Западня - Воинов Александр Исаевич - Страница 33

Однако, когда произносились последние фразы, Леон заметил, как побелели пальцы Фолькенеца, с такой силой он сжал трубку. В его тоне впервые возникла напряженность, но усилием воли он справился с собой.

Когда наконец он положил трубку, Леон и Штуммер молча следили за выражением его лица.

— Да, господа, — с усмешкой сказал Фолькенец, — никогда не давай начальству дельных советов — тебе же и придется их выполнять!

— Вам поручено командование? Но это совсем не плохо! — живо отозвался Штуммер.

— Нет, фон Зонтаг предложил нам с вами совсем другое. Так как штаб не имеет связи с двигающимся отрядом, нам надлежит разыскать его и передать приказ командующего — перерезать дорогу, ведущую к лесам. Причем, сделать это как можно скорее.

— Но, может быть, проще послать кого-нибудь из солдат охраны? — предложил Леон…

— Нет-нет! — возразил Фолькенец. — Положение слишком серьезное, и мы должны быть рядом с командиром отряда.

Леон снова пристально взглянул на карту.

— Отряд движется по шоссе… Но ведь оно по ту сторону плавней! — воскликнул он, глядя на Фолькенеца. — Как же мы туда попадем?

Фолькенец тяжело вдохнул и похлопал Леона по плечу:

— Мой дорогой друг! У вас в детстве вырезали гланды?

— Нет, они у меня никогда не болели.

— А у меня вырезали! Этой операции я никогда не забуду, но зато теперь я почти не подвержен простуде.

Штуммер нагнулся к окну и, приподняв занавеску, долго рассматривал плавни. Откуда-то издалека донеслись выстрелы.

— Что это может быть?

Леон прислушался. Стрельба утихла.

— Очевидно, кого-то заметили часовые. — Он обернулся к Фолькенецу, который, склонившись над картой, вычерчивал красным карандашом ломаные линии, намечая маршрут, по которому им предстоит идти: — Когда прибудет смена?

— Как вам известно, в пути два эшелона, — отозвался Фолькенец, не отрываясь от своего дела, — ремонтный поезд и состав с еще одним батальоном. Одна рота сменит ваших солдат.

— Я уже приказал Михалеску сразу отправляться в плавни.

— Разумно. Этим вы сделали ему щедрый подарок!

— Да, он воспрянул духом.

Штуммер продолжал мрачно смотреть вдаль.

— В эти проклятые болота человека можно загнать только под угрозой смертной казни, — сказал он со вздохом.

— Хотите — оставайтесь… — предложил Фолькенец искренне дружеским тоном.

— В самом деле, — поддержал Леон, — вы вполне можете вернуться в Одессу с ремонтным поездом.

— Нет уж! Я пойду вместе с вами, — решительно возразил Штуммер.

— Не бойтесь, Штуммер, вас не обвинят в трусости, — сказал Фолькенец, не оборачиваясь. — Оставайтесь, пожалуйста!

— Господин полковник, я ничего не боюсь! И я привык выполнять свой долг до конца! — резко заявил Штуммер.

— Штуммер, вы обиделись? Господи, если бы я мог не пойти, то считал бы, что родился в сорочке! — пошутил Фолькенец, пытаясь разрядить обстановку.

Но Штуммер не принял шутки.

— Ну вот, — распрямляясь, сказал Фолькенец. — Как будто нам не грозит увязнуть в болотах. Мы пойдем тропами. Правда, придется сделать большой крюк, километров в пятнадцать, но зато минуем опасные участки…

Леон изучил взглядом замысловатую, много раз меняющую свое направление линию и невольно про себя отметил, что Фолькенец умеет постигнуть психологию противника. Конечно же, основная группа бежавших направилась на северо-восток, к лесам. Примерно через два-три часа карательный батальон прибудет в район плавней, и если солдаты займут неверные позиции, то сами окажутся под ударом.

— Наша судьба целиком зависит от нас, — сурово, как заклинание, произнес Фолькенец, перед тем как они двинулись в путь.

Михалеску проводил их до узкой тропинки, которая начиналась в отдалении, у насыпи, и исчезала в зеленой мгле плавней, строго приказал фельдфебелю Лаутяну, командовавшему группой солдат, охранять жизнь офицеров, и долго стоял, наблюдая за тем, как шевелится высокий камыш, поглотивший группу.

Глава десятая

Иногда жизнь тянется медленно и незаметно, годы, как кирпичи, которые кладут ленивые каменщики, ложатся впритык один к другому, одинаковые и неразличимые. Но в часы потрясений каждая минута, каждое мгновение вдруг растягиваются в бесконечность. Миновал всего лишь час, а кажется, что позади целая жизнь…

Федор Михайлович понимал, что плохо одетые, иззябшие, голодные юноши и девушки оказались в смертельной опасности. Он спасал их от медленной гибели на чужбине, но в этих промозглых болотах они наверняка погибнут, если помощь не придет вовремя.

А тут еще новая беда: что-то испортилось в рации. Кира копается в ней одеревеневшими от холода пальцами, колдует, но кто знает, чем все это кончится. И как пережить страшные часы до рассвета?

И хотя подпольщики разбились на группы и разошлись в надежде как-то сплотить молодежь, внушить ей веру в скорое спасение, результатов пока не было. Ночная стрельба усилила беспокойство. Казалось, плавни окружены со всех сторон и, куда ни кинься, везде подстерегает смерть.

Но Федор Михайлович просто не знал, что события уже развивались. Первые тюки с оружием и консервами резко изменили настроение. Пусть одна банка тушенки на троих, пусть голод едва утолен, все равно — это жизнь.

Еще только немногие из юношей и девушек видели десантников, но уже возникли крепкие связи, в глубине плавней сплачивался вооруженный отряд, пусть необученных и неопытных бойцов, но исполненных решимости биться с врагом.

…К месту крушения прибыл ремонтный поезд, за ним — второй эшелон с солдатами. Разглядывая насыпь из укрытия, Федор Михайлович прикинул: не меньше батальона! Саперы принялись поднимать паровоз и ремонтировать путь. Остальные, очевидно, готовятся к прочесыванию плавней.

Из мощного репродуктора, установленного на крыше вагона прибывшего поезда, несутся угрозы. Диктор, говорящий по-русски, приказывает всем, кто прячется в плавнях, немедленно выйти на насыпь. Тот, кто явится добровольно, будет помилован; неподчинившиеся — расстреляны, как бандиты.

Внезапно на плавни обрушился залп по крайней мере из пяти минометов. Немцы стреляли наугад, по разным квадратам, но с одной целью: класть мины как можно дальше, чтобы прижать прячущихся к насыпи.

Богачук взглянул на часы — стрелка приближалась к восьми. Ждать дольше невозможно. Три тюка — один с оружием и два с консервами — еще не разысканы, но времени уже нет.

Если идти на восток, то примерно через час он выведет юношей и девушек в почти безлюдные, изрезанные балками поля. Там много естественных укрытий и не так страшны самолеты. Он разделил вооруженных парней на две группы. Во главе одной поставил капитана Григоренко, другую оставил при себе.

Юноши, промокшие и изнуренные, проведшие бессонную ночь, стояли в камышах, слушая, что говорит полковник. Многим из них не было и восемнадцати лет, они и в Одессе остались потому, что были еще детьми. И Егоров, сам едва держась на ногах от усталости, понимал: нужно быть рядом с ними, чтобы они не дрогнули, когда начнется бой. А продержаться надо совсем немного — всего несколько часов.

Обстрел усиливался. Но вскоре немцев, очевидно, смутило, что из плавней никто не выходит. Вновь загремел голос диктора, но теперь слова сливались в неразборчивый поток.

Группы уходили от насыпи всё дальше.

Богачук, опасаясь потерять связь с идущими вслед, на всех поворотах оставлял по два-три человека. А Федора Михайловича и его группу, поблагодарив за помощь, отпустил.

Федор Михайлович действительно торопился. Как-никак, а его маленькая лавочка — надежное прикрытие, и, если двери ее будут долго заперты, полиция заинтересуется, куда исчез владелец.

Уже проглядывались сквозь камыши серые, безлюдные поля, когда вдалеке появилось несколько больших, крытых брезентом машин. Они мчались прямо по бездорожью и в какой-то момент круто затормозили. Из-под брезента выскакивали солдаты. Образовав цепь, они устремились к плавням.