Сказки - Уайльд Оскар - Страница 9

А вот птицам он явно нравился. Они часто видели его в лесу, когда, приплясывая словно эльф, он гонялся за кружащимися листьями или забирался в дупло старого дуба, чтобы поделиться орехами с белками. Его уродство их ничуть не смущало. Ведь даже сам соловей, который так сладко поет по ночам в апельсиновых рощах, что порою луна опускается ниже, чтобы лучше слышать его, и тот не бог весть как красив. Кроме того, Карлик всегда относился к ним с добротой, и в ту страшную зиму, когда на кустах и деревьях нельзя было найти ни единой ягоды, а земля от мороза стала твердой, как железо, и волки подходили к самым городским воротам в поисках пищи, он не бросил в беде своих пернатых друзей, не забывая оставлять им крошки от своего куска черного хлеба и всегда делясь с ними завтраком, каким бы скудным он ни был.

Неудивительно потому, что птицы так и вились вокруг Карлика, касаясь крыльями его щеки на лету и без умолку щебеча, и это так ему нравилось, что он решил в благодарность показать им свою прекрасную белую розу, которую, как он с гордостью им сообщил, ему подарила сама Инфанта, потому что полюбила его.

Они не поняли ни слова из сказанного, но это не имело большого значения, потому что они, склонив голову набок, слушали его очень внимательно и с умным видом, а это почти то же самое, что понимать, только намного проще.

Ящерицам Карлик тоже нравился. Когда, устав прыгать, он бросился на траву отдохнуть, они взобрались на него и стали по нему бегать и весело возиться между собой, стараясь этим развлечь его. «Не всем же быть такими красивыми, как мы, ящерицы, – попискивали они. – Это попросту невозможно. Как ни странно это звучит, на самом деле он не так уж уродлив, если, конечно, закрыть глаза и на него не смотреть». Ящерицы, по природе своей склонные к философствованию, любили целыми часами сидеть, погрузившись в размышления, особенно если больше нечего было делать или погода была слишком дождливой для прогулок.

Цветы, однако, были ужасно возмущены тем, как ведут себя ящерицы и птицы. «Все это беганье и порханье, – негодовали они, – только делает их еще более вульгарными, что и проявляется в их отношении к этому уродцу. Кто хорошо воспитан, тот никогда не сдвинется с места, вот как мы например. Разве кто-нибудь видел, чтобы мы носились вприпрыжку по саду или гонялись как оглашенные за стрекозами по газонам? Если нам хочется переменить обстановку, мы посылаем за садовником, и он переносит нас на другую клумбу. Вот как нужно себя вести в приличном обществе. Но птицам и ящерицам не сидится на месте, а у птиц даже постоянного адреса нет. Они такие же бродяги, как цыгане, и вести себя с ними нужно соответственным образом». И цветы, задрав свои носы, приняли крайне высокомерный вид, а когда спустя некоторое время увидели, что Карлик, с трудом поднявшись на короткие ноги, направляется через террасу к дворцу, вздохнули с большим облегчением.

– Его следовало бы держать взаперти до конца его дней, – прошелестели они. – Вы только взгляните на эту горбатую спину и эти кривые ножки. – И они захихикали.

Карлику и в голову не могло прийти, что о нем говорят такое. В птицах и ящерицах он души не чаял, а цветы считал самыми чудесными творениями на земле – разумеется, после Инфанты, которая, подарив ему прекрасную белую розу и полюбив его, стала для него всех дороже. Ах, если бы он смог вместе с ней отправиться во дворец после представления! Она бы посадила его по правую руку от себя и все время бы ему улыбалась, а он не отходил бы от нее ни на шаг, стал бы ей постоянным товарищем по играм и учил бы ее разным замечательным трюкам. Пусть даже он и не бывал никогда во дворце, зато он знал великое множество удивительных вещей. Он умел делать из тростника крошечные клетки для кузнечиков, в которых они так славно поют, и превращать длинный побег бамбука в сладкозвучную свирель, игрой на которой заслушался бы даже сам Пан.[15] Он знал голоса всех птиц, и на его зов с верхушек деревьев слетались скворцы, а с озер цапли. Ему были известны следы всех зверей, и он мог безошибочно узнавать зайца по едва заметным вмятинам от лап, а кабана – по истоптанной листве. Ему были знакомы все танцы, исполняемые Природой: и буйный пляс Осени в багряных одеждах из листьев, и грациозный менуэт Лета в голубых сандалиях из васильков, и студеный вальс Зимы в белом венке из снега, и веселая кадриль Весны в цветущем наряде фруктовых садов. Он знал, где вьют гнезда лесные голуби, и как-то раз, когда птицелов поймал в силки голубей-родителей, он сам выкормил осиротевших птенцов и устроил для них маленькую голубятню в расщелине между обрубленными ветвями вяза. Птенцы стали совсем ручными и каждое утро ели у него из рук. Они непременно понравятся Принцессе, как и другие его друзья: кролики, снующие в зарослях папоротника; черноклювые сойки в отливающем сталью оперении; ежи, готовые в любой момент свернуться колючим клубком; большие, мудрые, неторопливые черепахи, покачивающие головой и пощипывающие молодые листья. Да, Инфанте обязательно нужно побывать у него в гостях и поиграть с ним в лесу. Он уступит ей свою маленькую кровать, а сам выйдет из хижины и просидит до зари под окном, оберегая ее от диких лосей и оленей и не подпуская к хижине вечно голодных волков. Ранним утром он постучится в ставни и разбудит ее, а потом они будут целый день танцевать. В лесу ведь не так уж страшно и безлюдно: то проедет на своем белом муле епископ, читая ярко раскрашенную книгу, то проскачут соколиные охотники в зеленых бархатных беретах и куртках из дубленой оленьей кожи, с соколами в колпачках, сидящими у них на запястьях. Когда наступает сезон виноделия, в лесу можно увидеть давильщиков винограда с пурпурно-красными руками и ногами, в венках из глянцевого плюща и с полными вина мехами. Ну а ночи – это время угольщиков, которые сидят вокруг огромных жаровен, глядя на медленно обугливающиеся на огне сухие бревна и жаря в золе каштаны, и разбойников, которые выбираются из пещер и присоединяются к ним. А однажды Карлик видел живописную процессию, направлявшуюся по пыльной извилистой дороге в Толедо. Впереди, неся ярко раскрашенные хоругви и золотые распятия, шли и очень красиво пели монахи. За ними в серебристых доспехах, вооруженные мушкетами и пиками, следовали солдаты, а в их окружении шагала босиком какая-то странная троица в желтых одеждах, разрисованных причудливыми фигурами, и с горящими свечами в руках. Да-а, в лесу многое можно увидеть, а когда Инфанта устанет, он найдет для нее какой-нибудь бугорок с мягким мхом или будет нести ее на руках – он ведь физически очень сильный, хотя, как он знал, и не вышел ростом. Он изготовит ей ожерелье из красных ягод брионии, и они будут выглядеть не хуже тех белых ягод, что украшают ее платье сейчас, а когда ей перестанут нравиться красные ягоды, она сможет их выбросить, и он отыщет взамен другие. Он будет приносить ей чашечки желудей, анемоны, усеянные капельками росы, крошечных светлячков, чтобы они звездами сияли в бледном золоте ее волос.

Но где же Инфанта? Он спросил об этом у белой розы, но та не дала ответа. Казалось, весь дворец пребывал во сне, и даже те окна, ставни на которых оставались открытыми, отгородились от ослепительного солнечного света наглухо задернутыми шторами. Карлик принялся ходить вокруг дворца в поисках места, через которое он мог бы войти, и наконец заметил приоткрытую дверь. Он несмело вошел через нее и очутился в великолепном зале – куда более великолепном, отметил он с грустью, чем всё, что он видел в лесу; повсюду вокруг была позолота, а пол был выложен большими разноцветными каменными плитами, образовывавшими сложный геометрический узор. Но маленькой Инфанты здесь не было – лишь прекрасные белые статуи взирали на него с яшмовых пьедесталов своими печальными пустыми глазами и загадочно ему улыбались.

В глубине зала висел занавес из черного бархата, усеянный множеством небесных светил – любимый рисунок Короля – и богато расшитый в том сочетании цветов и оттенков, которые нравились Королю больше всего. Быть может, она прячется за занавесом? Что ж, надо попытаться проверить.