Интервью с магом - Леонтьев Антон Валерьевич - Страница 30

– Да, согласен, не случайность, – признался иллюзионист. – Поэтому-то ее история так меня и занимает! Но я могу вспомнить и эксперименты советского психотерапевта Владимира Райкова, который в пятидесятые-шестидесятые годы внушал под гипнозом добровольцам, что они являются, скажем, Рафаэлем или Ильей Репиным. И те, находясь в трансе, вели себя соответствующе, словно вживаясь в образ!

– И что, кто-то из новоявленных художников сотворил новую «Сикстинскую Мадонну» или «Бурлаков на Волге»? – ехидно заметила я.

Черносвитов усмехнулся:

– До этого не дошло. Но некоторые из подопытных в самом деле открыли в себе талант живописца. Так, некая студентка-физик, никогда ранее живописью не увлекавшаяся, вдруг в течение короткого времени развила отличный художественный дар и задумалась даже над тем, чтобы бросить учебу и профессионально заняться рисованием. Райков полагал, что посредством гипноза подключает подопытных к так называемому коллективному бессознательному, своего рода информационно-энергетической платформе, в которой суммируются опыт и знания всех поколений жителей Земли.

– Гм, хорошо бы внушить себе, что являешься, к примеру, Пикассо или Ван Гогом, намалевать десяток-другой шедевров и сбагрить их на аукционе «Кристи» за пару сотен миллиончиков... – размечталась я. – Но к коллективному бессознательному история с Машей отношения не имеет. Маша говорит правду, что доказал детектор лжи. И не забывай о Светлане! Она ведь тоже поймала волну этого преступления! И Света не лжет, она не обманщица, не аферистка и с честью выдержала испытание на детекторе лжи.

– Гм, при наличии определенных задатков и в результате долгих тренировок можно обмануть даже детектор лжи, – покачал головой Черносвитов. – Мне ли, мастеру иллюзий, не знать! Ведь детектор определяет не конечную истину, а всего лишь твою субъективную реакцию на вопросы. И если кто-то твердо держит себя в руках или свято уверен, что ложь – правда, то с честью выдержит тест.

– Хорошо! – все больше распалялась я. – Светлана может морочить нам всем голову, хотя зачем ей это, непонятно. Ладно, скажем, она желает получить солидное вознаграждение от Аскольдова. И Светлана, конечно, могла за несколько лет упорных тренировок научиться контролировать дыхание и пульс. Но ведь девочка тоже прошла тест, причем на моих глазах! И прибор показал – она не врет. Только не говори, что Маша заодно со Светланой. В такую изощренную комбинацию я не поверю! Девочка жила последние годы в провинциальном Ленинске, в детдоме, и там уж точно не было возможности тренироваться, чтобы обмануть детектор лжи. Да у них из техники всего два стареньких телевизора! И директриса Плаксина явно не прячет в подвале оборудованную по последнему слову техники лабораторию Джеймса Бонда.

Марк был вынужден признать свое поражение.

– Я все же остаюсь скептиком, – сказал он, – но скептиком, готовым поверить. Признаюсь, я уже и так почти верю! Ты права, Катюша, история с Машей и Светланой необъяснима. Как ни крути, рационального объяснения просто нет.

– А значит, девочка – реинкарнация Феликса, а Светлана – настоящая ясновидящая! – восторжествовала я, не зная, правда, верю ли уже в это сама или еще нет.

Удивительный вечер подошел к завершению. Не знаю, чего я ждала, возможно, того, что Марк пригласит меня заехать к нему «на чашку кофе» или поднимется ко мне «на стакан чаю».

Но Черносвитов обладал безупречными манерами. На прощание он поцеловал мне руку и с чувством произнес:

– Это самый чудесный ужин в моей иллюзионистской жизни!

Депрессию у меня как рукой сняло, и я почувствовала, что полна сил и энергии.

Глава 14

Через несколько дней мне поступило приглашение от художника Аскольдова – на церемонию прощания с его сыном Феликсом.

Происходила она в подмосковном особняке, и более всего меня интересовало, как обстоят дела у Маши – о девочке я ничего не слышала. К моему большому удивлению, церемония прощания, под которой я понимала похороны и панихиду, походила больше на детский праздник – поместье Аскольдова украшали гирлянды, воздушные шары и букеты живых цветов. Сам художник был в белом смокинге и встретил меня чрезвычайно любезно. Присутствовала и прибывшая из Лондона его молодая супруга, а также дочери-близняшки.

Гостей было немного, однако приглашенные относились к узкому кругу, имевшему доступ в святая святых – в особняк Сальвадора. Я отметила, что художник разительно переменился: он весь так и лучился, и мне даже показалось, что состояние его здоровья заметно улучшилось.

Среди приглашенных был и Марк, что оказалось лучшим для меня подарком. Я увидела его разговаривающим со Светланой, сопровождавшей Машу. Девочка походила на юную принцессу в воздушном розовом платье, на ее шее и в волосах сверкали камни, и я не сомневалась, что это настоящие бриллианты.

– Теть Кать! – крикнула на весь зал Маша, завидев меня.

Она бросилась ко мне, как к родной, и я даже слегка испугалась столь бурного проявления чувств. Марк, как я поняла, тоже был чрезвычайно рад видеть меня.

– Как же хорошо, что вы пришли! – прижимаясь ко мне, воскликнула девочка. – Это все папа организовал для меня. Вернее, для Феликса. Беднягу сегодня похоронят...

Я разузнала у Светланы (вот кто-кто, а ясновидящая ничуть не переменилась, даже одеяние на ней было стандартное, повседневное) последние новости. Оказывается, сопоставление генетического материала подтвердило, что останки, найденные под дубом недалеко от воинской части, именно Феликса: ошибка исключалась.

Художник всем представлял Машу. До меня долетели его слова – он то вел речь о свой новообретенной дочери, то вдруг сбивался и заявлял, что это его блудный сын Феликс. Я заметила уныние на лице Маши. Что же получается – Сальвадор Аскольдов взял ее к себе только потому, что в Маше живет душа Феликса, и он считает, что обрел своего сына, хотя бы и в совершенно ином обличии?

Потягивая французское шампанское, я поделилась своими мыслями с Марком. Иллюзионист, посмотрев по сторонам, тихо ответил:

– Катенька, ты тысячу раз права! Сальвадор видит в Маше не десятилетнюю сироту, которая так хочет обрести настоящую семью, а, как ни прискорбно, своего погибшего сына. Он ведь уверовал в то, что в теле Маши обитает душа Феликса, и, боюсь, именно этим и объясняется его маниакальная привязанность к девочке.

И как долго будет продолжаться сия комедия? Ведь рано или поздно Аскольдов увидит, что девочка Маша – отнюдь не его сын Феликс. И даже если предположить, что в ней живет душа несчастного подростка... Она ведь совершенно иная личность!

Аскольдов, разъезжавший по залу для приемов и саду в инвалидном кресле, то и дело подзывал к себе Машу и представлял прибывшим гостям. До меня снова донеслись обрывки разговоров – художник несколько раз назвал девочку Феликсом. Маша, как я видела, была готова разреветься.

Улучив момент, я вместе со Светланой подошла к Маше, и мы попытались утешить ее.

– Почему все так? – спросила девочка, в больших глазах которой застыли слезы. – Я ведь так надеялась найти семью! И Сальвадор велел тотчас называть его папой. Но ведь он уверен, что я – его сын. Только я не его сын! Я не Феликс! Я – Маша!

Внезапно рядом с нами возник знакомый и столь неприятный мне тип – яппи Илья Плотников. Поздороваться со мной он даже не соизволил, сделал вид, что мы незнакомы. Бывший чекист произнес, обращаясь к Маше:

– Тебя хочет видеть твой отец...

Маша, опустив украшенную цветами и бриллиантами головку, последовала за «шестеркой» Аскольдова. Я вздохнула:

– Боюсь, что здесь, на Рублевке, в семье миллионера, Маше намного хуже, чем в детском доме в провинциальном Ленинске!

– Я тоже так считаю, – заметил подошедший Марк и нежно взял меня под локоть.

О, какое же незабываемое чувство пробрало меня! Все заботы и проблемы тотчас отступили на второй план, и я вдруг поняла, что влюблена в иллюзиониста. Только этого не хватало! Но почему, собственно, и нет? Внезапно мне представилась семейная идиллия – Марк, я и наш ребенок... Только в виде ребенка отчего-то выступала Маша.