Русалки белого озера - Леонтьев Антон Валерьевич - Страница 30

Экскурсоводша потерла руки и сказала:

– Если кто и мог точно знать, в какой из комнат была раньше эта фреска, так это Федор Ильич, потому что он работал в «Чертяково» еще до войны, а сразу после войны руководил восстановительными работами в музееусадьбе. Сейчас во дворце комнаты с такой фреской простонапросто нет. Но она была, она имелась на старинных фотографиях, которые я обнаружила в архиве и которые у меня потом украла Серафима!

Анна поняла, что сомнений быть не могло: фото, обнаруженное ею самой, тоже прибрала к рукам главный искусствовед.

– Только по этим фотографиям нельзя было определить, какая это комната. Впрочем, я составила список из девятнадцати помещений, наиболее подходящих на эту роль. Но и этот список у меня тоже украли! И не требуется быть мисс Марпл, дабы понять, кто за всем этим стоит!

– Серафима Ниловна! – заявила Анна, и экскурсоводша энергично кивнула.

– Она самая, Анна Игоревна, она самая! Но вернемся к Федору Ильичу. Он был, так сказать, последним из могикан, человеком, который мог точно сказать, в какой комнате имелась эта фреска. Но Серафиму он ненавидел, потому что она несколько раз обокрала и его. Так что он ничего бы и не сказал, как бы она его ни умоляла. А потом случилось ужасное – Федора Ильича убили!

Анна вздрогнула, и Инга Валерьевна, заметив реакцию девушки, заявила:

– Вроде бы заезжие гастролеры, но ведь красть у старика было нечего. У него не было коллекции дорогостоящих предметов, а только книги, рукописи, дневники. Для торговцев крадеными предметами искусства это особого интереса не представляет. Но дом Федора Ильича поставили с ног на голову. Грабителей так и не нашли, а я уверена – никакие это были не гастролеры. Старика убила Серафима!

Экскурсоводша подняла указательный палец.

– И не думайте, что я пытаюсь очернить Серафиму по причине личной неприязни! Просто я отлично знаю повадки этой особы. Если она не заполучает того, что ей нужно, обычными способами, она прибегает к способам криминальным. И, если надо, даже к убийству. Тем более что это будет не первое ее убийство – вспомните о странной кончине прежнего директора «Чертяково», ее мужа!

Анна внимательно слушала Ингу Валерьевну, потому что верила ей и полагала, что Серафима действительно вполне может пойти на убийство для достижения своих низменных целей.

– Зато Федор Ильич благоволил ко мне. Именно от него я и узнала, что незадолго до его страшной смерти – несчастному проломили голову ломом, причем ктото не ограничился одним ударом, собственно, уже смертельным, а измочалил тело старика, словно в припадке ярости или за чтото ему мстя, – Серафима наведывалась к нему и желала заполучить информацию именно об этой комнате. О комнате, которая раньше была украшена фреской с купидоном! Он ничего ей не сказал, даже на порог не пустил и прогнал прочь. А примерно две недели спустя Федора Ильича не стало. Как вы думаете, совпадение?

Подумав, Анна медленно произнесла:

– Если и совпадение, то чрезвычайно странное.

– Нет, не совпадение! – заявила уверенно Инга Валерьевна. – Его Серафима убила, как пить дать!

– Но тогда к смерти старого краеведа причастен и Борис Борисович… – заметила Анна, и экскурсоводша печально вздохнула:

– Вы правы, Анна Игоревна. Но я не думаю, что Борис Борисович убивал старика, потому что он человек очень тонкой душевной организации и ужасно боится крови. Голову Федору Ильичу проломила она, Серафима, и не думайте, что она не смогла бы, она ведь жилистая и очень выносливая. А Борис Борисович полностью находится под ее пятой. Это ужасно, ведь он такой хороший человек…

Она снова вздохнула, и Анна поняла – экскурсоводша все еще сохла по директору.

– Представьте, однако, мое изумление, когда через три недели после смерти Федора Ильича я получила по почте бандероль – от него! В прилагавшемся к ней письме Федор Ильич писал о том, что разместил содержимое бандероли у нотариуса, который в случае его смерти получил приказание отослать его мне. Я была так тронута – Федор Ильич доверял мне, как никому другому!

– И что было в бандероли? – спросила Анна, и Инга Валерьевна ответила:

– Его дневник! Ведь на протяжении почти всей жизни он вел дневники! В бандероли была всего одна толстая тетрадь. Записи в ней начинались в апреле 1945 года и заканчивались в феврале 1948го. Именно в этот период в «Чертяково» шли восстановительные работы!

– И что было написано в дневнике? – спросила Анна, но Инга Валерьевна развела руками.

– Не знаю, потому что он использовал особый, разработанный им же самим шифр. Федор Ильич обожал подобные штучки. И тот, кто не владел ключом к коду, прочесть дневники не мог – для непосвященного это был набор букв разных алфавитов, физических и астрологических значков и длинных цифровых комбинаций. Однако в своем письме Федор Ильи просил, чтобы я позаботилась о его дневнике и не допустила, чтобы он попал в руки Серафимы…

Тут она вздохнула, и Анна поняла, что с этой миссией экскурсоводша не справилась.

– Так как расшифровать дневник самостоятельно я была не в состоянии, а ключа к шифру Федор Ильич мне не прислал, то я обратилась к одному питерскому химику, который на досуге увлекался криптологией. Он сообщил мне, что шифр, который использовал покойный Федор Ильич, был не из простых, однако пообещал, что займется им. И он сдержал свое слово! Примерно через полгода я получила от него таблицу с кодом, при помощи которого я могла прочесть дневник!

Она скорбно улыбнулась и сказала:

– Какой же я была наивной! Потому что у Серафимы везде свои люди, в том числе и среди ученой братии обеих столиц. Она узнала о том, над чем работает этот почтенный химик, и, когда он вместе с женой был в театре, в их квартиру проникли воры. Однако и тетрадь, и таблица с кодом были к тому времени уже у меня! Но если бы этим все закончилось…

Инга Валерьевна качнула головой.

– В моей квартире случился пожар, и мне чудом удалось спастись. Я вытащила дневник, однако поняла – Серафима занялась и мной. Это так ужасно – работать рука об руку с человеком, который пытался убить меня! Ведь милиция установила: имел место намеренный поджог! Серафима хотела если не заполучить дневник, то уничтожить его раз и навсегда – вместе со мной!

Переведя дух, экскурсоводша сказала:

– Я перепрятывала дневник у друзей и знакомых, но ведь не могла же я подвергать их такой опасности! Серафима ни перед чем бы не остановилась! В итоге мне не пришло в голову ничего иного, как запихнуть его на дно сумки, забитой старыми вещами, а саму сумку сдать в камеру хранения на автовокзале в нашем городке. Причем там можно было, заплатив, кстати, весьма немаленькую сумму, держать сумку в течение многих месяцев. У меня же осталась квитанция, а также жетон. Я всегда носила их при себе. Носиланосила… И доносилась!

– Их украли? – спросила Анна, и Инга Валерьевна кивнула:

– Вот именно! То ли сама Серафима, то ли ктото из моих любимых коллег, которые работают на нее. В любом случае и квитанция, и жетон исчезли, а сумку из камеры хранения забрали. Я не сомневаюсь, что дневник теперь в руках Серафимы. Однако я хотела узнать, кто же из коллег помог ей в этом ужасном деле. Поэтому, надеясь на чудо, и обыскивала карманы верхней одежды, глупо полагая, что вор засунул туда ненужную уже квитанцию. Но ничего не нашла! Конечно, все улики давно уничтожены!

– Значит, прочитав дневник, Серафима Ниловна узнает, о какой именно комнате идет речь? – спросила Анна.

Тут экскурсоводша усмехнулась и сказала:

– Нет, не узнает! Потому что в камере хранения находилась сама зашифрованная тетрадь, а вот таблица с кодом – в совершенно другом месте. Она до сих пор у меня, а дневник – у Горянской. Без дневника таблица с кодом – не более чем набор ненужных букв и знаков. Но и без таблицы с кодом дневник – всего лишь набор непонятных записей.

– Она может, как это сделали и вы сами, нанять специалиста по шифрам! – заметила Анна, и Инга Валерьевна сказала: