Убить эльфа - Демченко Оксана Б. - Страница 6

В учебниках подробно изложена хронология Раскола. Встречи, бесконечные обещания, доброта напоказ. И сразу же — вероломные ночные атаки, разрывающие прежние договоры. Провокации, смущающие наивных, отравляющие сознание недавних союзников. Еще в книгах рассказывается о шпионах и попытках подорвать экономику мира людей.

Десять лет тянулись переговоры. За это время пришли в полный упадок, фактически погибли, две страны к северу от Альянса. Еще одна купилась на лживые посулы и покинула его состав. А потом все кончилось в один день. Оборвалось острой болью беды — Расколом…

На центральном развороте любой книги по истории страны обязательно размещаются пять портретов ведьм, погибших при отражении первой большой агрессии. Эльфы тогда, по сути, начали полномасштабную войну, используя биологическое оружие в сочетании с чем-то еще, не менее ужасным и явно магическим. Парный удар двух этих сил смел с лица земли большой мирный город на севере Альянса в одну минуту, и новый вид вооружения врага назвали биоружием, что означает «парное, или комбинированное, — ударно-биологическое».

Остановить эту неодолимую никакими лекарствами смерть удалось, лишь создав Барьер. Он впитал силу жизней создавших его ведьм и поднялся высоко, похожий издали на грозовой фронт. Каждый год его подновляют, заклинают на упрочнение. Могущество магии длинноухих велико. Но им не постичь того, что есть в людях, — умения жертвовать собой.

Нора усмехнулась. Выходит, она как раз из числа тех немногих, кто способен поддержать Барьер и, если надо, пожертвовать собой. Странно же тут встречают начинающую свой путь к званию генеральши «героиню». Зло, неприветливо, холодно.

Потом в голову полезли совсем нелепые домыслы. Про бабушку Лору, заставшую времена Раскола. К сожалению, добрая старушка выжила из ума. Она презрительно отмахивалась от вопросов о биоружии и агрессии эльфов. И твердила шепотом, озираясь по сторонам и опасаясь рыжей соседки, что химия заводов Альянса — хуже любого вражеского изобретения. Что живых эльфов она видела, они милые и приятные, хорошие соседи и надежные друзья. Баба Лора правильно опасалась: за такие слова сразу отправят куда следует. Если их передать. Напиши донос — и готово дело, можно уехать из Юльска, за помощь в поимке пособников длинноухих хорошо платят. Нора горько усмехнулась, трезвея, приходя в себя. Быстро прошла в комнату и легла. Она еще не генеральша. И наглость — не для нее счастье, хотя назад дороги нет. Больно, неприятно вспоминать слова бабушки Лоры. Та ведь не про одних эльфов говорила. Упоминала с неизменным презрением о нынешних военнообязанных ведьмах. Цедила сквозь зубы, потирая старый шрам на плече: ни одной бескорыстной черной ведьмы, состоящей в корпусе, не встречала, да и не может быть таких. Корпус людям душу гноит, убивая всю природную доброту.

Заснуть удалось не сразу. Донимали, горели болью незаслуженные пощечины, подтверждающие правоту тех странных слов. Но еще мучительнее были соображения и предположения о предстоящей жизни в колледже. Здесь не ценят уважение, предпочитая послушание. Не поощряют умение мыслить, заменяя его заучиванием наизусть правил. Так написано в пособии о колледже ведьм. И, судя по первому впечатлению, все правда. Но ведь кроме ужасной, даже унизительной правды есть еще многое другое, хорошее и притягательное. Тот же хлопчатый халат. Или широченная кровать, а на ней — хрустящее белое белье. Прохлада туманного вечера. Шелест живой листвы парка, перебираемой восхитительным ветерком. Запах скошенной, может быть, первый раз за эту весну, сочной газонной травы. Все так безупречно…

Нора пыталась отвлечься от раздвоенности восприятия минувшего дня, от причиненных обид и смутных далеких ожиданий. Порой ненадолго удавалось успокоить себя. И тогда на дне души снова принимался ворочаться червь полузабытой боли, скользнувшей холодком по позвоночнику при отъезде из Юльска. Так обычно опознается ее способностями ведьмы неотвратимая беда. Серьезная, опасная, крупная. Дома неладно. Кире плохо. Маме плохо. Всем плохо.

К полуночи луна вылила на пол два ведра серебряного сияния, яркого, текучего, плотного. В нем полоскался узор тонких занавесок, назойливо мельтешил перед утомленным взором. Переплеты окна черными крестами придавливали сияние к полу, словно старались погубить его. Темные мысли и предчувствия не уходили, но усталость постепенно взяла свое, и Нора прикрыла глаза, заставила тело расслабиться, постаралась дышать очень ровно и тихо. И наконец задремала.

Во сне беда обрела полноту силы. На поверхность серебряных омутов лунного света всплыли видения. Сперва блеклые, едва годные для распознания. Потом все более подробные и отчетливые, словно растущий ужас добавлял им яркости и прорисовывал страшные и точные детали.

Рон бежит по горелому лесу, стремится убить кого-то, злобно хохочет, размахивая длинным ножом, — и сам умирает. Жутко и внятно видна его смерть: стоит на коленях, жалко вымаливая пощаду. Ничтожный, слабый, уродливый… захлебывается визгом. И сон приобретает угрожающий оттенок пролитой крови.

Кира плачет, тоже спешит через черный лес, спасаясь от погони, и горелые ветки тянут к ней свои закопченные когти, рвут платье, впиваются в кожу. Сестре страшно до немоты, дышать она едва решается. За спиной беда — не смерть даже, нечто гораздо хуже смерти. Кира спешит, хотя нет и тени надежды, ноги дрожат и подламываются.

Лорран беззвучно скользит в ночи, привычный к темноте и ловкий. Или не Лорран, а тот, кого он обычно играет в кино? Тени прячут его, лес, даже мертвый, помогает ему. Злодей достает свои знаменитые парные мечи эльфа Тиэля из «Кровавой полуночи», клинки шипят змеями, их владелец одними губами улыбается, пристально глядя в испуганное, серое лицо матери девочек. Потом протягивает руку маленькой Кире. Наивной крохе Кире, которая не умеет видеть в людях дурное и верит, что эльфы таковы, какими их описала бабушка Лора. Кира ни одного фильма не смотрела до конца. И ей не видно теперь, в темноте ужасной ночи, что на ладони Лоррана темными брызгами запеклась кровь… И глаза эльфа — темные, усталые, в них только что отразилась смерть.

Юльск задыхается. Юльск горит, кровь запеклась на телах, хлопья пепла ткут сплошной саван. Отрезают прошлое, обрекают на одиночество. Окончательное, немое и мертвое…

Нора проснулась с криком. Вся, до самых корней волос, в холодном поту, даже халат промок. Дрожащая, жалкая, раздавленная видениями свершившейся беды, в которую не хотелось верить. Это очень по-детски: промолчать, укрыться с головой теплым одеялом, спрятаться, отгородиться, постараться забыть сон. И упрямо надеяться, что тогда он исчезнет, не сбудется. Глупо… Но теперь Нора готова была цепляться за самую слабую и наивную надежду. Лишь бы не звенела в ушах пустота, лишь бы пепел не мерещился, а запах горелой плоти не донимал память.

Она долго и усердно мылась под невыносимо горячей, обжигающей кожу водой, от которой шел пар. Но озноб не ушел. Кое-как дрожащими руками удалось натянуть новую одежду. На столике у кровати нашелся графин с водой, и Нора жадно выпила ее всю. Села без сил, попыталась отдышаться и собраться с мыслями.

Надо найти способ позвонить домой. Неизвестно даже, есть ли здесь телефон и разрешат ли им воспользоваться. Кого спросить? К тому же междугородные переговоры стоят, наверное, очень дорого.

В дверях возникла вчерашняя брюнетка. Бывают же на свете совершенные люди! И отчего такая дивная внешность достается мерзавкам без души, без совести и доброты? Спасибо хоть, дара ведьмы ей не отмерили! Про телефон у нее спросить не получилось, та и слова не дала сказать.

— Тебя ждет директор, — знакомым металлическим голосом сообщила красавица. Усмехнулась и добавила: — За вчерашнее я тебе отплачу, сопливая деревенщина. Так и знай. Здесь ты никто. И удавишься гораздо раньше, чем закончишь колледж. Во-он той веревкой от штор. Тварь, из-за тебя… а, ладно. Сочтемся. Помогу петельку завязать на твоей веревке.