На пороге Тьмы - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 86

— Да сложного уж точно ничего, — засмеялась она, после чего взглянула на часы: — Куда уж проще. В общем, так: если мы уделим личной жизни ближайшую пару часов, то сумеем даже проголодаться и вечером посидеть где-нибудь в тепле и с музыкой. Выходной все же — имеем право.

— Основа того, что количество посадок будет равно количеству взлетов, кроется в основном, в предполетном осмотре, — учительским тоном говорила Настя, перед учебным По-2, стоящим уже перед ангаром. — А это значит, что берешь такой планшет, какой у меня в руках, карандашик — и идешь по кругу, отмечая все, что ты уже осмотрел.

— А механик?

— Механик тоже осмотрел, но это не значит, что тебе этого делать не надо, — ответила она. — Иногда этого сделать не успеваешь, во всем полагаешься на механика, но если есть время — всегда делай сам. Люди ошибаются, устают, отвлекаются — всякое бывает. А сесть на вынужденную у границы Тьмы, например, только потому, что у механика болела голова и он не мог сосредоточиться, будет обидно, согласен?

— Ну да, пожалуй, — кивнул я.

— Тогда начинаем с капота.

На осмотр у нас ушло около получаса. На нас не обращали внимания — все занимались своими делами, только механик Серега все это время скептически наблюдал за мной, но в процесс не вмешивался ни словом, ни делом. Мы осматривали покрытие плоскостей, крепление винта, проворачивали его рукой, проверяя компрессию, открывали окошки в крыльях, заглядывая туда с фонарем, — в общем, программа осмотра оказалась обширной. Справившись с ней, полезли в кабины, закинув туда автомат с карабином как дань местной специфике, подключились к переговорной системе, воткнув штекеры шлемофонов.

— Теперь запуск, — послышался в наушниках голос Насти. — Начинай с маски, а то лицо обморозишь даже сейчас. Дальше… мотор у нас холодный, так что процедура запуска долгая, и Серега будет помогать. Сектор дросселя ставишь в положение от четырехсот до шестисот оборотов. Давай, я отсюда смотрю. Серега, давай! — крикнула она механику.

Тот подошел, встал поодаль от винта, спросил:

— Включено?

— Отвечай, это про магнето вопрос, — подсказала мне Настя.

— Включено! — крикнул я.

— Заливай, но в меру, — подсказала она дальше.

Несколько раз качнул рукоятку заливного насоса.

— Теперь винт на компрессию, — сказала она. — Серег, давай!

Лопасть винта, стоявшая вертикально перед капотом, чуть сдвинулась и изменила угол.

— Угол зажигания сдвинь на поздний… — продолжала она подсказывать. — Так, нормально… Теперь крути магнето, быстро и плавно.

Магнето напомнило мне подрывную машинку: ручка крутилась у него с тем же звуком и усилием, — но взрыва не произошло. Мотор чихнул, плюнулся дымом, а затем бодро затрещал, подняв ветер. Я почувствовал, как дрогнул стоящий самолет.

— Кран закрыть, дроссель на минимум! — последовала команда, которую я немедля исполнил. — Прогреваемся пару минут, смотри на давление и температуру масла. Как только давление станет шесть атмосфер, а температура сорок градусов — машина готова.

Однако готовность самолета вовсе не означала, что мы взяли да и полетели. Дальше опять пошли проверки. Сначала на малом газу, потом на среднем. Затем отключили магнето, следя, чтобы обороты не упали слишком сильно. Дождались, когда температура масла вырастет до шестидесяти, затем начали менять режимы, убеждаясь, что все происходит плавно и без провалов. И лишь затем я услышал:

— Вроде все нормально, выруливаем к старту. Зажигание наполовину вперед, рулим на тысяче оборотов.

— Куда тут рулить-то? — удивился я.

— А вон туда, к белой полосе, — ответила Настя. — В любом случае рулю я, а ты следи за управлением. Можешь даже касаться легонько, только чтобы мне не мешать, понял?

— Как скажешь.

На старте двигатель опять сбросил обороты, но уже ненадолго. В наушниках послышалось:

— Взлетаем, полный газ, полный угол зажигания.

Самолет тронулся с места, плавно, но быстро набирая скорость, и, пробежав недолгое время по полосе, пошел вверх. Резиновый набалдашник рукоятки управления слегка придвинулся ко мне.

— Обороты на номинал, минус пятьдесят, переводим плавно, без рывков, и набираем высоту.

Земля постепенно удалялась, мелькнули крыши домов, ограждение, вновь крыши заброшенных окраин, быстро приближались низкие серые облака, пока, правда, не проливающие дождя на серую и грязную землю.

— В горизонтальный перешел — скидываешь дроссель до тысячи трехсот пятидесяти, — продолжала просвещать меня Настя. — Оптимальный режим, расход всего самый низкий. Следи за температурой масла: если поднялась выше девяноста пяти — у тебя начинаются проблемы. Обороты на минимум, переводишь машину в планирование. Запоминаешь?

— Да вроде бы я все это в наставлении читал, — откликнулся я.

— Ну и хорошо, что читал, все равно не помешает, — решительно заявила она. — Заодно запомни, что давление масла должно быть не ниже четырех и не выше шести. Теперь передаю управление, просто веди самолет прямо, без рывков, поворотов и всякого такого экстрима, понял? Готов?

— Готов, готов… — ответил я.

Вести самолет прямо — ничего хитрого нет, особенно такой, как По-2, насколько я понял. Он не рыскал, не раскачивался, просто пер себе прямо неторопливо, медленно проматывая полотно земли под собой, разве что слегка подрагивая под несильными порывами бокового ветра, но абсолютно не пугая.

— Запоминай, — вновь заговорила Настя. — Летаем только по ориентирам, в светлое время суток, так что учи карту все время. Компас здесь может врать градусов на десять, а ближе к Тьме так и на все девяносто, поэтому никогда не срезаем путь, идем от одного ориентира до другого, и никак иначе. Поэтому же никогда не лезь в облака, заблудиться здесь — дело пяти минут, даже для меня. Даже если облачность совсем низкая, иди еще ниже, учись пилотировать. Запоминаешь?

— Запоминаю, давай дальше.

— Дальше пошли змейкой, совсем плавной, еле заметной, только ручкой, понял? Давай.

Ручкой — это элеронами, а не рулем направления, как, в общем, обычно самолет и поворачивают, кренами. Слушался управления «кукурузник» хорошо, отзывался практически мгновенно, без запаздывания, и вообще, по ощущениям, его вести было легче, чем даже «тазик» по дороге.

— Пошли вдоль реки — старайся держаться все время над самой серединой, высоту не меняй, рули только ручкой, старайся повторять все повороты.

Это оказалось чуть сложнее: мешала пока боязнь «пережать», сделать что-то слишком резко. Потом обнаружил, что этот спокойный и вальяжный самолет такое обращение прощает запросто, потому что реагирует на все мягко, без заскоков. Сначала несколько поворотов шел плохо, но потом вовлекся, и серая вода тянулась под крыльями с такой точностью, словно нас к середине русла привязали. Сложнее всего было эту самую середину определить: обзор из кабины вниз был все же так себе, постоянно приходилось высовываться. Но справился, сам собой доволен был.

— Нормально, можешь, — заключила Настя. — Теперь попробуем долететь до Сальцева. Ориентиры называть не буду — сам должен помнить. Дорога несложная. Высота и скорость те же самые, ничего не меняй.

— Туда можно по реке, а можно по дороге, — вспомнил я.

— По реке далеко, она же изгиб большой делает, — по дороге давай.

Ага, вон мост железки, там же и грязная колея дороги видна. Над ней и пойдем, разве что чуть левее, чтобы из виду не терять, — прямо вниз смотреть из самолета неудобно, к этому привыкать надо, кстати. По дороге катили довольно часто машины, к концу главного сезона торговцы засуетились. Виден был патруль разведбата на двух «скаутах» и грузовике с пулеметом в кузове, потом показались два броневика вояк из Сальцева, тоже приглядывающих за обстановкой. Для бандитов сейчас тоже «самый урожай» — вот и повысили бдительность.

Бандитов, кстати, я теперь специально высматривал, помня, как в тот раз они подъехали по боковой дороге и встали за рощей, но ничего подозрительного не заметил. Вскоре на горизонте вновь показалась лента реки, а прямо возле нее — городок. Тут Настя взяла управление на себя, просто желая показать Сальцево с воздуха, чтобы я мог смотреть и не отвлекаться.