Из жизни фруктов - Лаврова Ольга - Страница 10

— Викулов? — ахает Кибрит.

— Да. Мы на верном пути. Там и там — огурчики-помидорчики. Шишкин, видно, с базой… — Томин замком сцепляет руки. — Лично мне задача ясна. Вплотную заняться Шишкиным и разведать стиль жизни Викулова. С тремя курсами юридического он там у них небось подпольная служба безопасности.

Знаменский предостерегающе поднимает палец:

— Вот он — твой старинный знакомый. Ты понял? Держись от Викулова на пушечный выстрел. Если ты с ним вздумаешь встретиться, а Саковин узнает…

— Да, пожалуй, ссылкой на любознательность не отделаешься. Понял, остерегусь… Ну вы мне — ни пуха, а я вам — как полагается, и ушел. Привет!

Томин стремительно выходит. Кибрит оборачивается к Знаменскому:

— Кажется, немного просветлело, а?

— Совсем немного. Мы не разгадали главного: цель? На кой шут убирать со сцены следователя Знаменского? Рассердится народный контроль и вместо меня троих пошлет!

— Этого они могут как раз не понимать. Ты слишком напористо пошел — испугались, что опасен, и начали огород городить.

— О-хо-хо… Они там та-ак все понимают!.. Ну тем более — надо работать. Выкроишь часок?

— По линии криминалистики?

— Да, я тут приволок кое-какие документы. — Пал Палыч достает из шкафа кипу толстых бухгалтерских подшивок с многочисленными закладками.

— Батюшки!

— Не экспертиза, Зиночка, не пугайся. Просто посмотри. Очень нужно!

Кибрит печально усаживается за стол.

— Голубые закладки — это акты о недостачах. — Знаменский раскрывает подшивки и показывает: — Тут то и дело встречается фамилия Старухин.

— Вижу.

— Приглядись тренированным оком: действительно подписи учинены одной рукой? Может, фальшивки?

— Сам-то куда?

— Сгоняю на базу. Спрошу все-таки подлеца Малахова, за что он мне деньги платил. Пусть в глаза скажет!

Непонятно, как сыщики прошлого обходились без телефонного кабеля? Нет, правда, попробуйте себе представить. Совершенно немыслимо…

— Девушка! Междугородная! — кричит Томин. — Не разъединяйте, пожалуйста, человека пошли искать!..

Некоторое время он ждет, но вот обрадованно встрепенулся.

— Алло, товарищ Панко! Майор Томин приветствует. Не забыли?.. Здравствуйте-здравствуйте. Живы-здоровы?.. Какая-нибудь у вас там клубника для базара не поспела? Только цветет? Ну тогда редиска, не важно. Мне очень надо, чтобы вы приехали… Да, по поводу Шишкина, но история приняла неожиданный оборот. Скажите, вы помните в лицо тех, кто прогонял вас с черешней?.. Прекрасно. Тогда убедительно прошу… Договорились, буду встречать.

У стены склада четвертого цеха греется на солнышке какой-то человек в рабочих брюках. А на железнодорожных путях стоит несколько полуразгруженных вагонов с длинными парниковыми огурцами.

— Почему все открыто, а товар не принимают? — спрашивает подошедший Знаменский, окинув взглядом эту картину.

— А? — сонно откликается человек. — Мне покараулить велели.

— Где Малахов?

— Не знаю, это Васькина товар. Они все там. — И он машет в сторону конторы, стараясь отвязаться от Знаменского, мешающего дремать.

В конторе вокруг стола расположились Васькин, Лобов и один из перекупщиков с рынка, который участвовал в избиении Панко. На столе — бутылки из-под водки и остатки немудреной, на скорую руку закуски.

Лобов с виду трезв, Васькин — навеселе, перекупщик изрядно «нагрузился» и очень доволен жизнью. При виде Пал Палыча он не проявляет никакого беспокойства: не знает, кто это.

— А я ему: ты с нами не носил, ты с нами не таскал. Законно? — продолжает он содержательную беседу.

Его не слушают. Лобову неловко, он встревожен и старается замаскировать это усиленной вежливостью: вскакивает навстречу Знаменскому, говорит «здрасьте» и остается скромно стоять в стороне. Васькин неприятно поражен появлением следователя, а в первый момент и испуган. Но испуг быстро переходит в наглость. Потянулся было убрать с глаз долой бутылку, но подержал за горлышко и оставил на месте.

— Общий поклон, — неприветливо говорит Пал Палыч.

— Опять к нам? — буркает Васькин.

— Ну чего ты? — благодушно замечает парень, обиженный за гостя. — Налей человеку! Садитесь, не брезгайте!

— Разве ваша смена? — спрашивает Знаменский Васькина.

— Заболел Ваня. Перенервничал. Пришлось подменить. А у нас тут… пир во время чумы. Присоединяйтесь. Чума — ваша, закуска — наша.

Перекупщик охотно смеется.

Запланированный разговор с Малаховым сорвался, но, похоже, Знаменский не напрасно приехал.

— Я вам не начальство, но все же — что это значит?

— Обеденный перерыв. Ну и освежились малость с горя. Опять недогруз у нас.

— Кто этот товарищ? — указывает Пал Палыч на перекупщика.

— Да… от общественности. Откликнулся помочь при составлении акта.

— Не вы ли легендарный Старухин?

— Не-ет, — тянет парень, туго начиная что-то соображать. — Я обыкновенный.

— Он с соседней автобазы, — говорит Васькин. — Феоктистов он.

— Ну да… Я вообще случайно зашел… — бормочет парень и икает.

— И этот гражданин удостоверяет у вас факт недостачи груза?

— Да он в порядке был. Как, Лобов?

— В полном порядке, — торопливо подтверждает Лобов. — С одной рюмки вдруг повело…

— Ты иди отдыхай, — советует Васькин парню со значением.

Парень начинает выбираться из-за стола.

— У товарища есть с собой какие-нибудь документы?

— Зачем? — нахальничает Васькин. — Мы его знаем, не сомневайтесь.

— Дайте мне акт.

— По четырем вагонам пять тонн тю-тю, — «сокрушается» Васькин, подавая акт. — Всякую совесть поставщик потерял!

Пока Знаменский просматривает акт, парня подхватывает и уводит Лобов.

Знаменский звонит:

— Антонина Михайловна? Я на складе у Васькина. В руках держу акт недостачи, который вызывает у меня большие сомнения… Потому что за бутылкой. Так называемый общественник лыка не вяжет… Да-да! Прошу прислать представителей для второй проверки. И пусть наш товарищ из народного контроля подойдет тоже… Сейчас направлюсь в бухгалтерию, затем к вам. Все.

Васькин язвительно усмехается следователю в спину: валяй, мол, суетись, меня не ухватишь, не проглотишь.

Той же позиции он держится, представ перед разгневанной Чугунниковой:

— Да ничего он не сделает. Пускай хоть с ружьями оцепляет! Хоть сто раз перевешивает! Сколько по акту не хватает, столько и не хватит.

— Увез уже?

— Конечно, скинул. Что я — маленький?

— Опять в рабочее время прикладываешься! От тебя за три метра… — машет Чугунникова ладонью перед лицом.

Васькин немного отодвигается.

— Ну, поддатый. А если я вторую смену подряд? Не железный. Могу принять для бодрости?

— Да не при следователе же!

— Да кто его знал, что он заявится! Никак не должен был прийти. Он уже, Антонина Михайловна, предмет с того света. Викулов тут…

Чугунникова протестующе поднимает руку.

— Не желаю ничего знать! Оставь при себе. Уж нас с тобой черт веревочкой повязал, а остальные меня не касаются.

— Ничего тебя не касается, живешь за мной без забот. А ругаешься.

— Без забот?! Думаешь, легко распланировать загруженность цехов, чтобы тебе дефицит шел, а другим — свекла с морковью?! И все вроде бы случайно, естественно. Думаешь, со мной не пытались поговорить: дескать, Антонина Михайловна, трудно на одной естественной убыли. И с уголка стола уже, подлец, конвертик двигает.

Васькин проявляет живейший интерес:

— А ты?

— Возмущаюсь! — с ноткой горечи отвечает Чугунникова. — Даже грожусь в обэхаэсэс позвонить. Потом, конечно, прощаю. Он забирает конверт и уходит. Рад, хоть естественку не отняла.

— Умная ты баба, Антонина Михайловна! — восхищается Васькин. — Так и надо. Нечего распускать, все разопрут, — он подмигивает. — Нам не останется. Если б ты на меня еще ласково глядела…