Проклятие темной дороги - Золотько Александр Карлович - Страница 37

Пока инквизиторы поняли, что опасность грозит отовсюду, еще трое воинов упало на землю — один убитый и двое раненых. И вот тут инквизиторы начали драться по-настоящему. Все-таки опыт в таких делах значит куда больше силы.

Дети болотников бросались под ноги инквизиторам, один раз у них даже получилось опрокинуть воина, и его добили женщины. После этого дети перестали быть детьми. Для инквизиторов все вокруг стали врагами — врагами покрупнее и помельче, но одинаково опасными.

Десятилетний мальчик зубами впился в ногу латника, под коленом, тот, не глядя, махнул мечом, а следующим ударом раскроил череп матери мальчишки, потом получил от его отца удар топором в предплечье, но устоял, увернулся от нового удара и проткнул мужику живот.

Те из болотников, кто уцелел, бросались порознь, не пытаясь ни поддержать друг друга, ни прикрыть, а опытные люди инквизитора стали плечом к плечу, так что шансов у болотников не осталось, даже призрачных.

Монах выкрикнул команду — и воины двинулись вперед, отражая и нанося удары. Схватка могла продолжаться, самое большее, еще несколько мгновений — как бы яростно ни бросались жители Плетней, но простые селяне не могли долго выстоять перед строем опытных воинов. Не могли…

Раздался женский вопль. И все разом замерли, словно их поразило громом. Женщина кричала протяжно и отчаянно, ее голос перекрыл все выкрики сражающихся и стоны умирающих. Это был крик нестерпимой боли, какую сталью причинить невозможно.

Люди оглянулись на вопль — женщина, не переставая кричать, медленно опускалась на колени. Ее лицо было залито чем-то зеленым. Полупрозрачные зеленые капли сползали по шее и рукам, оставляя за собой багровые полосы.

Женщина запрокинула голову, упала на спину. Она уже не кричала, зеленая вязкая жижа пузырилась на ее губах, тело дрожало, его била крупная дрожь. А сзади, со стороны Пустого болота, хлюпая и раскачиваясь из стороны в сторону, к умирающей медленно приближалась зеленоватая туша, похожая на улитку без ракушки, — громадная, в половину человеческого роста высотой. И на земле за ней оставался блестящий, липкий на вид, след.

— Слизень, — прохрипел болотник, забрызганный кровью. — Откуда, мать его так?

Несчастная еще билась в агонии, когда слизень медленно стал пожирать ее тело, издавая утробные звуки.

— Калина! — закричал молодой парень с рогатиной в руках и бросился к слизню. — Калина…

Лезвие вошло чудовищу в бок, рассекло вздрагивающую плоть. На землю, на откинутую руку женщины потекла слизь, болотник рванул рогатину в сторону, раздирая слизня, но тот, казалось, ничего не почувствовал и не замечал ничего, кроме тела, которое пожирал.

Щелкнула тетива арбалета, болт ударил в слизня, вошел по самое оперение и завяз в полупрозрачном теле. Монах отдал новую команду, и еще два уцелевших арбалетчика выпустили болты в чудовище.

Не переставая звать жену, молодой болотник кромсал тушу, клочья летели в стороны, но слизень все еще жил. К нему бросились остальные жители.

Слизня окружили. Вздымались топоры и рогатины, что-то кричали женщины, визжали дети, монах приказал зарядить арбалеты и не лезть в кашу. Монаху уже приходилось встречаться с ядовитыми слизнями: он видел, как почти пять десятков кольчужных воинов сражались с десятком слизней, и помнил, что пережили эту схватку всего девять человек, те, кому повезло — яд либо не попал на них, либо они успели сбросить с себя доспехи, пока ядовитые зеленые капли разъедали металл.

Слизни не живут в одиночку, они образуют семьи и семьями же охотятся. Не меньше пары, не более… Болтали о семьях в сотню слизней.

Инквизиторы подобрали четверых раненых и оттащили их к своей повозке, стоявшей у крайнего дома. Правильнее всего было бы уходить, пока не появились другие слизни. Но брат Фурриас неоднократно говорил, что инквизиторы — не убийцы, а защитники. И наказывал тех, кто уклонялся от боя.

Осторожно положив раненых на повозку, инквизиторы вернулись к месту сражения. И, как оказалось, вовремя. Болотники, все еще убивавшие слизня, не заметили, что от болота к ним приблизились еще две лоснящиеся туши.

Монах приказал протрубить в рог, но болотники не обратили на хриплые звуки никакого внимания. Слизень выплевывал яд на десяток шагов, это знали все в отряде инквизиторов и прекрасно понимали, что еще немного — и яд обрушится на жителей Плетней.

— Огонь… — сказал монах, озираясь. — Огонь!

Один из арбалетчиков подбежал к ближайшему дому, несколько раз торопливо ударил кресалом над пучком пересохшей соломы, который выдернул из крыши. Пучок загорелся, арбалетчик быстро раздул пламя и сунул его под крышу. Огня нужно было много, а времени разводить костер — не было. Соломенная крыша вспыхнула, высокое пламя, обрамленное черным дымом, взметнулось над домом.

Инквизиторы бросились к нему, хватая палки, выдергивая солому из крыш соседних домов и наскоро скручивая из соломы подобие факелов.

— Быстрее! — крикнул монах-командир.

Слизни подползали все ближе.

— Прикрывайтесь плащами! — приказал монах, сорвал плащ с себя, намотал его край на левую руку и бросился к слизню, держа факел в правой руке. Раз или два он выглянул из-за плаща, рискуя получить ядовитый плевок прямо в лицо.

Слизень плюнул, когда противнику до него оставалось пять шагов. Монах почувствовал удар по ткани плаща, прыгнул вперед и ткнул факелом в блестящий на солнце бок слизня.

Раздался звук, похожий на хлопок, факел зашипел, но не погас; монах ударил горящей соломой снова, слизень, кажется, завизжал — из-за криков монах не разобрал. Солома прогорела, нужно было отходить.

На плаще появилась дыра, края которой быстро чернели и отпадали, рассыпаясь в пыль. Монах побежал, отшвырнув плащ в сторону. Мимо него пролетели два горящих болта; латник, прикрываясь сорванной с дома дверью, медленно шел вперед, размахивая граблями с намотанной на них горящей соломой…

Наконец слизней заметили и болотники.

Снова закричали женщины, но на этот раз от ужаса. Болотники попятились прочь, увидели горящий дом и воинов, с огнем атакующих слизней. Объяснять ничего не пришлось: женщины и дети бросились делать факелы, а мужики стали рвать из плетней колья.

— Десяток слизней, — прохрипел старший болотник, ударив монаха рукой по плечу. — Десяток!

— Они тут у вас… — монах перевел дыхание. — Их тут у вас много?

— Какого… Болото потому и называется Пустое, что нету ничего…

Горящие стрелы пригвоздили одного из слизней к земле — полупрозрачное тело извивалось, но с места не двинулось.

— Мой дед говорил, что при его деде вывели последнего… — Болотник вытер с лица кровь, сплюнул. — Откуда они взялись…

— У меня всего три арбалетчика, — сказал монах. — Пока арбалеты взведут… Не остановим мы слизней…

— Не догонят… — отмахнулся Болотник. — Не…

Один из болотников, что лежали на земле после схватки, вдруг приподнялся, что-то крикнул, наверное, звал на помощь, но никто ничего сделать не успел — туша слизня навалилась на раненого сверху.

— Меньшак… — протянул болотник, оглянулся и бросился вперед как раз вовремя, чтобы перехватить молодую женщину. — Не поможешь, дура, стой… Стой, я тебе говорю!

Болотник ударил молодку и отшвырнул ее к селянам:

— Не отпускать дуру!

— Слизни! — закричал кто-то сзади.

Монах вначале хотел оборвать кричавшего, но, оглянувшись на крик, понял, что все еще хуже, чем ему казалось. Слизни каким-то образом окружили людей. Безмозглые твари сообразили, как можно устроить засаду и захватить всех.

— К горящему дому! — срывающимся от напряжения голосом крикнул монах. — К дому!

Пора прорываться — это понятно. Пока не поздно — нужно вырываться из обреченной деревни, но для этого придется приблизиться к слизням, как-то укрыться от яда и проскочить мимо них. Как?

— Стреляйте в тех, что на улице, — приказал монах арбалетчикам. — По одной горящей стреле в тушу.

Воины торопливо крутили вороты на арбалетах.