Где-то на краю света - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 14

Лева подмигнул Лиле:

– В восемьдесят восьмом фельдшер Щупакин уверял меня, что я проживу намного дольше, если брошу курить! Я бросил. Фельдшер Щупакин бросил за десять лет до меня и гордился этим, что совершенно справедливо с его стороны. А еще лет через пять он помер от белой горячки. Потому что оказалось, что надо было не только бросить курить, но еще и пить, а об этом он и не подумал!..

И Лева Кремер гордо отхлебнул свежего кофе из кружки. Лиля помалкивала, стараясь не очень пялиться на него.

– Значит, на материке все в порядке, и столица богатеет и процветает, дай бог каждому из нас такого богатства и процветания. Каким же макаром теперь придут ваши вещи, когда все борта сидят в Якутске и ждут погоды, как будто кто-нибудь, кроме Бога, знает, когда она будет, эта погода?

– Вещи? Какие? Все мои вещи здесь… со мной.

Тут Лева с Таней переглянулись, и Таня положила руку на широкое Левино плечо.

– Таки это чудесно, – задумчиво сказал он и посмотрел вверх на супругу. – Таки просто великолепно, если в ваши планы на ближайшие полгода не входит покидать эту самую жилплощадь хотя бы на пятнадцать минут. Или входит?

Лиля выпрямилась и улыбнулась официальной улыбкой:

– Что, простите?..

– Найдем что-нибудь, – успокаивающе сказала Таня и погладила мужнино плечо. – Не переживай, Левушка.

– Как мне не переживать, когда наша гостья не имеет что надеть, а вчера был такой ужасный кошмар в виде собственноручно ею найденного трупа!

– Ох, и не говори, Левушка.

– У нас здесь не бывает никаких трупов, – доверительно сообщил Лева Кремер. – У нас не развивается преступный элемент, потому что элемент этот, будучи общественным паразитом, как любой паразит, ищет где потеплее! Таки даже бичей, или бомжей, как их называют у вас на материке, здесь нет, потому что они вымерзают в первые же холода! И надо такому случиться, что вы своими глазами обнаружили кошмарное происшествие!..

– Почему он застрелился? – грустно спросила Таня и, кажется, даже утерла глаза. – Такой хороший дядька! Пьющий, конечно, но хороший…

– Что дядя Коля застрелился, если кому-нибудь здесь интересно мое мнение, я ни на двадцать копеек не верю. И пусть рядом с ним нашли сто винтовок, и из всех ста он выстрелил себе в сердце, все равно не верю!

Лиля не стала спрашивать, откуда ему это известно. Ей уже стало ясно, что в Анадыре все знают всё обо всех. Причем узнают каким-то образом в ту самую минуту, как только происшествие случается.

Такая своего рода телепатия, что ли. Впрочем, инопланетный разум никаким человеческим объяснениям не поддается.

– А почему вы спросили меня про одежду, Лев… извините, как вас по отчеству?

– Моего батюшку звали Михаилом Семеновичем, царство ему небесное, а меня вы смело можете называть Левой! Но если вам таки это неудобно, так же смело вы можете называть меня Львом Михайловичем, что есть чистая и абсолютная правда жизни! Таня вчера рассказывала за вас, бедняжку, и сообщила, что у вас с собой всего одна сумочка, а при всем уважении в одну сумочку нельзя уложить теплых вещей столько, чтоб не вымерзнуть, как тот преступный элемент! Таки я подумал, что придется ждать ваших вещей, а все это время вам надо что-то носить, и это что-то мы сейчас для вас поищем.

– Да я обойдусь, спасибо, Лев Михайлович…

Лева Кремер с шумом втянул остатки кофе, прижмурился от удовольствия и вооружился ложкой, чтоб доесть со дна сахар.

– Я на Чукотке с семьдесят второго, – объявил он, взмахнул ложкой и посмотрел на Таню. Та кивнула, подтверждая. – И еще ни разу не слыхал, чтоб тут у нас в пургу кто-то обошелся в декольте и лакированных штиблетах!

Лиля быстро подобрала под себя ноги и поправила на шее шелковый шарфик.

– В те времена, – продолжал Лева, – когда деревья были большими, люди благородными, все поступки до одного героическими, а мы молодыми, существовал здесь даже особый фонд. Таки здесь, в Анадыре! И когда зеленый романтический юнец приезжал покорять северные просторы – заметьте, этот умозрительный юнец приезжал всегда зимой, всегда в демисезонном пальтишке, штиблетах навроде ваших и ворсистой кепочке, купленной в магазине «Шляпы» на улице Горького, – в первый или во второй вечер в дверь его комнаты стучал совершенно посторонний человек. Посиневший от холода юнец открывал ту самую дверь, и незнакомец выдавал ему двести пятьдесят рублей. Дикие деньги! Две материковые зарплаты! Больше, чем две материковые зарплаты! На эти деньги юнец покупал в магазине «Север» доху, малахай и собачьи унты, потому что не понимал, что нужно покупать оленьи торбаса, а не собачьи унты! Но в таком виде он мог хотя бы дожить до весны. На следующий год приезжал следующий юнец, и уже этот, перезимовавший, стучал в его промерзшую дверь и выдавал ему двести пятьдесят рублей подъемных! И никто никогда не считался, ни боже мой!

– Север, – пояснила Таня и улыбнулась. – Что вы хотите? Взаимовыручка, без нее пропадешь. Кофейку?..

– Но ведь погода может измениться, – проскулила Лиля. – Да? Завтра или послезавтра! И самолет придет. И можно будет улететь.

– Да, – подтвердил Лева. – Таки вполне. У нас погода себя ведет как хочет и меняется как хочет. Так что и завтра, и послезавтра она вполне может измениться. Но вам, Лилечка, я советую в будущую пятницу сходить в кино. В «Полярный» привезли новый фильм, но придерживают до пятницы. Раньше, когда в ресторан завозили водку, ее тоже придерживали до…

– Подождите! – перебила Лиля. – А связь?! Телефон не работает! Или тоже ждать до пятницы?! Я не могу без связи, мне нужно позвонить!

– Можно отбить телеграмму, если уж окончательно невмоготу, – предложил Лева и поднялся. – Жди меня зпт как я тебя тчк люблю вскл. Таня, та Наташкина кухлянка, которую мы хотели отправить на материк…

– Да, да, Левушка, я тоже про нее подумала! Сейчас, сейчас. Наташка – это наша младшая, в Питере живет, – объяснила она Лиле, хотя та ни о чем не спрашивала. – А кухлянка хоть не новая, но такая красивая! Да им сносу нет, этим вещам, что местные шьют! А мы с Левой ее почистили, в порядок привели, собирались послать, да все как-то, знаете, руки не доходят.

И супруги из кухни пропали.

Лиля вздохнула, посмотрела на часы, которые показывали московское время, ничего не поняла, как посчитать, не сообразила и взглянула в окно, за которым мело. Снег – самый настоящий, инопланетный! – не падал, и не колыхался, и не летел. Он просто жил за окном, и, кроме него, ничего больше не было.

Не стало дальних сопок, магазина за поворотом, скверика с лавочками. Город тоже исчез, и другая планета исчезла. Только снег.

Через этот снег не летают самолеты и не доходят телефонные сигналы. Надо ждать неизвестно сколько, может быть, вечность, а может, до пятницы, чтобы просто позвонить. Под этот снег нельзя выйти в Лилиной куртке, которую Лева Кремер назвал «декольте». Под этим снегом запросто можно пропасть, уйти в него и больше никогда не вернуться.

Да и возвращаться, в общем, некуда.

В комнате громко разговаривали, открывали какие-то двери, а Лиля сидела – совсем одна.

…Почему Лева не верит, что дядя Коля Вуквукай выстрелил в себя? Что именно и откуда он может знать?..

И вдруг во всех подробностях привиделась ей квартира номер семнадцать по улице Ленина и как там все было. Запах свежей крови ударил в ноздри, заглушив уютные запахи Таниной кухни. И винтовка, и мертвая рука, которая словно пыталась уцепиться за батарею, но сил не хватило.

Лиля тяжело и часто задышала, сглатывая слюну, и, нашарив, сама ухватилась за холодную батарею.

Об этом нельзя думать. Нельзя вспоминать. Нельзя, нельзя!..

Только одно спасение – не разрешать себе и уехать, улететь отсюда как можно дальше и как можно быстрее.

Но лететь не на чем и ехать некуда. Даже на Аляску не попасть, навигация закрыта со вчерашнего дня!

– Ну вот! – В кухню вбежала Таня, очень довольная. В руках она держала нечто чудовищное, коричневое, огромное. Оглушительный нафталинный дух моментально прогнал все остальные запахи, и тот, самый страшный – крови, – тоже исчез. – Нашли!.. – И она потрясла коричневым и огромным у Лили перед глазами. – Носите на здоровье.