Свидетель - Лаврова Ольга - Страница 3

Скопин достал Пал Палыча междугородным теле­фонным звонком, обстоятельно расспросил, выяснил, что дефицитных лекарств не требуется, что Томин под капельницей без сознания, а Знаменский просто мучает­ся у его одра или в коридоре.

– В таком случае попрошу вас вернуться, у меня запасных игроков нет.

– Я жду, что приедет мать, Вадим Александрович!

– Матери даже не сообщили.

– Почему?!

– Гриппует. Ее все равно не допустят к раненому. Но Кибрит обещали короткий отпуск за свой счет. И род­ственники в Киеве извещены. Жду вас.

Пал Палыч стиснул зубы и пошел к Томину про­щаться.

– Саша, держись! – заклинательно произнес он над землистым лицом. – Не сдавайся. Ты никогда не сдавался. Скоро Зиночка приедет. Ты всем нужен. Ты на этом свете очень нужен!

Тут подняла голову женщина в белом халате и ша­почке, сидевшая возле кровати… и Пал Палыч узнал Багрову. Только сейчас он сообразил, что она постоян­но находилась здесь и держала Томина за руку. Знамен­ский принимал ее за сестру, которая следит за пуль­сом, хотя мог бы догадаться, что этой цели служат точные медицинские приборы, установленные и в но­гах и в изголовье.

– Здравствуйте, – тихонько проронила Багрова.

– Здравствуйте, – так же ответил Пал Палыч, как-то сразу все про нее поняв. – Совсем не отходите?

Она застенчиво улыбнулась.

– Говорят, ему без меня хуже.

– Просто держите за руку?

– Нет… я с ним разговариваю. Иногда шепчу на ухо. Стихи читаю… По-моему, он любит сказки – судя по кардиограмме…

– Считаете, слышит? Без сознания?

– Есть еще подсознание. Вы ведь тоже ему говорили…

– Он выживет! – пообещал ей Пал Палыч.

– Ну конечно! – твердо обнадежила она Знамен­ского.

И тот уехал с отрадным ощущением, что не бросает друга одного…

Теперь Томин долечивался в госпитале, и тут бразды правления забрала Тамара Георгиевна. Задним числом потрясенная случившимся, она готова была бы хоть год держать сына в госпитальных стенах и преувеличивала болезненность его состояния. Томин, естественно, рвался на волю. И на работу.

Врачи занимали среднюю позицию, и пациенту пред­писывалось дважды в день отдыхать в постели, ходить неторопливо и не волноваться.

Перед визитом друзей он как раз «отдыхал», а Тамара Георгиевна читала ему письмо:

– «У нас в Киеве все цветет. Скорей поправляйся и приезжай. Мы тебя крепко обнимаем и целуем. Дядя Петр, Лиза, Соня и Андрей. А Татуся нарисовала для тебя цветочек».

Томин полюбовался детским творчеством.

– Прелестный цветочек. Только… какая это Татуся?

– Боже, что за человек! Родную племянницу не по­мнит! Лизина дочка.

– Да? И сколько ей?

– Уже четыре года.

– А-а, ну успеем познакомиться.

– Уж ты успеешь! К свадьбе ее ты успеешь! Который год не был на родине!

Она прервала свои сетования лишь с появлением Знаменского и Кибрит. Последняя вручила болящему бу­кетик первоцветов.

Томин уткнул в них нос – аромата цветочки не име­ли, но обдавали свежестью. Тамара Георгиевна отправи­лась налить воды в вазочку.

– Она меня сгноит на этой койке! – пожаловался Томин. – Все бока отлежал. Ну садитесь же, рассказывай­те, как там без меня.

– Пропадаем, Саша.

– Ладно, скажите спасибо, что выкарабкался.

– Громадное спасибо, Шурик! Кстати, твой коллега из ОБХСС удрал в экономический институт, в аспи­рантуру.

– Миша Токарев? Ай-я-яй. Вот вам и запасное «То». Надеюсь, теперь вы поняли разницу между «То-карев» и «То-мин»?

– Еще бы! Ждем не дождемся, когда вступишь в строй действующих гигантов.

– Через недельку выйду железно.

– Выйдешь, когда выпишут. – Тамара Георгиевна поставила на тумбочку цветы.

– Ну разумеется, разумеется… Мамуля, дай нам не­много пообщаться.

Та неохотно подчинилась.

– Зина, последите, чтобы он не делал резких движе­ний. И категорически – ничем не волновать. Скоро тебе на процедуру, пойду проверю, все ли в порядке.

Ушла. Пал Палыч посочувствовал:

– Тамара Георгиевна правит железной рукой.

– И не говори! Ее даже главврач боится. Ну, расска­зывайте, рассказывайте!

Тамара Георгиевна на секунду приоткрыла дверь:

– Когда зазвонит будильник, одну таблетку синень­кую, одну желтенькую.

– Мать с Колькой шлют тебе привет. Вот такущей величины, еле донес.

– Мои тоже, Шурик.

– И Петровка, 38, в полном составе.

– Приветы – хорошо, а новости лучше.

– Из новостей есть одна, которая касается Зиночки. В УБХСС пришел начальником отдела один полковник…

Зазвонил будильник. Кибрит вытряхнула из пузырь­ков таблетки.

– Запьешь?

– Я насобачился глотать их так. И как полковник касается Зинаиды?

– Больно впечатляющий полковник. С этакими сталь­ными глазами.

– Хм… Послушай, Зинуля…

Та отмахнулась, вынула номер милицейской газеты «На боевом посту» с портретом молодого мужчины в траурной рамке.

– Хоть и не велено волновать, да все равно узнал бы… Помнишь, было дело об автомобильной аварии? Мы искали пешехода…

– Помню.

– С нами работал инспектор ГАИ Филиппов.

– И его помню.

– Тут указ о его посмертном награждении.

– Ясно… Как?

– Грабители угнали машину… он стал задерживать… их четверо было, – пояснил Пал Палыч.

– Хоть взяли?

– Взяли.

– Спрячьте от мамы, потом прочту… «Милиции за это деньги платят», – зло передразнил он кого-то. – Не платят ей даже близко тех денег, за которые так вот работать! А тем паче собой рисковать. Сколько болванов на свете – просто поразительно!

Тамаре Георгиевне одного взгляда достало, чтобы уяснить ситуацию.

– Ну вот. Уже чем-то расстроили.

– Мама, как не расстроиться, когда в Управление пришел красавец полковник и ухаживает за Зиной! А я валяюсь тут. Кошмар.

– Ладно-ладно… полковник… Будильник звонил?

– Звонил. Съел.

– В процедурной все готово.

Знаменский и Кибрит встали. Томин затосковал:

– Братцы, подождите! Десять минут, не больше. Не поговорили же!

Они, конечно, остались.

– Мама, не поддерживай меня за талию. Я вдесятеро здоровей тебя!

– А ты потихоньку, не на пожар, – уже из коридора донесся обмен репликами.

– Зиночка, с утра я тебя найду?

– Вряд ли.

– Тогда сейчас два слова. Помоги организовать комп­лексную экспертизу. Понадобятся и судебные медики, и трассологи.

– Зачем они тебе?

Пал Палыч изложил суть уличного происшествия.

– Так вот, понимаешь, драка частенько выглядит сумбурно, со стороны не все усмотришь. Обвиняемый, например, говорит, что парень споткнулся и расшиб голову без его помощи. Поэтому, что бы ни рассказывал свидетель, лучше перепроверить.

– И что нужно?

– Во-первых, соотнести рост преступника и постра­давшего…

– Погоди, буду уж сразу записывать. Но ты гово­ришь, единственный свидетель. А сам потерпевший?

– Пока в тяжелом состоянии, допрашивать не разре­шают.

Они еще обсуждали подробности будущей эксперти­зы, когда Томин вернулся.

– Все их процедуры – фигня собачья, – объявил он, уселся на койку и вдруг грустно как-то задумался.

Тамара Георгиевна, поджав губы, удалилась.

– Знаете, братцы, кто меня по-настоящему спас? Одна удивительная сестричка… То есть, конечно, многие выхаживали. И тебе, Зинаида, я не забуду, и другим. Но вот та… а я даже имени не ведаю. Куда-то пропала, когда я совсем в себя пришел. Потом сюда перевезли… Сестер полно, а мне ее не хватает. Это она меня вытащила! В первые дни.

Знаменский с Кибрит украдкой переглянулись: оба подумали о Багровой.

– Шурик, а какая она? – осторожно спросила Зи­ночка.

– Как магнит. Как свет.

И сам себя высмеял:

– Отличный словесный портрет. Объявляется розыск света. Помню только глаза и руки. А во сне вижу отчетливо… Как полагаете, можно влюбиться в состоянии клини­ческой смерти?

– Поскольку до того у тебя свободной минуты не было, то ты и воспользовался, – внешне весело выска­зался Пал Палыч.