Американец. Неравный бой - Рожков Григорий Сергеевич - Страница 44

Дверь в палату открылась, и медленно, на цыпочках вошел подполковник.

– Очнулся? – вздрогнул Карпов, пересекшись со мной взглядом. – Рано я с тобой серьезные беседы решил вести, слаб ты еще, ранения сказываются…

– Какие еще доказательства вам нужны? – Не хочу играть в его игры. Он хочет прикидываться, что ничего не произошло, а я – нет.

– Ты это о чем? – Ну дает, прямо гений актерского мастерства. На лице полнейшее непонимание.

– Вадера за нарушение приказа и самоуправство ругаете, а сами? – сразу в лицо бросаю козыря. – Не знаю, какие мысли управляли Ханнесом и какие карьерные лестницы он себе возомнил, но вы меня уже проверяли. Засомневались? – Подполковник катнул желваками и открыл рот, чтобы ответить, но я нагло махнул рукой и продолжил: – Все прадеды в нашей семье воевали на фронтах Великой Отечественной войны. Все домой вернулись. И нам с братом много о них рассказывали, обо всем том, через что им пришлось пройти… Всю свою сознательную жизнь смотрел советские фильмы о войне, читал книги, беседовал с ветеранами. И ужасался тому, какую цену заплатил советский народ за Победу. – Глаза в глаза. Хочу видеть, какие эмоции отразятся в глазах подполковника. – Двадцать миллионов жизней! И меня трясет от ужаса, когда думаю, что здесь может случиться все то же или даже хуже. – Карпова зацепило. Слова о количестве жертв откликнулись злобным блеском в глазах собеседника. – Мне неизвестно, как, почему и зачем здесь оказался я, а затем и четверо моих друзей и родной брат. Но одно знаю точно – предавать или обманывать свою Родину не стану ни за что!

– Это лишь твои слова, – неожиданно пошел в наступление собеседник.

– Тогда пристрелите меня и избавьте от своего неверия! Не ради этих проверок, неверия и подозрений оружие в руки взял и сражаюсь с врагом.

– Разберемся, – озлобленно хлопнул рукой по колену подполковник.

Все.

Мне больше не хочется говорить. И смысла в этом нет никакого.

Упертый Карпов сильно упал в моих глазах. В него я верил. Ему – верил. А тут… Что же теперь будет? Чувство тупика жгучей болью рвет разум. Расстреляют меня с братом и друзьями? Ну и пусть. Нет страха перед этой мыслью. Не понимаю почему – но смерть не страшит. Может, умерев здесь, вернусь домой? Тело-то тут новенькое, не родное. А значит, здесь лишь моя душа. Буду надеяться на лучший исход худшего пути. Х-ха! Да пошло оно все к чертям собачьим!..

Два дня моя, как казалось, ничего не стоящая душонка, заключенная в не нужном никому теле, висела между жизнью и смертью. Никого ко мне не пускали, лишь одни и те же врачи молча приходили, лечили меня и так же молча уходили. Стало муторно от тишины и чувства ограниченности мира четырьмя стенами госпитальной палаты.

Помереть в заточении не дали. Утром третьего дня моего одиночества пришел подполковник. Хмурый, как туча, он медленно прошел от дверей к кровати, посмотрел красными от недосыпа глазами на меня. Думает куратор, и ой как думает! Тяжко ему от собственных мыслей, аж кожаную папку в руках нормально держать не может – крутит, вертит ее. Хм. Папка? Непривычная деталь…

Куратор махнул рукой замершим в ожидании санитарам. Те со всей осторожностью переложили меня на каталку и куда-то повезли. В коридоре к вышагивающему следом за каталкой Карпову подошел Вадер и что-то тихонько сообщил. Подполковник кивнул в ответ и довольно ухмыльнулся.

Конспираторы, да чтоб вам пусто было. Озверели со своим профессиональным неверием ни во что. И сейчас ведь замыслили нечто мозговыкручивающее, иначе просто быть не может!

– Надеюсь, меня сегодня препарировать не станут? – нахально спрашиваю у Карпова. В ответ тишина. Куратор лишь щекой дернул и взгляд отвел. Разговор не клеится-с, господа…

Путешествие по госпиталю завершилось быстро – покатили с ветерком по всему этажу и завезли прямиком в какую-то большую, светлую палату.

– Опа, командира привезли. – Рядом с каталкой появляется Юрец. Лыбится, руку мне пожимает. – Здорово!

– И тебе привет, Юр. – И сразу шею выгибаю, пытаюсь помещение оглядеть. Ага, общая палата, но пустая. На койках сидят мои друзья и брат. Все как один одеты в больничные халаты, хотя не все ранены. Хм, сотрудники НКВД замаскировали всех под больных и упекли в одно здание? А подполковник говорил, что Диму с Денисом в другом месте… «поселили». Хм…

Интересно, а чего это Сергей такой серьезный? Ах, вот оно что! Он очень внимательно смотрит на вошедшего с небольшим опозданием Карпова.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – вскакивает брат. Это что за фортель? Хотя правильно, молодец Серега, создай себе нужный образ.

– Сядьте, товарищ Арсентьев. – Небрежный взмах рукой, вроде того что: «Ах, что вы, господа, не стоит благодарностей!» – Вы свободны, товарищи. – Санитары оставили каталку в покое и поспешно удалились. Карпов присел на койку рядом с каталкой и внимательно посмотрел мне в глаза: – Ладно… Ты все еще хочешь знать, откуда нам было достоверно известно о твоем появлении в нашем мире, Пауэлл?

– Да. – Ой как резко и неожиданно. Я еще не готов к таким отношениям… Хохма. Серьезность в ином – в мозаику вопросов добавятся известные детали, и общая картина, может быть, станет чуточку понятнее.

– Держи. И читай внимательно. – Ловко вытянув из папки лист, Карпов протягивает его мне.

О’ке-э-эй. Посмотрим… Ой, сколько цифр! Десяток строк, и все цифры, цифры, цифры. Ну, еще точки есть кое-где… Нет, вру, есть все же буквы – «h» и «w». В одной из строк сочетание цифр, точек и букв навели на мысль:

– H.196. W.79. – В мозгу отчетливо прозвенел звоночек. – Рост сто девяносто шесть, вес семьдесят девять. Это мои рост и вес на момент попадания в этот мир.

– Абсолютно верно, – качнул головой подполковник. – А остальные цифры и точки не наводят ни на какие мысли?

– Вот, в конце строки, точно дата – 22.06.1941. День, месяц и год моего появления и начала этой войны… В остальных строках тоже даты. С тридцать третьего по сороковой. Моя дата последняя по времени. Но вот что значат оставшиеся цифры? Номера, данные для расчетов, шифрованные послания? – пожимаю плечами, поразмыслив над цифрами минуту. Но, несомненно, где-то эти цифры, что в одной строке с моим весом и ростом, я уже видел…

– С датами ты справился. Ладно, не буду вас пытать. Над этими цифрами аналитики неделю возились, голову ломали, а я вам за одну минуту это разгадать предложил. Это координаты.

– И эти цифры означают место моего появления. – Кивок в ответ на мою догадку. – Следовательно, и под остальными координатами что-то, вернее – кто-то, подразумевается. В этих точках тоже должны были появиться путешественники, – утвердительно заканчиваю я.

– Да, но семь из десяти точек – находятся в Англии, по одной в Испании и во Франции. А десятая находилась на территории СССР. И это была твоя. – Друзья, и без того заинтересованные в происходящем, перевели взгляды на меня. – Эта бумага попала нам в руки в тридцать седьмом году, и либо мы уже опоздали с моментом появления путешественника в этой точке, либо не могли добраться до нее из-за сильнейшего противодействия местных спецслужб. Единственной точкой, доступной для нас по времени и территориальному местонахождению, оказалась твоя.

Я сильно задумался. Семь точек в Англии. Предательские действия Англии в отношении США в Первой мировой. Противодействие сил США английской интервенции во время Гражданской войны в России…

Что в центре всего?

Англия.

Ну-у-у-у. Это мало что значит. Британская империя всегда славилась длиной своих скользких щупалец, дергающих за тысячи нитей по всему миру…

Но все же… А что в этой картине значит бой за мост на реке Мез? Горсточка песка, подсыпанная в буксы истории, – вот что значит. В Штатах из-за войны было туго, гибель корпуса выбила бы страну из колеи и войны – не было бы экономического подъема и международного веса США. А английские части отступили с позиций – и тут же явились немцы. Очень своевременно, словно знали, когда, где и как наступать… Но мост был удержан, и США на коне, и Англия выглядит предателем, подставившим товарища в трудную минуту. Если все так, то становится понятно, почему отношения между Штатами и СССР резко стали укрепляться и почему американские солдаты преградили англичанам путь в агонизирующую в огне Революции и Гражданской войны Россию. Плевок в лицо Короне.