На пороге Тьмы - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 6

— Че за «минерва»? — удивился я.

— Внедорожник японский. У вас таких не было? — даже не удивился он.

— Не было.

— Значит, че-то другое было, — заключил он с уклоном в некую философичность.

— Ага, наверняка, — поддержал я его логичный вывод.

Вскоре машина выбралась на старую и здорово разрушенную асфальтовую дорогу, на которой трясти стало даже хуже, да и кузов загромыхал еще громче. Стало шумно, разговор увял.

Первое доказательство того, что Федя не псих и надо мной не издевается, пришло, когда из-за поворота дороги показалось поле, тянущееся к большому городу, а затем мы проехали мимо потрескавшегося бетонного указателя с каким-то барельефом, изображающим шахтеров и металлургов в трудовом порыве, и с надписью под ними: «Углегорск. Город трудового подвига».

Город явно был немаленьким. Если бы у нас такой был, я бы о нем слышал так или иначе. Виднелись трубы заводов, тянулась серой лентой река, теряющаяся между домами. За рекой виднелись холмы, чуть дальше превращающиеся почти что в горы. Если приглядеться, там можно было увидеть какие-то металлические конструкции, экскаваторы, еще что-то. Все тоже с виду заброшенное, но явно указывавшее, что тут есть что добывать.

— Углем город жил? — уточнил я.

— Углем и сталью, тут железа полно. Но мы только уголь добываем.

— А чего так? — удивился я.

— Металлолома выше головы, на веки вечные хватит, — объяснил он. — Но металлургический частично работает. Раньше он тут огромный был, а у нас — так, фурычит помаленьку. Чуть-чуть тот же металлолом плавят, чуть-чуть катают, чуть-чуть льют и чуть-чуть слесарят даже прямо там. Железную дорогу вот строят, до Карьерного уже дотянули, «овечка» ходит. Электростанция есть, — правда, она только на завод работает и еще на пару мест.

Поймал себя на ощущении, что смотрю телевизор. Репортаж с мест, о проблемах промышленного региона. Осознать тот факт, что я сам сижу в этом репортаже, пока не получалось. Было абсолютное ощущение нереальности всего происходящего вокруг.

Чем ближе к городу, тем все более мрачное впечатление он создавал. Он был заброшен, и это уже бросалось в глаза. Даже пять лет без людей не проходят бесследно для места, где люди должны быть. Это как покинутый дом вдруг начинает разрушаться удивительно быстро. Пока люди живут — ничего с ним не делается, а как покинут — и сразу трещины, запах затхлого, что-то ломается… Странно, но правда.

Да и с того момента, как люди исчезли, прошло уже не пять лет, как я понимаю. Пыль, грязь, бурно разросшиеся кусты, осевшие деревянные дома — окраина, частный сектор. Чуть дальше, ближе к центру, начали попадаться двухэтажные деревянные на каменных цоколях. Я таких давно не видел, а вот с детства их еще помню — настоящие бараки, у нас такие на противоположной стороне улицы были. Даже без водопровода, кажется, — там на углу колонка стояла, возле которой мы обожали играть. А тетки, приходившие из бараков за водой, нас гоняли от нее почему-то.

Колонки и здесь были. Тоже заброшенные, поржавелые, с облезшей синей краской. Из них воду давно не добывали, видать.

— А что людей не видно? — удивился я.

Действительно, улицы поражали еще и абсолютной безлюдностью. Пусть тут семнадцать тысяч населения всего, но хоть кто-то должен был мелькнуть.

— Люди в центре живут, компактно, — пожал он плечами, словно удивившись наивному вопросу. — Там и дома каменные, и безопасно. И сектор огорожен более-менее.

— А тут что?

— Тут опа-асно, — словно удивившись вопросу, протянул он. — Съесть могут или чего другое. Не так, как возле границы Тьмы, но тоже черт знает что творится.

— А так и не скажешь, — сказал я, глядя в окно. — Просто заброшенное место с виду. Пусто очень, правда.

— Это днем. Ночью куда хуже. Боремся как можем, но город большой. Везде не успеваем. Тут раньше тысяч двести населения было.

— А в центре безопасно, говоришь?

— Если по ночам не гулять.

— А чего тогда по ночам делаете?

— Дома сидим и водку пьем, — усмехнулся он. — Или что другое, если есть с кем. Да увидишь все, поймешь по ходу, есть где людям собраться и под крышей. Нормально живем, как люди, пусть и трудновато. А то начну объяснять — и только запутаюсь. Помаленьку все. Поначалу главное — слушай внимательно, что говорят. И все правила читай. Где они есть, там и читай, они тут не просто так писаны. А там работу найдешь, устроишься, разберешься. Сам таким был поначалу: вопрос на вопросе.

Вытащив из кармана серебристый портсигар с какой-то надписью, в котором обнаружился ряд толстых папирос, он взял одну, смял картонный мундштук в подобие примитивного фильтра и закурил.

— От прежних остались или местные? — спросил я, приоткрывая стекло двери.

— Курево-то? Местное, армяне какие-то гильзы делают и продают, а по реке возят табак с юга. Набиваем уже сами, машинками. Нормально, курить можно. Будешь? — протянул он мне.

— Не, спасибо, не курю я.

Машина пару раз вильнула по проулкам, разминувшись с большим встречным грузовиком, выехала на относительно широкую улицу с вросшими в брусчатку трамвайными путями, загремела покрышками по булыжнику. Затем нам навстречу попалась бронемашина с открытым верхом, в которой, судя по торчащим головам, сидело человек пять, и на турелях стояли аж три пулемета.

— Классный «скаут», ленд-лизовский. А мужики в нем — разведбат, — пояснил Федор с уважением. — В рейды хрен знает куда катаются, самая белая кость в городе. Но туда попасть проблемно, хоть оно того и стоит.

— Опасно?

— Естественно, они на самые границы Тьмы ездят, те же меняются постоянно, — ответил Федор, а затем спросил: — А сам по работе что думаешь?

— Ну ты спросил, — усмехнулся я. — Откуда я знаю? Какие тут вообще работы бывают?

— Разные, почти как в нормальном мире. Почти. Ты вот сам как думаешь, что лучше? Спокойно и денег поменьше — или с проблемами, но побольше? Ну и свободы побольше тоже.

— А что предлагаешь? — уточнил я, поняв, что он к чему-то клонит.

— Да пока не предлагаю, но вот если ты в технике шаришь, то можно на завод пойти. Или в мастерские куда. Но если не специалист, то хорошего оклада не будет — ученик, считай. Работа каждый день, охрана, безопасность, все такое. Ты не военный? — вдруг спросил он.

— Нет, только срочку служил.

— Ага, да и служба дело такое — на нее сразу не берут. Я сам в разведроту пытался, так даже слушать не стали. А у нас вот сутки отпахал, потом трое гуляй. На все времени хватает. И платят как мастеру на заводе. Ну чуток меньше.

— А минусы?

— Без башки остаться можно — это главный минус. Недостаток, можно сказать.

— С высокой вероятностью?

Он помялся, скорее сам задумался, затем сказал:

— Если сразу не накрылся, то потом долго проживешь. Я уже два с половиной года фонарщиком — и живой, как видишь. Если без ума куда не надо не лезть, действовать по инструкции, то жить будешь. Опять же патронов нам не жалеют, с оружием нормально. По местным реалиям мне нравится. Ну и уважение, и все такое.

— И повеселее, наверное? — спросил я, прикинув, к чему клонит Федор.

Я задумался. Не то чтобы сразу на все согласен, но Федор мне кажется парнем нормальным. А заодно он мой единственный знакомый в этих краях — все какая-то подмога. Да и сам я такой: мне лучше с риском, например, но чтобы и денег побольше, и с тоски не помирать. Хотя тут помереть скорее не с тоски можно, а как раз наоборот.

— А чего за работа-то, вообще?

— Заброшенные дома освещать как можно чаще, — взялся мой спутник за объяснения. — А то в тени всякое завестись может: если долго не проверять, увидишь — сдуреешь. Ну и мы ездим по графику бригадой светим. Или если пробой где случается, ликвидируем.

— Что за пробой?

— Ну… ну вот подвал какой-нибудь, о котором никто не знает. — Федя изобразил при этом зловещее лицо. — И там темно с начала времен. И если там какие-то причины сложатся, то в подвале такое заводится, что не знаешь, как спасаться. А то и просто канал во Тьму оттуда получается, как туннель. Вот мы и прикрываем район. Воюем тогда уже всерьез.