бесполезный день.

27 июня

Спала я долго, потому что чертовски не хотелось просыпаться. А когда все же пришлось открыть глаза, увидела на ночном столике незапечатанный конверт, а в нем — эту самую мерзкую путевку в Ниду. Изучила. Стало быть, ссылка моя продлится весь июль (!!!), меня будут четыре раза в день пичкать листьями салата, и мне придется выполнять миллион идиотских заданий: бегать, гулять, сидеть, лежать, крутиться, вертеться, лазить, потягиваться, дышать, терпеть массаж, медитировать, общаться с идиотами и все такое прочее. Не дождутся! И я, понятно, не собираюсь ждать, пока меня туда засунут. Надо что-нибудь придумать… Осталось меньше трех дней.

Жизнь сегодня явно не задалась. Ни мама, ни Гвидас со мной не разговаривали, я, понятно, тоже с разговорами к ним не лезла. Зато никто на мозги не капал — уже хорошо. Хотела поехать в город, но оказалось, что у меня нет ни цента, и пришлось от этого намерения отказаться.

Кто-то звонил мне на мобильный — не ответила, потому что номер был незнакомый. Из одноклассников не звонил никто. Никому я не нужна. Вот и прекрасно. Когда в комнате торчать стало уже невтерпеж, сходила на речку, но купаться не стала. Посидела на берегу, догуляла до леска и свернула к поселку. Никого не встретила — ни единого человека.

Давно я сюда не забредала, много чего изменилось… Дошла хорошо знакомой улочкой до старого деревянного дома: в нем когда-то помещалась небольшая похоронная контора, но теперь окна и двери были заколочены досками, вывеска исчезла — может, сняли, а может, сама отвалилась. Я раздвинула доски и пробралась внутрь. Там было пусто, только горы мусора у окон и дверей.

Когда-то зал перегораживала широкая стойка темного дерева, у дверей тренькал колокольчик, играла тихая музыка и пахло цветами — мы с мамой приходили сюда их покупать, если умирал кто-то из знакомых и надо было идти на похороны. Мне всегда страшно здесь нравилось. Тут продавали гробы с золотой и серебряной отделкой и красивые венки, перевязанные черными лентами, увеличивали фотографии умерших и вставляли их в витые рамки. Помню, как я любовалась надписями на венках и металлических табличках: буквы были не округлыми, как обычно, а угловатыми, вроде маленьких решеточек, и, если посильнее прищуриться, чудилось, будто перед глазами не надпись, а красивый орнамент… Понас[7] Каспарас, владелец лавки, неизменно одетый в черный смокинг, внушал мне величайшее почтение. Он говорил тихим приятным голосом, волосы у него были совершенно белые, глаза — голубые и необыкновенно добрые, а брови — подняты чуть выше, чем надо бы, словно он все время неизвестно чему удивлялся. Ему удавалось одновременно выглядеть и веселым, и серьезным. Я очень любила разговаривать с этим седым господином — тогда я казалась себе взрослой и очень умной…

Когда была маленькой, я часто чувствовала себя никому не нужной и начинала сочинять разные версии своего появления на свет. Представляла себе, что я не настоящая дочь своих родителей, что они меня где-то случайно нашли, пожалели и подобрали, как щенка, потому и не любят так, как другие родители любят своих детей… И мечтала о том, как было бы хорошо, если бы понас Каспарас был моим дедушкой. Моим настоящим дедушкой, которому так до сих пор и не сообщили о рождении внучки! В один прекрасный день я открою ему тайну своего происхождения, и мы с дедушкой будем жить вместе, долго и счастливо…

Как-то раз, набравшись храбрости, я спросила у мамы, есть ли у понаса Каспараса внучка.

Мама посмотрела на меня удивленно:

— Не знаю, Котрина, я даже не знаю, есть ли у него дети. Но понас Каспарас уже очень старый, и если у него и есть внуки, то они давно выросли и живут отдельно. А почему ты об этом спрашиваешь?

Я тогда ничего не ответила, мне стало немного стыдно: как я могла усомниться в том, что мама у меня — настоящая?

Выбравшись наружу из темной сырой лавки, я в первую минуту зажмурилась от яркого света. Усталая и голодная, побрела в сторону садов. Уже смеркалось.

В доме было тихо — влюбленная парочка куда-то свалила… Ну и пусть, мне уже все едино…

Достало, как же все меня достало… Ничего не придумывается, а время идет. Черт, я здесь чувствую себя как в тюрьме. Странное дело: где бы я ни была, везде чувствую себя запертой… Моя тюрьма всегда со мной.

Я очень устала. Спокойной ночи, дорогой дневник!

28 июня

Осталось всего два дня…

Но я уже придумала, где раздобыть денег! Только ты, дорогой дневник, понапрасну не волнуйся! Знаю, о чем ты сейчас думаешь: конечно, у Лауриной бабульки их полный ящик — а все равно воровать нельзя! Не спорю и хочу торжественно заявить, что воровать и не собираюсь — собираюсь всего-навсего взять в долг, а как только начну работать, сразу все и верну. Старушка ничего даже и не заметит, ясно? Сам понимаешь, другого выхода нет: бабулька меня знать не знает и в глаза не видела, так что желания дать мне денег у нее нет и быть не может. И потому ничего другого не остается, кроме как взять самой.