Грозовой Сумрак - Самойлова Елена Александровна - Страница 29

– Неужели… свободен…

Фаэриэ выпустил мою руку, быстро вытянул длинный, покрытый тонким узором-травлением нож из ножен на поясе – и резко провел остро отточенным лезвием по своим волосам, срезая длинную, почти до колен отросшую косу чуть выше плеч. Тряхнул головой, позволяя криво обрезанным прядям свободно полоскаться на ветру, и широко, радостно улыбнулся, вешая косу мне на шею как ожерелье.

– Не представляешь, как она мне надоела… Как весь этот замок, этот мыс мне надоел! – Он рассмеялся, наблюдая за тем, как озадаченно-беспомощно я смотрю на него, как непонимающе оглаживаю кончиками пальцев длинную шелковистую косу, которая кажется удивительно легкой, несмотря на немалую толщину. – Не смотри на меня так, маленькая ши-дани. Я не стал более сумасшедшим, чем нынешней ночью, просто в самом деле слишком долго пробыл на одном месте.

Тихо звякнул, падая на дорогу, мешочек с золотом. Рядом аккуратно примостился сверток с едой, который Рей взял из замка.

– Тебе туда. – Он указал в сторону широкой дороги, ведущей куда-то вниз, в небольшое поселение, где дома из желтоватого известняка поблескивали на солнце гладко отполированными, потемневшими от времени и непогоды, крышами. – А мне – совсем в другую сторону. Видишь ли, у меня есть дела, которые я и так слишком долго откладывал. Не заблудишься. Деньги на первое время у тебя есть, тебе достаточно нанять провожатого или купить коня и карту.

Он поклонился, и аметистовая подвеска выскользнула из-за ворота его рубашки, поймала солнечный лучик в глубину камня, вспыхнула сиреневой искрой, крошечной звездой, пойманной в кулак.

Невольно вспомнилась еще одна такая же «звезда», которая искрилась и сияла в руке Мэбвэн, Королевы Мечей, что привела с собой Сумерки в мир людей. Вспомнилась буря, развернувшаяся над ее головой, то, как дождь, попадая на ее платье, скатывался на примятую пожухлую траву конца октября кровавыми тяжелыми каплями.

Я смотрела в неторопливо удаляющуюся спину фаэриэ, что был заточен в замке на берегу океана, а видела грозу, что ранила склоны Алгорских холмов стрелами молний, срывала холодным вихрем разноцветную листву с деревьев и вливалась мощью в руки своей госпожи.

Проклятая буря, ненавистная буря. Фаэриэ, который по слову и знаку своей госпожи укрывал Мэбвэн от чужой магии, перерождался в стихию, чтобы пройтись смерчем по полю битвы, и умирал, возвращаясь в хрупкое человеческое тело, чтобы клинком из холодного железа добить тех, кто мог противостоять вызванной им грозе.

Фаэриэ, прозвище которому было Грозовой Сумрак, ибо таковы были Условия, полученные им при рождении…

– Рейалл!

Имя, которое даже в Холме знали немногие, да и те предпочитали не произносить его лишний раз вслух. Имя, которое, сказывают, может подарить власть над Грозовым Сумраком, если иметь достаточно сильную волю и хорошую магическую поддержку. Имя фаэриэ, которое тот услышит, даже если произнести его шепотом, потому что оно отзовется в его теле, как звон колокола, как удар сердца, как слишком глубокий вздох.

Он оказался рядом со мной так быстро, что я не успела ни испугаться, ни отшатнуться.

– А ты много знаешь… Моя маленькая ши-дани. – Прошипел он и, схватив за кончики срезанной косы, с силой потянул вверх так, что я вынуждена была приподняться на цыпочки, чтобы гладкая шелковистая «веревка» не превратилась в удавку.

Ярким бликом мелькнул длинный нож, которым Рей срезал волосы, почти коснулся моей шеи. Я почувствовала одновременно нестерпимый жар и леденящий холод, незримым потоком изливающийся от широкого узорчатого лезвия, – холодное железо, металл, которым можно убить любого ши-дани, даже если это король Самайна. Раны, нанесенные им, почти не заживают, а без правильного лечения разрастаются вглубь и вширь, убивая неторопливо и очень мучительно. Я застыла, казалось, позабыв о том, что надо дышать – и лишь смотрела перед собой, боясь лишний раз шевельнуться, чтобы кожи моей не коснулся проклятый металл. Ведь даже мимолетное прикосновение оставит мне на память медленно заживающий ожог, след от которого не сойдет еще очень и очень долго.

– Меня всегда интересовало, почему людская поговорка про то, что молчание – золото, так часто игнорируется? Может быть, потому, что блеск холодного металла ослепляет далеко не всех людей? И уж точно безразличен ши-дани. Им может быть важно лишь хладное железо… Запомни, моя маленькая ши-дани. Раз и навсегда запомни. В тех случаях, когда молчание не золото, оно – жизнь. А как ты ее проживешь – это уже твои заботы…

Лезвие медленно скользнуло по косе, перерезая шелковистые волоски и приближаясь к моей шее все ближе с каждым движением. Я взглянула на небо, ярко-синее, хрустально-прозрачное и такое глубокое, что казалось, будто и не небо это вовсе, а чаша из синего стекла, наполненная водой.

Если хотя бы часть того, что я слышала о Рейалле, – правда, он меня убьет. За то, что имела неосторожность произнести его полное имя вслух, за неосмотрительность. Слишком я привыкла называть вещи своими именами, слишком разбалована странным отношением Габриэля.

Я едва заметно улыбнулась, прикрывая глаза.

Я вернусь в Холмы… я все же вернусь… И древо королей примет меня обратно, спрятав искру, горевшую во мне, в один из своих листьев, чтобы рано или поздно поместить ее в новорожденного ши-дани Осенней рощи.

Вернусь домой…

Неожиданно для меня коса распалась надвое, и я, пошатнувшись, едва не упала, с трудом удержав равновесие. Фаэриэ спокойно вернул нож обратно на пояс, поудобнее перехватил сумку и нехорошо, некрасиво, холодно улыбнулся:

– Надеюсь, что ты запомнила урок, моя маленькая ши-дани, и не будешь попусту растрачивать драгоценные монеты своей жизни. Мне кажется, что ты спешила в Вортигерн? Думаю, что теперь тебе точно пора в дорогу.

И теперь злая насмешка в его голосе совершенно не соответствовала моментально изменившемуся нейтральному, почти доброжелательному выражению лица. Как же легко фаэриэ удается выразить лицом то, чем они хотят казаться, словно они меняют превосходно сделанные маски одну за другой. И не понять, где правда, а где ложь, и есть вообще под этой маской какие-нибудь чувства-ощущения.

Рейалл Грозовой Сумрак набросил на голову глубокий капюшон легкого темно-синего плаща и быстрым шагом направился прочь от замка, оставив меня в одиночестве посреди чуждого, непонятного и пугающего мира людей, в котором нельзя и шагу ступить, чтобы не нарушить какое-нибудь выдуманное правило.

Яркое летнее солнце золотило тихо позванивающие флюгеры на шпилях замка на краю утеса, ветер доносил соленый запах океана и водорослей. В росших вдоль дороги кустах негромко пели какие-то птицы, а краем глаза я заметила местную дриаду, поспешно скрывшуюся в листве.

Надо идти. Все равно дорога предстоит долгая, а помощи ждать неоткуда.

Я подобрала с дороги тяжелый мешочек с деньгами и сверток с едой, прощальный подарок Грозового Сумрака, и медленно направилась в сторону деревни.

Боюсь, что те, кто когда-то давно заточил Рейалла в замке, уже знают о том, что охранное заклинание было разрушено, и узник выбрался на свободу. Я чуяла, как на моей правой ладони холодным огнем разгорается невидимая метка, след лопнувшей «струны» запирающего заклятия.

Одна надежда, что она пропадет раньше, чем я столкнусь с кем-нибудь из людей, обремененных Условиями…

ГЛАВА 6

Теплая земля, поросшая душистым луговым клевером и упругой травой, приятно пружинит под ногами, вольный ветер, в котором нет даже намека на солоноватую океанскую свежесть, обдувает лицо, отбрасывает назад коротко обрезанные волосы, тени, что становятся длиннее с каждой минутой, обещают скорые сумерки, а вместе с ними – и частичную свободу от навязанных миром людей Условий.

Рейалл, уже давно свернувший с северного тракта в ближайший подлесок, уселся под молодой березой, тонкой белой свечой тянущейся к летнему небу, и прикрыл глаза, всей кожей ощущая живую тишину, мир, не ограниченный стенами проклятого замка. Свобода, так нежданно-негаданно явившаяся к нему в тюрьму в образе напуганной осенницы с глубокими, как холодные северные озера, глазами, сейчас вызывала смутное беспокойство, почти страх. Сколько лет прошло с того дня, когда объединенная магия людей, ши-дани и фаэриэ заточила его в замок на берегу океана, словно в издевку запечатала его в доме, где когда-то проживала его прекрасная королева, ночная госпожа, в голосе которой даже в наиболее интимные моменты жизни звучал лязг металла?