Когда завидуют мертвым - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" - Страница 28

Варяг взглянул на хозяина, коим, очевидно, и был Бражник. Однако задавать вопросы по поводу этой женщины он посчитал невежливым. Когда она ушла в свою часть вагона, Тимофей сам заговорил.

— Дочка. Я ее Раной назвал. Видно, сильно жену мою покойную облучило. Она тогда на сносях была. Умерла, рожая… Пока ребенка из нее доставали… Подумали сначала, что ребенок мертвый. Даже пуповину отрезать не стали. Бросили в яму и начали закапывать. А она как заорет… Это единственный звук, который она издала в своей жизни. С тех пор молчит. — Тимофей устало глянул на свою бутылку. — Вот такие дела, — вздохнул он.

— А что у нее с рукой? — Варяг сочувственно покачал головой.

— Крысы два пальца отгрызли, пока она спала. Но это давно было. Просто у нее свертываемость крови плохая. Раны часто открываются. — Бражник как-то потерянно уставился на гостей. — А когда у нее месячные… это просто ужас…

— Тимофей! Какого хрена! — поморщился Дыбецкий. — Ну не к столу же!

— Заткнись. — Бражник открыл кастрюлю. Там было сухое мясо вперемешку с копченой рыбой. — Мужики. Вы это… не берите в голову. Угощайтесь. Так на вкус не очень, но под самогон…

Николаю не совсем хотелось это есть. И по взгляду сидящего напротив Яхонтова он понял, что их командир настроен так же. Люди здесь жили в дичайших условиях, и неизвестно, какое качество было у местной еды. В Надеждинске контроль качества был очень строгий, и люди, привыкшие к относительно здоровой пище, могли за чужим столом просто отравиться. Хотя, конечно, искатели были приучены есть в случае острой необходимости все, что угодно. Такая необходимость бывала в рейдах. Равно как и десантников раньше обучали добывать подножный корм, и эти навыки очень пригодились после катастрофы. Но тут другое дело. Это мясо могло принадлежать ядовитому животному со скрытыми формами мутации или просто пораженному радиацией или бактериологическим оружием. Хотя никто точно не знал, применяли такое оружие или нет. Все это смущало гостей, но еще больше смущала бутылка самогона. Конечно, в Надеждинске не было полного сухого закона. Те, кто был старше тридцати, могли употреблять алкоголь в умеренных количествах и не очень часто. Иногда это бывало полезно. Чаще — просто необходимо. Но в первые годы отчаявшиеся люди искали спасения именно в этом зелье, которое и унесло сотни жизней. Многие замерзли по пьяни. Многие травились. Умирали во сне, захлебываясь собственной блевотиной. Погибали от поножовщины в пьяных драках. Умирали от болезней, вызванных алкоголизмом. Сводили счеты с жизнью, когда пьянство усугубляло ощущение безнадежности. Потом употребление и производство самогона в общине было взято под особый контроль, ибо алкоголизм уносил больше жизней, чем нападения бандитов, людоедов и зверей. По законам общины ни Васнецов, ни Сквернослов не имели права употреблять алкоголь. Им не было еще тридцати лет. Но сейчас они не в общине. Что скажет Варяг по этому поводу?

Лично Николай чувствовал, что не против залить в себя немного зелья. Он помнил, как однажды, когда отец был в очередном рейде, он и Славик нашли в отцовских вещах старую армейскую флягу, в которой был спирт. Конечно, спирт от времени подрастерял свои градусы, но когда они выпили по стакану… Сколько ему было тогда лет? Кажется, двенадцать. И он был пьяный. Славик тогда просто вырубился и уснул. А Николай без верхней одежды пытался выйти в пургу и доказать природе, что ему на ее буйство наплевать. Сейчас-то он понимал, что тогда остался в живых по чистой случайности. Была ночь, но по тому земляному тоннелю, где он карабкался наверх, шла какая-то девушка. Он даже лица ее не запомнил. Просто не смог разглядеть мутными глазами. Она пыталась отвести его в родной подвал, но он вырывался. Ругал ее. Угрожал. Тогда она на ушко шепнула ему, что если он подчинится ей и позволит отвести себя домой, то она покажет ему свою грудь. Это он хорошо запомнил. Настолько неожиданным и завораживающим было это обещание. Он подчинился. Но когда оказался в своей каморке, то его в тепле стало рвать и он описался. Конечно, она ничего ему не показала. Он не помнил той ночи с той минуты, как ощутил, что моча сама растекается по его штанам. Но был совершенно уверен, что девушка его просто «купила». И ему было горько не за ее обман, а за то, что в тот миг, когда он услышал от нее это обещание, у него наверняка был самый жалкий и беспомощно покорный вид ничтожества. И он еще и опозорился перед ней таким постыдным образом. Утром он обнаружил, что возле его и Славика коек всю ночь дежурил вернувшийся из дозора Василий Гусляков, который не давал им захлебнуться собственной рвотой, постоянно переворачивая на бок. Когда они немного пришли в себя, капитан устроил им то, что называл «прокачкой». Он выгнал неразумных отроков на улицу и заставил бегать, отжиматься и ходить «гуськом», выветривая из организма всю эту дурь. Гусляков тогда никому ничего не рассказал, ведь за оставленную в комнате с детьми флягу со спиртным могли наказать и отца. Он и отцу ничего не рассказал. Заполнил флягу до прежнего уровня спиртом из своих запасов и пригрозил молодым людям, что если они опять возьмутся за нее, то их ничто уже не спасет. С тех пор Николай сторонился девушек, видя в каждой из них ту, что поймала его пьяным и стала свидетельницей его позора и глупости. Он всегда в присутствии девушек ощущал присутствие той неизвестной, что заманила его таким интригующим обещанием и потом наверняка презрительно смотрела на него, когда изо рта у него рвалась вонючая масса и когда увлажнялись его штаны.

Тогда он поклялся себе, что никогда не притронется к алкоголю. Но сейчас он хотел выпить. Просто чтобы помянуть Гуслякова, отца и ту жизнь. Теперь ведь он никогда не будет чувствовать присутствие той девушки. Он покинул родной дом, и теперь наверняка ему предстоит видеть только девушек со старческими лицами и отгрызенными крысами пальцами.

— Ты, хозяин, не серчай. И пойми меня правильно. Мы со своей едой. И бухло у нас свое. Давай лучше мы вас угостим, — сказал Яхонтов.

Бражник нахмурился и недобро посмотрел на Варяга. Дыбецкий наклонился и что-то шепнул ему на ухо. Однако Яхонтов отчетливо расслышал снова произнесенное слово «сталкер».

— Больше двух говорят вслух, — проворчал Сквернослов.

Варяг взглядом дал ему понять, чтобы тот молчал.

— Сталкеры всегда едят только свою еду. Никогда не берут чужую. Или проверяют ее по-всякому, — угрожающе произнес Тимофей. — Кто вы, на хрен, такие?

— Я же уже объяснил.

— Но вы ведете себя как треклятые сталкеры!

— Ты сначала объясни нам, кто это такие. — Теперь нахмурился Варяг.

— А вы точно не они? — В тоне Бражника слышалась угроза.

— Ну как нам тебе это доказать?

— Вы одеты по-военному, у вас автоматы, своя еда и пойло. Может, и дозиметр у вас есть?

— Конечно. — Яхонтов кивнул. — Есть. А это что, преступление?

— Да нет. Но это указывает на то, что вы сталкеры. Они, правда, носят еще и бронежилеты. И безбородые они, в отличие от нас или конкретно тебя. Так как постоянно ходят в дыхательных масках или намордниках от этой игры… ну, когда краской друг в друга стреляли… Была такая забава, может, помнишь?

— Помню. Пейнтбол. И что дальше? У меня, как видишь, борода такая, что в ней медведь заблудится. Броников мы не носим. И без них тяжело. Масок тоже нет. Только очки лыжные.

— Ну да, — хмыкнул Тимофей. — И вы с юга пришли. А эти гады с севера прут. Из Москвы.

— Ну, вот видишь. Не сталкеры мы. Осторожничаем просто. Да вы ешьте, пейте. И зла не держите. Уж мы вашим гостеприимством не брезгуем. Наоборот.

— Ладно. Как хотите. Наше дело предложить… — Бражник поставил на стол железную кружку и фарфоровую чашку с отколотой ручкой и трещиной. — Наливай, Дыбецкий.

Тот кивнул и разлил по полной. Николай почувствовал резкий и неприятный запах. Может, оно и хорошо, что эту гадость пить не придется.

Хозяева залпом выпили и перекосились. Затем, кряхтя, принялись есть руками мясо из кастрюли. Глядя на выражения их лиц, Васнецов задался вопросом: ну зачем это пить, если настолько противно?