Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи - Гейман Нил - Страница 23

Поскольку он ничего не понимал, мне показалось глупой затеей снова идти куда-то, чтобы сделать ему приятное. Но он мог прийти в себя, и, кроме того, меня заинтересовало мое приключение. Поэтому я согласился с Магненом, что мне надо поесть и отдохнуть, а ночью вернуться в Винья. Я сказал квартирной хозяйке, что еду в деревню и вернусь на следующий день, а после этого отправился к Назарри, где запасся бутербродами и наполнил флягу местным хересом. Я не любитель выпить, но вечером могло быть прохладно.

Около семи часов я вышел из дома и отправился той же дорогой, что и утром. Достигнув тропинки, я подумал, что еще слишком светло и меня могут заметить, когда я стану перебираться через ручей. Поэтому я прилег прямо под оградой, скрытый от глаз густым плющом.

Наверное, с непривычки утренняя прогулка меня утомила, и я провалился в сон. А когда проснулся, уже была ночь; звезды сияли, сырой туман пробирался за воротник и холодил шею. Было жестко и зябко. Я глотнул из фляги довольно противного напитка, но это меня согрело. Посмотрел на часы, которые показывали без четверти одиннадцать, встал, отряхнул с одежды листья и ягоды ежевики и стал спускаться по тропинке. Добравшись до забора, сел и стал думать. Что я хотел найти? Что должен был найти? Не знаю. Я хотел лишь убедиться, что Марчелло жив; но в этом не было ничего особенного, поскольку я был уверен, что с ним все в порядке. Глупец, я позволил себе увлечься загадкой, которая не стоит выеденного яйца. Что ж, в конце концов, я смогу описать свое бестолковое поведение в какой-нибудь повести, которую напишу, а если для главы этого будет недостаточно, прибавлю то, что еще впереди.

— Ступай! — сказал я себе. — Ты, безусловно, осел, но это может оказаться поучительным.

Я бесшумно вынул из забора верхнюю доску. Там был лаз, и доска легко поддалась. Не без труда я перебросил ее через ручей, осторожно перешел по этим самодельным мосткам и начал пробираться к лавровой роще, стараясь делать это быстро и бесшумно.

Повсюду была темень, и мои глаза постепенно стали различать предметы. Вокруг не было ничего особенного: несколько каменных скамеек полукругом, фрагменты колонн с установленными на них античными бюстами. Правее было что-то вроде арки, от которой шли вниз несколько ступенек. Вероятно, это был один из многочисленных входов в катакомбы. Скамейки стояли вокруг каменного стола, врытого в землю. Кругом не было ни души. Я почувствовал себя уверенно, сел за стол и, уже привыкнув к темноте, принялся за бутерброды, так как отчаянно проголодался.

Теперь, когда я зашел так далеко, неужели не произойдет ничего, что вознаградило бы меня за мои старания? Вдруг мне пришла мысль, что глупо ждать, когда Марчелло выйдет, чтобы встретиться со мной и начать проделывать у меня на глазах свои безумные выходки. Не знаю, почему я решил, что он появится в роще, — возможно, потому, что мне это казалось наиболее подходящим местом. Надо было пойти и понаблюдать за домом: если бы я увидел свет в одной из комнат, то убедился бы, что Марчелло там. Любой дурак сделал бы это на моем месте, но романист придумывает сюжет и ждет, что его персонажи будут действовать по придуманным им правилам, как марионетки. Я каждый раз удивляюсь, когда понимаю, что эти персонажи — живые люди. В конце падубовой аллеи я разглядел дом. Вышел из тени деревьев и оказался на грядках с капустой и луком. Если бы кто-нибудь вышел на балкон, то легко бы заметил меня на открытом пространстве. Как только я снова спрятался под падубами, в окне верхнего этажа — не балконном, а другом — вдруг вспыхнул свет. Но вскоре погас, зато засветилось овальное окошко над дверью нижнего этажа.

Я едва успел спрятаться за самое толстое дерево, как дверь отворилась. Скрип петель позволил мне незаметно вскарабкаться по наклонному стволу и распластаться на ветке.

Как я и ожидал, вышел Марчелло. Он был очень бледен и двигался механически, словно лунатик. Я был потрясен, увидев, как исхудало его лицо, озаренное свечой, которую он держал в руке. Блики света отбрасывали глубокие тени на впалые щеки. Взгляд был застывший, глаза дико сверкали и, казалось, ничего не видели. Губы были почти белые, рот оскален, так что я видел поблескивавшие зубы. Свеча выпала из руки Марчелло, и он медленно, странными размеренными шагами подошел к тени, которую отбрасывали падубы. Я наблюдал за ним сверху. Думаю, он вряд ли бы меня заметил, даже если б я оказался у него на пути. Когда он прошел мимо, я спустился с дерева и последовал за ним. Снял обувь и шел совершенно бесшумно; кроме того, я был уверен, что он не обернется.

Марчелло двигался все тем же механическим шагом, пока не достиг рощи. Там я опустился на колени позади старого саркофага у входа и стал ждать. Что он собирался сделать? Марчелло стоял тихо, не оглядываясь, словно у него внутри остановился часовой механизм. Я почувствовал, что испытываю интерес к происходящему, прежде всего с точки зрения психологии. Вдруг он вскинул руки, точно воин, смертельно раненный на поле битвы, и я подумал, что он сейчас упадет. Вместо этого Марчелло сделал шаг вперед.

Я посмотрел в том же направлении и увидел женщину, которая, должно быть, пряталась, пока я ждал перед домом. Она появилась из темноты, медленно приблизилась и положила голову на плечо Марчелло. Протянув руки, он крепко прижал ее к себе, и женщина уткнулась лицом ему в шею.

Так вот в чем дело! Моя сумасбродная затея привела к тому, что мне пришлось стать свидетелем заурядной любовной интрижки! Его опера, его уединение ради работы, его нежелание видеться с Детайе, пока он сам не пришлет за ним, — все это для того, чтобы скрыть вульгарное похождение, которое, по известным причинам, в городе было невозможно. Как я разозлился! Если Марчелло проводил ночи напролет в этой промозглой дыре, неудивительно, что он так плохо выглядит и кажется полубезумным! Я очень хорошо знал, что Марчелло не святой. Он на это и не претендовал. Но я никогда не считал его дураком! У него было множество любовных историй, и, поскольку он был осторожен и не напускал на себя ненужную таинственность, никому и в голову не приходило совать нос в его дела. Не стоило так поступать и теперь. Я сказал себе, что всему виной смесь французской и итальянской крови: утонченность и легкомыслие французов и склонность к ухищрениям, свойственная итальянцам! Я вспомнил все подробности моей тайной экспедиции. Похоже, причиной моего гнева стало разочарование драматурга, которое я испытал, не обнаружив его убитым. Я презирал себя за свое сегодняшнее приключение, которое завершилось самым нелепым образом: я видел женщину в его объятиях. Ее лица нельзя было разглядеть, фигура с головы до ног была закутана во что-то длинное и темное; но было ясно, что она высокая и стройная, а из-под драпировки выглядывали ослепительно белые руки. Я внимательно их разглядывал. К моему неудовольствию, пара пошла дальше, и, тесно прижавшись друг к другу, они спустились по ступенькам. Даже уединение лавровой рощи не удовлетворяло страсть Марчелло к таинственности! Какое-то время я не двигался, а затем прокрался туда, где они скрылись, и стал слушать. Но все было тихо, и я осторожно чиркнул спичкой и посмотрел вниз. Рядом были ступеньки. Они исчезали в темноте, которая словно поднималась снизу и поглощала их. По всей вероятности, это были катакомбы или старая римская баня, где Марчелло наверняка устроился со всеми удобствами. Думаю, у парочки намечался романтический ужин. Мой пустой желудок подсказывал, что лучше простить Марчелло и прекратить преследование. Честно говоря, я был так же голоден, как и рассержен. Поэтому я сел на каменную скамью и стал доедать бутерброды.

У меня и мысли не возникло, чтобы подождать, пока влюбленная парочка поднимется наверх. Я все узнал, и это оказалось сущей чепухой! Мне хотелось вернуться в Рим до того, как я успокоюсь, и сказать Магнену, насколько дурацкое поручение он мне дал. Если он захочет возразить — тем лучше!

Всю обратную дорогу я сочинял язвительные речи на французском, но слова застыли у меня на языке, когда я увидел, что городские ворота заперты. Мне и в голову не пришло взять пропуск, а Магнен должен был меня предупредить. Вот еще один повод вознегодовать!