Петька Дёров(изд.1959) - Аланов Виктор Яковлевич - Страница 33

ДЕД ИГНАШКА

Когда начался бой, дед Игнашка, оставленный партизанами на завалинке сельсовета, где он вел с ними весьма оживленную беседу на военные темы, бросился к дому. Побегав вокруг избы и не найдя жену, тетку

Матрену, дед решил, что лучше эту стрельбу переждать в безопасном месте, — в саду, в картофельной яме.

Захватив с собой тулуп и шомпольное ружье, с которым он обычно ходил на дежурства в конюшню, дед выскочил из избы и скрылся за косогором, в котором был выкопан картофельный погребок.

И только на второй день после боя дед Игнат решил вылезти из своего убежища, оставив там тулуп и ружье. Он осторожно выглянул из ямы и, потянув носом воздух, почувствовал запах гари, паленой шерсти и мяса.

— Дю, змеи! — выругался он. — Никак всех попалили, окаянные. Да где же Матрена запропала? — скребя рукой в затылке, продолжал ворчать дед Игнат.

Поднявшись на косогор, он не узнал родного места, на котором стояла его изба. От нее осталась только одна труба от русской печки, одиноко высившаяся среди догорающих головешек. Дом сгорел до основания.

Постояв немного в молчании и всё еще не соображая, — неужто его избы действительно больше нет, — дед подбежал к пепелищу и, обойдя пожарище, бесцельно побрел по тропинке, ведущей под гору, в сад. Но, войдя под сень густо разросшихся деревьев, дед остолбенел, — «Свят, свят…»— и перекрестился.

Прислонившись к корявой, сучковатой низкой яблоньке, опершись спиной на развилок обросших мохом сучьев, прижимая руками к груди икону божьей матери, стояла его жена, тетка Матрена, белая, как мел, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом.

Дед Игнашка, не веря своим глазам, подошел ближе. И тут он увидел, что лицо богоматери на иконе пробито тремя пулями. Пронизав икону, они попали Матрене в грудь и убили ее наповал.

Дед осторожно вынул икону из рук мертвой жены.

— Эх ты… матерь божья! И тебя расстреляли вместе с моей старухой, — проговорил Игнат и вдруг, рассердившись, швырнул икону в кусты, крепко выругавшись. — Тоже бог, бог… Матерь божья… А почему не спасли мою Матрену, почему дом сгорел?.. Почему?..

Похоронив свою жену, дед Игнат пошел к старосте — просить, чтобы определил его куда-нибудь на жительство.

Подойдя к дому старосты, дед Игнат увидел, что дверь закрыта. Он постучал под окном, прислушался. Видно, нет никого.

— И куда это Фадей Николаич скрылся, обходя дом вокруг, ворчал себе под нос дед Игнат.

Он не услышал, как подошла сзади вторая погорелица, Василиса Кузнецова.

— Ты что бродишь тут? — спросила она деда Игната.

— Да вот, хожу, милая, хочу видеть Фадея Николаевича нашего. Погорел я, милая, так вот пришел просить, — пусть хоть баньку какую даст, чтобы было где помереть. Один остался на старости лет. Последнее мое утешение — Матрену — убили. И дом и скотинка вся сгорела. Может, Фадей пожалеет.

— Что? — гневно воскликнула Василиса. — Этот злодей пожалеет? Да это же он, собака, всему нашему горю вина. Это же он немцам доказал, что партизаны в нашей деревне стоят. Все он, проклятый!

Дед Игнат с недоумением смотрел на разгневанную Василису.

— А ты, девка, не врешь ли? — строго спросил он.

— Вот те крест, что не вру! Чтоб у меня язык отсох! — скороговоркой ответила женщина.

— Да ты не крестись, дура. Бог-то, он нам не помощник. Вот мою старуху сквозь икону убили. Божья матерь и та не помогла ничуть. Толком расскажи.

— Да, да, дедушка. Все в деревне говорят, что староста виноват. И что ему надо было, черту! — запричитала она. — Ну, постояли бы партизаны и ушли. Так нет, змей окаянный, фрицев привел, бой устроил, — утирая передником слезы, почти голосила Василиса.

Всё еще не веря Василисе, дед двинулся по деревне. Но, куда бы он ни заходил, он слышал одно и то же. Всё Замогилье только и толковало о новой подлости старосты Фадея. Он донес немцам, больше некому. Да что и сомневаться, если Ванюха Беспятнов, возвращавшийся под вечер из района, из Полны, собственными своими глазами видел, как Фадей поспешал по дороге на Наумовщину. Для чего иного, как не для того, чтобы сообщить стоявшим там карателям о приходе партизан в Замогилье.

— Глаза вылупив, несется по дороге, — откуда и прыть взялась! — взволнованно рассказывал Ванюха. — Аж пот градом катится. Меня даже и не приметил.

— К немцам бежал, змей, иуда подлый. Больше некуда, — судили замогильцы.

Дед мрачно слушал эти речи, и кулаки его сжимались. Теперь он нашел своего злодея, виновника своего непоправимого горя.

— Черт с ним, с домом, — говорил он. — Я бы со своей силенкой и новый отгрохал, еще и лучше прежнего. Но зачем мою старуху убили? Он, он всему вина, Он виноват, что убили четырех партизан. Он виноват, что дома пожгли. Все он, змей, сделал! Ему и ответ держать перед народом, — твердил дед собравшимся вокруг мужикам.

Вечером, забравшись в свой погребок, дед Игнашка вычистил шомполку, достал из-за пазухи пороховницу, насыпал пороху на ладонь, на глаз отмерив заряд, всыпал в ствол, забил пыж из пакли, долго и молча приколачивая его шомполом. Потом всыпал двойной заряд картечи на волка, тоже забил. Поставил на капсюль пистон и отложил ружье в сторону.

Стал обуваться. Надел сухие шерстяные чулки, навернул поверх портянки, надел на ноги поршни, замотал веревочками. Набросив полушубок, подпоясался ремнем, а на голову надвинул заячий треух.

Взяв в руки свое ружье, заряженное на волка, дед Игнашка вышел из погребка.

Поднявшись на косогор, дед долго смотрел на остатки своего сгоревшего дома. Потом снял шапку, перекрестился в сторону кладбища, на котором похоронил Матрену, и, постояв еще минуту, вскинул ружье на плечо и решительно зашагал в сторону развилки дороги, расходившейся на Наумовщину и на Полну.

Рано утром, на третий день после боя, староста возвращался домой. Дойдя до распутья, он остановился, посмотрел на видневшуюся уже вдали деревню. Из труб домов кое-где шел дым.

Еще раз оглянувшись, он собирался уже было зашагать к деревне, как вдруг на дороге перед ним, загораживая путь, вырос дед Игнат, вышедший из кустов.

Руки деда крепко сжимали старую шомполку. Ее дуло было направлено в упор на старосту.

— Ну, Фадей Николаич, — спокойно и сурово сказал дед, — помогли тебе твои фрицы?

Староста стоял перед дедом, не в силах вымолвить ни слова. Губы его дрожали, пухлые обрюзгшие щеки будто осунулись, и весь он словно сразу стал ниже ростом. В глазах деда Игната мелькнула презрительная усмешка.

— Что, змей, видно, слов не найдешь? Что теперь народу скажешь?

Староста хотел было что-то вымолвить, но утреннюю тишину нарушил громкий выстрел. Не успев даже охнуть, предатель свалился мертвым в дорожную пыль. Часы — подарок гитлеровского коменданта — вывалились из жилетного кармана и повисли, покачиваясь на удерживавшей их цепочке.

На мгновение птички, щебетавшие в кустах, прекратили свое пение. Но вот густой черный дым, поднявшийся над дедовской шомполкой, рассеялся в утреннем воздухе, солнце светило по-прежнему, и птицы снова зачирикали, приветствуя встававший над землей день.

Дед Игнат подошел к уткнувшемуся лицом в землю старосте, посмотрел, сплюнул и, проговорив только: «Падло!»— исчез в кустах.

По просьбе жителей одной деревни Сергей Андреевич со взводом партизан пошел провести политбеседу, рассказать крестьянам, каково положение на фронтах. Когда возвращались обратно в лагерь, один из дозорных доложил, что какой-то вооруженный человек, вошел в гумно и до сего времени не выходил.

Сергей Андреевич приказал окружить гумно, думая, что туда забрался или полицай, или какой-нибудь заблудившийся партизан, опасавшийся войти в деревню. Не прошло и десяти минут, как партизаны нашли в соломе какого-то деда со старинным длинным шомпольным ружьем.