Государственная измена - Платонов Олег Анатольевич - Страница 31

Министерство финансов осуществляло мобилизацию финансовых ресурсов для расточительного развития монополий за счет фонда потребления населения. Средства, сэкономленные на развитии человека, вкладывались в основные производственные фонды, в «производство ради производства».

Госснаб ведал «бесплатным» снабжением монополий материальными и капитальными ресурсами. В условиях «бесплатного» снабжения ресурсами усилия руководителей направлялись прежде всего не на их экономию, а на стремление их «достать» и «выбить», конечно, опираясь на влиятельность своего ведомства. Для монополии «не было страшно», что огромное количество материальных ценностей оседало мертвым грузом на складах. В 80-х годах на складах предприятий лежало в запасах без движения материалов, сырья и готовых изделий на общую сумму 470 млрд. рублей, то есть половина годового промышленного производства[138].

Усиление монополизации промышленности и мощи промышленных министерств подрывало возможности централизованного управления экономикой.

Постепенно теряя управление народным хозяйством, и прежде всего промышленностью, советские руководители не могли уже остановить опасный процесс, при котором монополизированная промышленность стала работать в большей степени на воспроизводство самой себя — на выпуск оборудования и технических средств — и в меньшей степени на обеспечение жизненных нужд людей. Удельный вес производства средств производства в общем объеме продукции возрос с 61% в годы Сталина до 75% в середине 80-х.

В результате значительно отстали сферы экономики, связанные с «обслуживанием» человека и социальной инфраструктурой. Если в начале 80-х годов фондовооруженность в материальном производстве СССР находилась на уровне США 1965 года, то непроизводственные фонды (просвещение, здравоохранение, жилищное хозяйство) на душу населения — на уровне 1947—1948 годов. Занятость в отраслях, ориентированных на обслуживание человека (непроизводственная сфера плюс торговля), составляла в СССР 37% всех занятых против 64% в США.

Планирование народного хозяйства превращалось в фикцию, ибо постоянные корректировки планов в течение года стали принятой системой. Уже с начала года руководители ведомств просили пересмотра плановых заданий. И так квартал за кварталом. Настоящей ответственности за выполнение плана уже не было, многие добивались снижения плана уже в последние сроки его выполнения.

В результате всего этого происходило не только снижение темпов экономического роста, но и катастрофически ухудшалась управляемость народным хозяйством.

Если при Сталине план являлся действительно директивой, выполнение которой было обязательно, то в 50—70-е годы характер его изменился. Оставаясь на бумаге законом, план во многих случаях просто игнорировался. Если в сталинское время процент выполнения государственных планов в экономике составлял 88, то к 70-м годам упал до 55. Таким образом, в последние годы правления Брежнева с большой натяжкой можно было говорить о действительной плановой экономике, так как реально государственная программа обеспечивалась только наполовину.

Как отмечал Н. К. Байбаков: «Когда-то полновластная роль Политбюро в экономической политике страны при Брежневе стала из года в год ослабевать. Многочисленные решения и постановления в большинстве своем не выполнялись»[140]. Не сумев решить экономические проблемы за счет внутренних источников, советское руководство пытается сделать за счет внешних — продажи за границу природных ресурсов, покупки за рубежом недостающих стране продовольствия и оборудования. Впервые за все время существования СССР страна начала брать кредиты у западных банков. Набирались они понемногу, достигнув к 80-м годам около 20 млрд. долларов, и здесь уже тоже сказывалась слабость власти. Обращаясь к председателю Госплана, А. Н. Косыгин не раз говорил: «Николай (Н. К. Байбаков. — О. П.), как хочешь, где хочешь ищи, но я ни в коем случае не допущу, чтобы мы были должниками западных стран»[141]. Тем не менее кредиты все-таки брали.

Конечно, самой позорной страницей советской экономики тех лет стала продажа природных ресурсов за границу. Ресурсы эти требовались самой русской промышленности (многие были дефицитные), их продажа на Запад усиливала его и ставила под угрозу экономическое будущее России. Вместо того чтобы перестраивать промышленность, ориентируя ее на переработку собственных ресурсов, советское руководство выбирает «легкое сиюминутное получение валюты за счет благополучия завтрашних поколений россиян»[142]. Большая часть валюты, полученной за продажу российских энергоносителей и сырья, тратилась на покупку у Запада устаревшего оборудования (более совершенную технику западные правительства запрещали продавать), оплату западных поставок зерна, а также предметов роскоши для семей высшего и среднего эшелонов власти.

За 1974—1989 годы только нефти и нефтепродуктов было отправлено за границу на 176 млрд. долларов. Кроме того, ежегодно продавалось не менее 200 т золота[143]. К середине 80-х годов ежегодная сумма проданных природных ресурсов достигала 60 млрд. рублей в год.

Неравноправные экономические отношения СССР с Западом — «сырье и энергоресурсы на технику» — вели к неизбежному отставанию советской промышленности. В результате, если в 50—60-е годы технологическое оборудование в советской электронной промышленности было почти сплошь отечественное, то в 70—80-е — импортное. Из-за особенностей экономической политики Запада СССР мог покупать для этой отрасли в основном только устаревшие образцы, использование которых обрекало страну на технологическое отставание.

Заметно падало качество продукции. Особенно это ощущалось в ухудшении качества продовольствия. Право, данное предприятиям, самостоятельно планировать свою деятельность и получать часть прибыли многие использовали как лазейку для скрытого повышения цен на свою продукцию. Вместо того чтобы повышать эффективность производства и более экономно использовать ресурсы, производственники стали понижать качество. Например, при тех же материальных ресурсах мясокомбинаты производили больше колбасы, добавляя в продукт недопустимое количество крахмала, воды и разных заменителей. Проверка, проведенная Госпланом во второй половине 70-х годов, показала, что примерно половина прироста товарооборота достигалась за счет ухудшения качества и скрытого повышения цен[144].

Понижение качества продукции, на которое руководство страны смотрело сквозь пальцы, стало основой быстрого роста теневого капитала. Комбинируя с сортностью товарной продукции, теневики обеспечивали себе значительную экономию, за счет которой создавалась продукция, идущая налево и обогащавшая солидный слой дельцов и связанных с ними лиц. Так, например, по стандарту, на метр шерстяной ткани требовалось 50 г чистой шерсти, а реально отпускалось 45, остальные шли на производство подпольной продукции. В результате каждый десятый метр ткани шел в пользу комбинаторов. То же самое касалось молока (за счет разбавления его водой), хлеба (добавляли заменители), колбасы (куда, кроме крахмала, добавляли даже туалетную бумагу). Таким образом, в 70-е — начале 80-х годов были созданы огромные капиталы, сделавшие бытовым явлением коррупцию в государственном и партийном аппарате и создавшие тем самым «материально-техническую базу» будущих деятелей «перестройки».