Секретный пилигрим - ле Карре Джон - Страница 6

И все это, сами понимаете, происходит в тайном уединении сонного – тшш! – и благоухающего гарема, в мирке тончайшего белья, мягких ковров и томных полуголых манекенов. Да и как не сказать о любезных седовласых продавщицах, одетых в черный креп, которые, как принято считать, с возрастом приобретают достаточно респектабельную осанку, чтобы, не отвлекая внимания на свою особу, стать жрицами в храмах интимных предметов женского туалета.

Как я заметил, другие мужчины предпочитали вообще не заходить в отдел нижнего белья или же спешили мимо, отводя при этом глаза. Мое инстинктивное поведение было бы таким же, если бы я не узнал этого печального человечка с черными усами и страстными карими глазами, которые постоянно, с расстояния пятнадцать шагов, наблюдали за Пандой и ее окружением. Может, я и вообще бы его не увидел или увидел бы, но не в тот момент, если бы Монти не назначил меня подметальщиком. Но сразу стало ясно, что и он, и я из-за наших разных профессий должны были держаться на одинаковом расстоянии от нашей цели: я – с безразличием, он – со значительной и таинственной зависимостью. Он ни на секунду не отвел от нее взгляда. Даже когда его загораживала колонна или какой-то покупатель, он все-таки ухитрялся выискивать ее, вертя темной головой, пока снова не впивался в нее своим горячим и – теперь я был убежден – фанатичным взором.

В первый раз я ощутил это рвение, когда увидел его в аэропорту, в зале для приезжающих, – он стоял на цыпочках около длинного окна, стараясь лучше разглядеть процедуру прибытия королевской четы. Тогда я ничего особенно в нем не заметил. Я рассматривал каждого одинаково критически. Казалось, это просто еще один из многочисленного стада дипломатов, вассалов и прихлебателей, встречавших королевскую чету. Тем не менее мне хорошо запомнился его напряженный вид: вот он, Ближний Восток, размышлял я, глядя, как он прижимается лицом к стеклу, чтобы не упустить прибывших из виду. Вот они, те варварские страсти, которые призвана сдерживать моя Служба, если нам желательно спокойно ездить в своих машинах, жить в теплых домах и торговать оружием.

Обезьяна сделала несколько шагов вперед и уставилась на застекленную витрину с лентами и тесьмой. Походка этого человека – совсем как у обезьяны – была размашистой, но крадущейся; казалось, он движется прямо от колен, шагами заговорщика. Я выбрал витрину с подвязками рядом с ним и стал разглядывать их, при этом изучая украдкой, не выпячивается ли чего подозрительного у него на груди или под мышкой. Его черное пальто классически подходило по форме для ношения оружия – просторное, без пояса: под таким пальто без труда можно скрыть длинноствольный пистолет с глушителем или подвешенный под мышкой полуавтомат.

Я внимательно наблюдал за его руками, хотя у самого руки нервно дрожали. Его левая рука была расслаблена, но правая, казавшаяся сильнее, то двигалась по направлению к груди, то замирала, словно он набирался храбрости для завершающего действия.

Он правша, подумал я, оружие, по всей видимости, находится слева, под мышкой. Наши инструкторы по применению оружия разобрали с нами всякие комбинации.

А его глаза – темные, горящие неярким огнем глаза, в которых отражается душа фанатика, – даже в профиль, казалось, смотрели в загробную жизнь. Он поклялся отомстить ей? Ее домочадцам? Может, муллы-фанатики пообещали ему за это место в раю? Мои знания ислама были скудными и ограничивались несколькими общеобразовательными лекциями и романами П.Рена. Однако даже этого было достаточно, чтобы понять: я нахожусь в присутствии безумного фанатика, дешево ценящего свою жизнь.

А я, увы, вооружен не был. Это было моим слабым местом. Наблюдателям, которые находятся на обычном дежурстве, и мечтать не приходится о том, чтобы иметь при себе оружие, однако тайное наблюдение по охране – совсем иное дело, и Полю Скордено был выдан пистолет из сейфа Монти.

– Одного достаточно, студент, – сказал мне Монти, улыбаясь по-стариковски. – Нам ведь не надо, чтобы ты начинал третью мировую войну, правда?

Поэтому все, что мне оставалось делать, когда я встал и снова тихо последовал за ним, – это выбрать, какой применить прием из тех, которым нас обучали на занятиях по уничтожению противника без оружия. Может, лучше атаковать его сзади – так называемым ударом кролика – и уложить двумя одновременными ударами по ушам? Любым приемом можно было бы мгновенно его убить, тогда как живого человека можно ведь еще и допросить. Может, лучше сначала сломать ему правую руку, чтобы воспользоваться его собственным оружием? Однако, если позволить ему вытащить пистолет, не окажусь ли я сам под градом пуль других телохранителей в зале?

Она его увидела!

Панда посмотрела обезьяне прямо в глаза, и обезьяна ответила тем же.

Узнала ли она его? Я был уверен, что узнала. Но знала ли она, почему он оказался здесь? Может, она тоже была охвачена неким странным припадком восточного фатализма и готовилась к смерти? Мрачные мысли метались у меня в голове, пока я продолжал наблюдать, как они таинственно обменялись взглядами. Их глаза встретились, и Панда на мгновение замерла. Ее унизанные драгоценностями маленькие ручки-клешни, потащившие какую-то вещь с прилавка, застыли и теперь, словно по его команде, безвольно опустились. Она стояла, не двигаясь, не имея ни воли, ни силы, чтобы освободиться от власти пронизывающего взгляда.

И наконец с каким-то жалким и до странного робким видом она отвернулась от него, пробормотала что-то своей спутнице и, протянув руку к прилавку, выпустила какую-то отделанную оборками вещь, которую все еще сжимала в руках. В тот день она была в коричневом одеянии – будь она мужчиной, у меня бы так и чесался язык сказать, что на ней ряса францисканца – с широкими, длиннее, чем ее руки, рукавами, в коричневом платке, туго завязанном над бровями.

Я увидел, как она вздохнула, потом медленно и – я был в этом уверен – безропотно поплыла вместе со своей свитой к проходу под аркой. Следом шел ее личный телохранитель, за ним – сотрудник Скотленд-Ярда. Затем следовали дамы из ее свиты, а за ними дежурные администраторы. И наконец, Поль и Нэнси, которые, якобы в нерешительности, оторвались в конце концов от изучения нижнего белья и пристроились теперь, как обычные покупатели, в хвосте группы. Поль, до которого, конечно же, дошли мои разговоры с Монти, не удостоил меня ни единым взглядом. Нэнси, гордившаяся своими успехами в любительском театре, разыгрывала сценку супружеской ссоры. Я попытался разглядеть, расстегнул ли Поль пиджак, ведь и ему тоже пожаловали портупею. Но он повернулся ко мне своей широкой спиной.

– Давай, студент, показывай, – бодро произнес Монти мне в левое ухо, возникая рядом со мной словно по взмаху волшебной палочки. Сколько же времени он пробыл здесь? Не представляю.

Было уже больше двенадцати часов пополудни, наше дежурство кончилось, но о смене караула не могло быть и речи. Ступая легко, но решительно за Пандой, обезьяна уже находилась от нас в пяти ярдах.

– Можно взять его на лестнице, – пробормотал я.

– Говори громче, – как всегда, без тени смущения в голосе сказал мне Монти. – Говори нормально, никто тебя не слышит. А если будешь еле слышно бормотать себе под нос, они решат, что ты пришел брать кассу.

Поскольку мы находились на первом этаже, стало ясно, что Панда со свитой воспользуется лифтом – или вниз, или наверх. За лифтом находились двери, ведущие на каменную лестницу запасного хода, довольно темного и грязного. Мой план – сама простота – я выложил Монти отрывистыми предложениями, пока мы шли за обезьяной к проходу под аркой. Как только вся группа приблизится к лифту, мы с Монти зажмем его с двух сторон, схватим за руки и вытащим на лестницу. Дальше – удар в пах, отбираем оружие и мигом на Грин-стрит, где ему будет предложено сделать чистосердечное признание. На тренировках мы этим занимались не раз и не два. Однажды, к нашему смущению, мы применили этот прием к абсолютно безгрешному банковскому служащему, который спешил домой к жене и домочадцам и которого мы по ошибке приняли за одного из наших инструкторов.