Волшебные узоры - Лаврова Ольга - Страница 10

— Сестра? Да, снова я… Так.

Зина осеклась на полуслове: голос Пал Палыча упал, болезненно скрипнул.

— Да нет, не надо. Всего доброго.

Умер.

Молчали. Грустно было. Обидно за Серова, да и за себя тоже. Дело о тяжком членовредительстве превратилось в дело об убийстве. Надлежало передать его в прокуратуру. Закон.

Заканчивать следствие будет кто-то другой. Откроет папку — постановление о возбуждении уголовного дела «по факту ранения гр-на Серова А. В.», протоколы допросов, сухие формулировки, черно-белые фотографии. Тот, другой, не склонится над телом, ловя неровное, убывающее дыхание. Не увидит, какой алой была кровь, которая не растеклась пятном (потому что пол был сально-грязен), а держалась выпуклой густой лужицей. У Пал Палыча и сейчас это перед глазами, как в первый миг. Даже надпись на стене в подъезде: «Ленька трепло и стукач».

Другой закончит дело. Вероятно, вполне грамотно. Возможно, лучше Знаменского. Нет, несправедливо! И никто не запретит сейчас вот, немедленно…

— Саша, поехали!

Зина поняла, вскочила:

— Я с вами!

— Не выдумывай! — воспротивился Томин.

— Нет, я виновата, я и буду разговаривать. А вы лучше вообще посидите в машине!

По дороге Зина взяла-таки верх. Согласились отпустить ее одну — авось Никишины будут откровеннее. Томину удалось выпросить машину у дежурного по городу.

И вот стук в дверь и голос Игната: «Вход свободный».

— Вы? — ахнул Афоня. — Вот так сюрприз!

— Боюсь, не слишком приятный.

— Ну что вы! Проходите, пожалуйста. Счастливы видеть. Тем более без сопровождающих лиц.

— Не мельтеши, — оборвал Игнат, ощутив в повадке гостьи некую боевую готовность.

Она машинально оглядела стену, машинально отметила светлое пятно на месте «Бала у Воланда».

— Ваш визит вызван интересом к живописи? — осведомился он.

— К сожалению, нет. У меня серьезный разговор.

— Вот беда — не в чем, а то вам бы я с удовольствием признался, — широко ухмыльнулся Афоня.

Она подняла странные свои желтые глаза, смуглое лицо с бархатными родинками нервно дрогнуло подобием ответной улыбки.

— Сейчас такая возможность появится, было бы желание… Давайте все-таки сядем… Выражаясь громко, я нарушила свой профессиональный долг. И вы тому причиной.

— То есть? — спросил Игнат.

Ее напряженность постепенно заражала и ребят.

— Вы использовали во зло мою откровенность. Надеюсь, невольно.

Нет, Никишины не догадывались, к чему она клонит. Это свидетельствовало в их пользу.

— Ребята, кому вы пересказали наш разговор на Петровке?

— Кажется, никому, — осторожно ответил Игнат.

— Постарайтесь вспомнить! Речь зашла о криминалистике, я перечислила несколько экспертиз. Кому вы их потом назвали?

— Только если Серге… — Афоня вопросительно обернулся к брату.

— Погоди! — перебил Игнат. — Больше ты ни с кем не трепался?

Кибрит почувствовала, что легче дышится: намечалось нечто определенное, одна ниточка вместо бесформенного клубка, который возник бы из ответа типа: говорил в классе.

— Так кому вы рассказали? Какому Сергею?

Игнат попытался защититься от ее напора:

— Нас ведь не предупреждали, что сведения секретные!

— К вам нет претензий. Мне только необходимо знать, кто он. Необходимо!

— Зачем? Это имеет отношение к следствию?

— Да.

Неужели не ясно, что имеет? Иначе она не прибежала бы. Парень тянет время, ищет отговорки.

Игнат закурил, затянулся так, что запали щеки.

— Это порядочный, интеллигентный человек. Он не представляет для вас интереса.

— Чепуха какая-то! — вторил Афоня брату.

— Я должна его увидеть!

Кибрит не допускала возражений, от нее исходила властность и ребята невольно сдавали позиции.

— Очень странно, — пожал плечами Игнат. — Ну, хорошо, я попробую с ним завтра связаться.

— Нет, Игнат, надо ехать сию минуту! Внизу ждет машина.

Тот вскочил.

— Да вы смеетесь!.. Поймите, он наш друг. Он много делает для нас с Афоней. Никто нам столько не помогал! И ни с того ни с сего мы ворвемся к старому человеку с милицией! У него даже телефона нет, нельзя предупредить!

Нет телефона! Она едва сдержала радостное восклицание.

— Правда, неудобно, — жалобно морщился Афоня. — Я прямо не представляю…

— А главное, зачем? Невозможно же понять, вы ничего не объясняете!

Кибрит тоже поднялась. Впервые она так опростоволосилась, подвела друзей. Сейчас нужно вести себя предельно точно, ни единого опрометчивого слова. Осторожней с правдой, правда может их спугнуть. Она открыла рот и сказала правду:

— Наш тогдашний разговор стал известен преступнику.

— Немыслимо. То, что вы говорите, немыслимо! — Игнат топнул ногой, а Афоня шумно вдохнул и выдохнул, и хохолок на его макушке уперся в зенит.

— Отчего же, Игнат? Пусть он прекрасный человек, но он мог кому-то обмолвиться случайно. Поймите, преступник узнал, с какой стороны мы приближаемся!

Она подождала и бросила на весы последнее:

— Серов умер час назад. А убийца на свободе, он кинулся заметать следы!

Стало слышно, как шелестела во дворе липа, в комнату пахнул пыльный ветер, предвестник дождя. Игнат закрыл окно, зло дернул вверх шпингалет, постоял.

— Ладно, поедемте.

Квартира Сергея Филипповича ничем не выдавала характера жильца, потому что все в ней принадлежало не ему. Хозяева уехали на далекую стройку и сдали пожилому солидному человеку две смежные комнатки с кухней.

Никишины забегали сюда лишь однажды, когда старик лежал простуженный и просил купить ему кефиру.

Он и сейчас встретил их с бутылкой кефира и обрадовался — на долю секунды, пока не разглядел позади незнакомых людей, один из которых был в милицейской форме.

— Сергей Филиппович, ради бога, извините, что так получилось… товарищам было необходимо вас видеть… — заспешил Игнат, болезненно переживая неловкость положения.

— Что-то я не пойму: вы ко мне привели или вас сюда под конвоем? — он медленно, тяжело ворочал языком.

— Дело в том, что…

Пал Палыч отстранил Игната, выступил вперед.

— Позвольте, лучше я. Старший следователь Знаменский, — и протянул руку.

Сергей Филиппович перехватил бутылку, нехотя подал свою. Но пожатие не состоялось: следователь быстро повернул его ладонь к свету и увидел на ней след пореза.

— Зина!

Та, кошкой скользнув в тесноте передней, была уже рядом и жадно всматривалась в розовый еще, недавний шрам. Время пореза, расположение, форма — все совпадало. Вот он — «искомый гражданин». Нашли!

От торжествующего ее взгляда «искомый» прянул в комнату, но там уже неким образом очутился Томин и предупредил:

— Тихо, без глупостей!

(Пока они ехали сюда — против ветра, сорвавшегося с цепи, в струях летевшего горизонтально дождя, ехали бок о бок с ребятами в машине, — ничего практически не было сказано. Зина подчеркнуто нейтрально сообщила, к кому они направляются — пожилой человек, друг Никишиных, — Игнат назвал адрес. Но по дороге шел переброс информацией, почти безмолвный — «м-м», «угу» И скупые жесты — и в результате было решено, что пожилой друг на подозрении и надо действовать соответственно).

— Ваши документы, — распорядился Пал Палыч.

— В кармане, гости дорогие, — Сергей Филиппович указал на пиджак, висевший на стуле.

— Какой карман? — спросил Томин.

— Правый внутренний.

Томин извлек паспорт, передал Пал Палычу, а тот Зине. Она достала лупу.

Все произошло столь стремительно, что Никишины, задохнувшиеся от изумления, лишь теперь обрели голос. Младший рванулся вперед.

— Сергей Филиппович, это недоразумение! Сейчас все разъяснится! — и возмущенно обернулся к Кибрит: — Уж от вас никак не ожидал!

— С удовольствием посмотрю, как вы будете извиняться! — едко добавил старший.

— Не торопитесь, Игнат. А получше у вас нет, гражданин Митяев?

— Чем этот не устраивает?

— Тщательная, но подделка.