Третейский судья - Лаврова Ольга - Страница 9

Катьку Руслан натаскал, техникой снабдил, и направляется она на «боевое задание»; к своей миссии девушка относится юмористически.

В тяжелых гостиничных дверях коротко препирается со швейцаром, тыча ему под нос папку с документами, и получает доступ внутрь.

— Я от Ландышева. Вам ведь звонили? Можно войти? — щебечет она, с веселым любопытством оглядывая Коваля.

Тот, посторонившись, пропускает ее в номер.

— Я принесла документы. Тяжелая папка. Я немножко отдохну?

Коваль делает приглашающий жест. Катька присаживается на поручень кресла, не поправляя короткой юбчонки. Коваль открывает папку.

— Вы будете читать эти бумаги сейчас?

Глаза у Катерины бесстыжие, откровенные. Коваль приближается, пристально всматривается в ее лицо, отводит волосы со лба. Если б не выражение глаз, то… Он боится себе признаться, кого ему эта девочка напоминает. Ощущение и болезненное, и сладкое, даже пульс зачастил.

— Как тебя зовут?

— Катерина. Катя.

— Зачем тебя прислали?

— Папку передать… — смеется она. — Но если вам скучно…

Коваль отступает колеблясь. Видя это, Катерина нарочито роняет платочек и смотрит вызывающе.

— Подними-ка платочек, — приказывает Коваль.

Она вытаращивается: не ожидала. Но, поиграв в «гляделки», все же подчиняется.

— Утри нос и иди в постель, — говорит Коваль и указывает на спальню.

А в постели весь смех с Катерины сходит. Она шалеет от его рук, она обнаруживает в себе неведомую пылкость. И после удивленными, сияющими глазами следит за Ковалем.

Как неожиданно обернулось «боевое задание».

— Какой ты… — говорит она. — Ласковый… У тебя давно не было русской женщины?

— Русские женщины теперь везде есть, — отзывается он и думает: «Дурашка. Сладкая маленькая дурашка…»

Она уезжает из гостиницы как барыня на вызванном такси, ночь спит без задних ног, а утро наступает такое лучезарное — под стать настроению, — что кажется, впереди сплошной праздник. Однако надо на работу.

При входе в офис — комната, где собираются охранники. Там сейчас и Руслан. Дверь открыта, Руслану виден коридор.

— Катерина! — окликает он и выходит. — Как вчера наш гость?

— Нормально. — Удобное словечко, им всегда можно прикрыться.

— Не староват?

— Тебе бы его старость! — насмешливо осаживает его девушка и цокает дальше каблучками.

Руслан доволен: стало быть, в порядке Олег Иванович, не укатали крутые горки. Вот бы сесть, поговорить, вспомнить былое! Но раз он — Янов, то нельзя, еще навредишь, пожалуй. Может, ему… может, себе. Он не обрадуется свидетелю. А что касается прослушивания — не маленький он, поостережется.

Пока Руслан это думает, Коваль осматривает свой номер. С помощью специального приборчика через некоторое время обнаруживает «жучка».

Держит в руке, раздумывает — и прикрепляет обратно. Пусть будет, что Катька хорошо исполнила поручение.

Китаева по тихой пешеходной улице приближается к заведению под вывеской «Дом красоты». Тут тебе и аэробика, и косметические процедуры. Это нужно каждый день. Она взглядывает на часы, звонит по мобильнику:

— Горветинспекция? С кем говорю?.. Из МВД России капитан Китаева. Проконсультируйте, пожалуйста, как-то учитывается расход усыпляющих ампул для животных?.. Для крупных… — Некоторое время слушает. — Значит, нет. Спасибо.

Ничего с этими ампулами не получается. Никаких концов. Что-то плохо она помогает Пал Палычу, совестно немножко.

Кабинет у Знаменского хороший, даже Томину по французским меркам понравился. Все как надо, все под рукой, но абсолютно ничего лишнего, глазу, что называется, не на чем отдохнуть. Это не случайно и не потому, что Пал Палыч обожает казенщину. Просто он не только руководит, но и допрашивает. А помещение, где идут допросы, должно быть голым.

Если на стене висит какой-нибудь, скажем, пейзаж, то независимо от качества живописи допрашиваемый при жестком нажиме может использовать картину, чтобы «уходить» в нее от следователя. Тот наседает: где ты стоял? Когда выстрелил? А подозреваемый мысленно бредет по полевой дорожке, ромашки разглядывает, следователь выпустил его из зоны психологического контроля. Иному хватает незатейливой вазы, чтобы ускользнуть в созерцание…

В группе Знаменского сегодня череда допросов: все брошены на клиентов Ландышева. Задача: выяснить, что представляет собой на деле его страховка.

Знаменский, сидя у себя, находится в курсе событий, благо в каждой комнате работают скрытые камеры и передают изображение на экраны мониторов. Против стены с мониторами — диван, обтянутый отличного качества как бы кожей, непотертый и необмятый, потому что на нем редко сидят.

Сейчас тут расположились Пал Палыч и Томин, а между ними выносной пульт. Они следят за происходящим, обмениваются замечаниями, по ходу дела решают, кого послушать.

Против Юрьева на экране сидит Авдеев.

— Объясните, как таксист из Солнцева стал владельцем транспортной фирмы.

— Полагаете, я — подставное лицо солнцевских братков?

— Я только спрашиваю. — Юрьев спокоен, но не равнодушен, и в его повадке есть оттенок благожелательности по отношению к Авдееву.

— Когда таксопарки — как государственные предприятия — закрывались, я взял лицензию, выкупил у парка этаж и пятнадцать новых машин. А потом пошло.

— Откуда деньги?

— Получил кредит, — говорит Авдеев без паузы.

— Хороший кредит получить нелегко, — возражает Юрьев.

— Расскажу. — Авдеев говорит правду, и это видно. — Когда я ездил таксистом, несколько лет у меня был постоянный клиент. Сам машину не водил. Вместо правой руки — протез. Хорошие были отношения, даже выпивали иногда. Как заварилась перестройка, он стал директором коммерческого банка и предложил мне ссуду на божеских условиях. И он же, кстати, вовремя шепнул, помог пережить дефолт.

— Назовете его? — Юрьев насторожился, это большая проверка.

— Назову. Если будет необходимость.

Ну, тут пока все ясно, Томин переключается на допрос Ландышева, его ведет еще незнакомый ему следователь.

— Это Вася Канделаки, — поясняет Пал Палыч. — У Юрьева — шахматы, у Канделаки — театр.

Действительно, Василий Канделаки — следователь иного склада, чем Юрьев. Если последний немногословен и в идеале бесстрастен, то Канделаки эмоционален, любит поговорить, при случае поактерствовать, попритворяться.

— Ну и как вам жилось в Европе? — нежно улыбается он Ландышеву. — Где вы в основном обитали?

— Да всюду болтался, — «откровенничает» Ландышев. — Хотелось свет повидать.

— Это распространенное желание, вполне понятное. Неплохо зарабатывали?

— Не, я в ихнюю жизнь не вписался… Но вернулся, конечно, с опытом рыночной экономики.

— Как судьба причудливо поворачивается! Уехал простой счетовод — возвратился владелец страховой компании. Вы ведь сразу по возвращении основали компанию? Не олигарх, положим, но все же… Какой взлет! — Канделаки играет восхищение. — Поделитесь опытом, как добывались средства?

— Деньги я получил от друзей.

— Живут еще на Руси добрые люди. Живут. А кто они? — с умильной улыбкой.

— Займы были конфиденциальные. Носили частный характер. Не могу оглашать, — в тон следователю «извиняется» Ландышев.

Тут Томин не выдерживает и комментирует:

— Еще бы он огласил. Большие друзья — ограбленные ювелиры.

— А как он, кстати, перевел деньги сюда? — спрашивает Знаменский.

— Через подставную фирму.

— Ее засекли?

— Паша, все документы числятся утерянными… — вздыхает Томин.

Он нажимает другие кнопки на пульте, следя, как идут дела в остальных комнатах, слушая минуту оттуда, минуту отсюда.

— Вернись-ка к Юрьеву, — говорит Пал Палыч. — Он, кажется, ухо навострил.

Юрьев и впрямь подобрался к интересному моменту: страховка у Ландышева значительно дороже, чем в других фирмах.