Саранча - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 44

— Вот это меня совершенно не заботит, — сказал Валерий.

Алексей Каголов, сотрудник вневедомственной охраны, трудившийся на комбинате «Заря», лежал на диване с баночкой пива, когда в обшарпанную дверь на четвертом этаже панельной пятиэтажки коротко позвонили. Алексей не сразу услышал звонок: на кухне громко посвистывал чайник, а в комнате орал телевизор, но, услышав, пошел открывать.

— Кто там?

— Это я, тезка! Открывай!

Алексей заглянул в глазок. На лестничной площадке стоял давешний московский бандюк В одной руке он держал двухлитровую пластиковую бутылку с пивом, в другой — пакет с эмблемой единственного в городе супермаркета. Даже в глазок было видно, что пакет набит всякой обворожительной вкуснятиной.

Алексей распахнул дверь.

В следующую секунду страшный удар сбил его с ног. Алексея отшвырнуло в глубь прихожей, а Муха поднял тяжелую бутылку и, тщательно целясь, ударил внахлест по ребрам. Алексей хрюкнул и скорчился на полу. Муха шагнул в квартирку, и за ним в прихожую ловко втерлись еще два бультерьера, в кожаных куртках и с короткой стрижкой: видимо, они стояли, прижавшись к двери, и в глазок их было не разглядеть.

Лешку подхватили и втащили в комнату, где громко орал телевизор. Заведенные за батарею наручники защелкнулись на запястьях Лешки.

— Кому ты звонил о том, что Игорь выезжает? Колись, падла!

— Я… да ты что, братан… я…

Несмотря на свою охранничью профессию, Лешка даже и не пытался защищаться. Да и то — поздно махать кулаками, когда тебя приторочили к батарее. Один из бультерьеров мгновенно сдернул с Лешки штаны. Под штанами обнаружились несвежие, синего цвета плавки Сдернули и их. Лешка стыдливо заелозил, пытаясь как-то прикрыть свое мужское достоинство, сиротливо свернувшееся между густых каштановых завитков.

В руках Мухи появился крошечный приборчик, более всего напоминающий мини-диктофон с двумя торчащими наружу усиками. Лешка таких приборчиков никогда не видел, но сообразил, что это электрошокер.

— Никто не знал, когда Нетушкин вернется домой. Киллер подъехал к дому Нетушкина за полчаса до того, как тот приехал. Получается, что заказчику позвонили с вахты. Это мог сделать только ты, ясно?

— Я не звонил! Никому!

Усики шокера сомкнулись на самой драгоценной части Лешкиного тела, словно жвалы гигантского жука — на трупике жертвы.

— А-а!

Крик Лешки совпал с очередной дракой в телевизоре, в воздухе ощутимо запахло свежим озоном.

— Кому звонил? Быстро, а то пришьем!

— Никому. Бля буду, никому… Новый разряд. Тело Лешки выгнулось, по щекам потекли горячие слезы от несправедливости и ужаса.

— Никому…

— Нетушкин позвонил на вахту, так?

— Да.

— Когда?

— В одиннадцать тридцать… тридцать три.

— Ты поднял трубку?

— Да.

— Что было после этого?

— Я… сказал Мишке… Мишка позвонил водителю…

— Кому ты еще звонил?

— Никому. И Мишка никому не звонил… Володарцев звонил, он дома был, спрашивал, все ли в норме?

— И что ты ответил?

— Все в норме, а про Нетушкина он не спрашивал…

Голос Лешки замер.

— Во, я отлить пошел! Сразу после звонка! Мишка мог кому угодно позвонить!

— Звонки записываются?

— Нет.

— Брешет парень, — деловито сказал один из бультерьеров, — кончаем по-быстрому и валим отсюда.

Муха вынул большой черный пистолет, щелкнул предохранителем.

— Подушку принеси, — сказал Муха, — через подушку неслышней будет…

Его же собственная подушка, придавленная стволом, уткнулась Лешке куда-то под горло.

— Кому звонил? — спросил Муха в последний раз.

Лешка скосил глаза. На стареньком экране техасский рейнджер Чак Норрис в капусту крошил негодяев. Господи, ну почему этот бугай с короткой стрижкой показался ему нормальным парнем…

— Никому, — обреченно прошелестел Лешка, — кто угодно мог позвонить. Мишка мог. Водитель мог…

Глаза его закатились, и он потерял сознание.

Очнулся Лешка спустя пять минут от кастрюли холодной воды, которую кто-то вылил ему на лицо. Он лежал на коврике в собственной квартире, и подушка больше не упиралась ему в кадык. Руки тоже были без наручников.

Новая порция воды шлепнулась о кожу, закатилась мокрыми каплями под рубашку. Лешка открыл глаза и увидел склонившегося над ним Муху.

— Эй, пацан, — заботливо сказал Муха, — ты живой?

— Я не… я не…

— Вставай, — велел Муха, — пивка хочешь?

При мысли о пиве Лешке сделалось дурно. Он свернулся клубком на коврике и, не скрываясь, заплакал,

— Ну все, поговорили и будет, — успокаивающе сказал Муха.

— Что же вы… блин… разве так можно…

Муха поднялся, пряча шокер в карман.

— Просто и надежно, — объяснил Муха. — Да ты что, в самом деле решил, что мы тебя мочить собрались? Так, браток, не мочат… так проверяют…

Лешка всхлипнул. Будь он немного более подкованным в этих вопросах, он бы и сам мог сообразить, что никто его убивать не собирался. А если бы собирался — вряд ли бы москвичи приперлись на четвертый этаж «хрущобы», через не ночной еще двор, в котором их могли углядеть несколько свидетелей… Но Лешка не был квалифицированным человеком, он был молодым безусым вневедомственным ментом, и шокер, поднесенный к мужскому достоинству, начисто отбил у него всякую соображалку.

— Поехали, — сказал Муха.

— Куда?

— К твоему Михаилу.

Сильные руки помогли Лешке встать. Меж бедер отчаянно болело, Лешка шатался от пережитого страха и унижения. Московский бандит скользнул с подоконника, как ленивая анаконда, перед Лешкой мелькнула волосатая рука москвича с узким запястьем и короткими сильными пальцами, и тут же Лешка, скосив глаза, увидел в своей потной ладошке две бумажки зеленого цвета.

— Гонорар за посещение зубного врача, — сказал Муха.

Михаил жил в южной, промышленной, части города, в районе с красноречивым названием Шанхайка. Шанхайка сплошь была застроена двухэтажными деревянными бараками, вдоль бараков тянулись огороды, засыпанные в это время года снегом.