Западня - Воинов Александр Исаевич - Страница 32

— Работает? — спросил Леон, дотрагиваясь до трубки.

— Связь есть, господин майор! Слава богу, не прервалась. — И вдруг спросил со слабой надеждой, что все образуется, во всяком случае, что он сумеет хоть как-то смягчить майора: — Не хотите ли выпить, господин Петреску?

Конечно, прежде всего следовало доложить в штаб о прибытии, но Леон решил сначала побеседовать с капитаном. Пусть фон Зонтаг с первых же слов поймет, что комиссия приступила к делу.

— Капитан Михалеску, — начал Леон, — вы понимаете, что несете полную ответственность за случившееся?

Капитан сидел поближе к двери и угрюмо глядел поверх занавески на узкую полоску светлого неба.

— Вы понимаете свое положение? — строго спросил Леон, поглаживая правой рукой телефонную трубку.

Капитан угрюмо молчал. Откуда-то доносились приглушенные голоса Фолькенеца и Штуммера. «Почему они не хотят принять участие в этом разговоре?» — подумал Леон.

— Понимаю, господин майор, — наконец сказал капитан. — В моем положении стреляют в собственный висок!

— Я бы на вашем месте именно это и сделал! Это избавило бы вас от длительных, тяжелых неприятностей.

— Но, господин майор, я ведь не виноват в том, что была допущена диверсия.

— Вы виноваты в главном; вы растерялись. Сколько их было, нападающих?..

— По-моему… — Михалеску помедлил, словно подсчитывая в уме силы противника, на самом же деле он судорожно соображал, какую бы цифру назвать, чтобы в соотношении с количеством его солдат она уменьшала его вину. — По-моему, — повторил он, — их было не меньше ста.

— Капитан! Вы, кажется, считаете меня сумасшедшим? Кто вам поверит? Такой большой отряд не мог незамеченным пробраться в плавни по дорогам, которые непрерывно патрулируются.

— Во всяком случае, их было много, — сказал Михалеску.

— Сколько человек бежало?

— Бежали почти все. Девятнадцать раненых, двенадцать убитых мы подобрали на насыпи.

— Ну, и сколько же у вас осталось?

— Двести семьдесят два.

— Бухгалтерия не в вашу пользу. И что же вы сделали, чтобы помешать бегству?

— Господин майор! Поверьте, все это произошло так внезапно и так ужасно! В головном вагоне сразу же после крушения погибло тринадцать моих солдат, пятеро получили тяжелые ранения. Я организовал оборону. Перестрелка длилась не меньше часа.

— Меня не интересует, сколько длилась перестрелка, — повысил голос Леон. — Вы действовали, как новобранец, а не опытный офицер. Нельзя было допустить, чтобы они открыли вагоны!

— Это произошло в момент шока!

— А сейчас у вас шок прошел?

— Господин майор!..

— Вот что, капитан Михалеску, у вас есть лишь один способ спасти свою жизнь. Я имею приказ немедленно арестовать вас или расстрелять на месте! — Он увидел, как от лица капитана отлила кровь и рыжая щетина стала похожей на ржавчину. — Но я даю вам шанс, который вы можете использовать. Скоро сюда прибудет немецкая охрана. Она сменит нашу. Я не стану отправлять команду в Одессу, как это мне приказано. Вы сами поведете своих солдат в плавни и не выйдете оттуда, пока не доставите сюда живым или мертвым последнего из бежавших. А вообще, — добавил он приглушенным голосом, — из-за таких, как вы, страдает вся румынская армия! Мы теряем доверие наших союзников… Вы убеждены, что ночью сброшен русский десант?..

— Совершенно убежден, господин майор!

— Но, может быть, это действует все та же группа, которая совершила диверсию?

— Нет, нет! У них появились автоматы и даже пулеметы, а еще вчера утром их не было… Отходя, они отстреливались…

Он заметно повеселел. Плавни — это или жизнь, или смерть. Могут не расстрелять, а разжаловать по суду и солдатом отправить на передовую. Но это почти одно и то же, что расстрел.

— Как организована оборона?

— Выставлены посты. Успели вырыть окопы, и в них установлены пулеметы. Но, к сожалению, у меня ведь совсем мало оружия…

— Идите и предупредите всех, чтобы готовились…

Капитан стремительно вскочил и выбежал из вагона.

Леон взял трубку и стал вызывать штаб. Это оказалось нелегким делом. Михалеску включил свой телефон в перегруженную линию, и, прежде чем Леон сумел добиться первой подстанции, его грубо обругало несколько голосов.

Вдруг кто-то властно вырвал у Леона трубку. Он обернулся. Рядом стоял Фолькенец, а позади него с развернутой картой в руках — Штуммер. На лице его читался гнев.

— Не торопитесь докладывать! — резко сказал Фолькенец. — Все обстоит гораздо хуже, чем мы думали… — Он бросил трубку на столик.

Штуммер плотно задвинул дверь и, присев рядом с Леоном, молча разложил карту на противоположном сиденье, отодвинув котелки с недоеденным супом и кусками мяса.

Фолькенец нервно снял очки и долго протирал стекла чистым платком.

— Какой-то свинский вагон! Как можно в таком вагоне жить?.. Ну так вот, Леон, вы видите обстановку?..

Едва взглянув на карту, Леон сразу же понял, что Фолькенец не терял времени даром. На крупномасштабной карте плавней и близлежащего района были проставлены значки, много значков, о смысле которых несложно было догадаться.

— Неужели их так много? — поразился Леон.

— Да. И нет никакого сомнения, что бежавших кто-то вооружил, — вместо Фолькенеца ответил Штуммер.

— А как удалось определить, где находятся эти группы?

— Несомненно, они в непрерывном движении, — заметил Фолькенец. — Эта карта составлена по наблюдениям солдат, которые на рассвете пытались проникнуть в плавни. Их обстреляли по крайней мере с семи направлений. Вы спросили Михалеску, сколько у него минометов?.. Два?! Он уничтожил несколько десятков мин, но стрелял вслепую…

— Так что же делать? — растерявшись, спросил Леон.

— Самое верное — газы! — сказал Фолькенец совершенно серьезно. — Но по тактическим соображениям, известным одному богу, мы этого сделать не сможем…

— Батальона здесь мало! — угрюмо сказал Штуммер.

— Мало, если брать пример с Михалеску! — Фолькенец явно перехватывал инициативу в свои руки. — Но если действовать решительно, то они, — он выразительно махнул рукой в сторону плавней, — навсегда останутся в этих гиблых болотах. Несомненно, они будут стремиться как можно быстрее выйти вот сюда… — Он склонился над картой. — Что тут написано? Взгляните-ка!.. Ужасные эти русские названия! А дальше леса… Отряд вполне может помешать этому! — Он замолчал и внимательно поглядел на Леона, ожидая, как тот с высоты своего штабного опыта оценит его тактический талант.

Штуммер молчал, понимая, что не должен вмешиваться в подобного рода дела.

— Ну что ж, — сказал Леон, прикинув на карте возможные направления, — остается лишь удивляться вашей проницательности. Да! Они наверняка пойдут в сторону леса!

— Ого! — самодовольно расхохотался Фолькенец. — Вы, Леон, первый человек, который признал во мне полководца! Ну, а вот теперь можно доложить фон Зонтагу наше общее мнение.

Он завладел телефонной трубкой и так рявкнул в нее на кого-то, что Леон и Штуммер засмеялись.

И все же потребовалось добрых десять минут, прежде чем через пять подстанций он наконец соединился с фон Зонтагом.

Еще никогда Леону не приходилось наблюдать Фолькенеца в непосредственном общении с командующим, и его поразила свободная, почти дружеская манера разговора. За нею угадывались далеко не чисто служебные отношения между этими людьми. Фолькенец ни на йоту не переступал той опасной грани, за которой начинается фамильярность, амикошонство. Нет, он как бы демонстрировал Леону и Штуммеру свое ненавязчивое и оттого еще более сильное влияние на фон Зонтага. Очевидно, командующий спросил его о том, как ведут себя двое других, потому что Фолькенец вдруг повысил голос и с шутливой бравадой вымуштрованного служаки доложил, что в его команде все действуют дружно. Конечно, Леон давно знал, что Фолькенец и фон Зонтаг связаны гораздо теснее, чем об этом знали многие из офицеров штаба. Сейчас это было продемонстрировано наглядно. Разговор заканчивался. Судя по всему, план Фолькенеца не вызвал возражений и у командующего.