Саранча - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 42

Валерий молчал.

— Ты знаешь, чем раньше занимался Чердынский?

— Он врач.

— Он такой же врач, как я — сантехник. Тарский химфармкомбинат занимался производством бактериологического оружия. Чердынский курировал комбинат по линии КГБ. В 1981 — 1984 годах Чердынский был в Сирии. Не то предотвращал эпидемии, не то организовывал… не знаю. Врать не буду. Важно, что у него был приятель. Приятеля звали Сайд Алихани. Тогда он был чиновником. Теперь он бизнесмен. В 1998 году Сайд Алихани выиграл у ООН какой-то конкурс на предмет поставки в Черную Африку цисплантина…

— Че-го?

— Штука распознавать СПИД. Делает шведско-американский концерн «Ланка-Гештальт». Стоит пять долларов порция, пятьдесят центов с каждого доллара откатывается чиновникам. Господин Сайд поставил цисплантин по три доллара порция, а чиновникам откатил аж по доллару. Цисплантин был точно такой, как у «Ланки», действовал так же, и коробочки были точно такие. Только сделали его не в Германии, а в Тарске. И себестоимость у него была не три доллара, а семь центов.

— Неслабо, — сказал Валерий.

— Доктор Гертцки входит в совет директоров «Ланки-Гештальт», Через три месяца после этой сделки «Ланка» появилась в Тарске. Через пять месяцев предложила Санычеву продать завод. Через шесть месяцев после сделки губернатор насмерть поссорился с Санычевым. А через семь премия, которую спонсирует «Ланка», досталась Нетушкину. Но после пули. Убедительная хронология?

Валерий помолчал.

— А ты как об этом узнал?

Колун усмехнулся.

— Коробочки. Гаибов поленился ездить далеко и заказал коробочки для цисплантина на Шакировском писчебумажном. А Шакиру контролирую я.

Колун плавно развел руками.

— Сечешь расклад? Фармацевтика — это единственная область, где Россия может опередить Запад. Тот, кто хочет делать телевизоры на Александровском радиозаводе — ему нужно снести завод и построить новый. Кто хочет делать автомобили на АЗЛК — ему нужно снести завод и поставить новый. У них — деньги, а у нас — одни чиновники. И только в фармацевтике наоборот: затрат никаких, мозги есть свои, ферментер стоит в институте, а бюрократические требования ниже на несколько порядков. И иностранные щуки секут нам это дело под корень.

Лощеный официант, приблизившись к Колуну, прошептал тому на ухо несколько слов.

— Извини, — сказал Семен, — сейчас вернусь. Будь как дома.

Поднялся и исчез в служебной двери.

Валерий остался один за роскошным столом, ломящимся от закусок. Зал понемногу заполнялся гостями. На сцене выламывалась вокруг шеста красивая девица в красном лифчике. В середине лифчика были проделаны аккуратные дырочки.

Валерий задумчиво смотрел куда-то за девицу. То, что сказал Колун, капитально меняло дело. Становилось понятно, отчего так процветает завод. Становилось понятно, за каким хреном и кто убил Игоря. И даже почему губернатор поссорился с заводом, тоже становилось ясно: «Ланка-Гештальт» занесла губернатору чемоданчик и попросила его прикрыть лавочку.

И еще одно было ясно. Если Семен Колунов по прозвищу Колун, профессионально разбирающийся в марках снайперских винтовок, озаботился выучить названия фармацевтических концернов и генноинженерных препаратов, значит, опер Царьков не соврал. За отъявленным отморозком Спиридоном действительно стоял Семен Колунов. И Семену Колунову было жизненно важно убедить московского авторитета в том, что к смерти Игоря он не имеет никакого отношения.

— Угостишь девушку? — послышался рядом бархатный низкий голос, и Валерий, оглянувшись, увидел рядом с собой Мирославу. Она была все в тех же джинсах и льняной черной рубахе, в которой пела на сцене. По легкой разболтанности движений можно было заподозрить, что девочка успела или забить косячок, или даже ширнуться.

— А как насчет спаивания малолетних? — спросил Валерий.

Девушка запрокинула голову. Из грубого воротника рубахи торчала беззащитная беленькая шейка.

— Мне восемнадцать, — сказала она. Валерий щелкнул пальцами, подзывая халдея.

— Меню и стул для девушки, — сказал он.

Мирослава засмеялась. В смехе ее была та же легкая хрипотца, что и в пении.

— Стула не надо, — сказала девушка.

В следующую секунду она скользнула на колени Валерию. Этого, безусловно, не стоило делать. У Нестеренко перехватило дыхание. Не то чтобы он влюбился сразу и в один момент — он, наверное, и неспособен был влюбиться. Но все мысли об Игоре, заводе и фармацевтическом концерне «Ланка-Гештальт» вдруг вышибло из головы, как пробку из шампанского. От волос Мирославы пахло как будто деревенским сеном, и она была необыкновенно легкая, несмотря на плотные джинсы и тяжелые складки льняной рубахи. И вся она — от коротко подстриженных волос до башмачков с толстой подошвой и низким каблуком — вызывала, несмотря на нарочито подростковый вид, одно-единственное и вполне естественное для мужика желание.

— Я — Мирослава. А ты — Валерий, да? Тебе нравится, как я пою?

— Да.

— А я нравлюсь?

«Что ты делаешь? — пронеслось в голове Валерия. — У девчонки явно что-то с Колуном. У нее заноза в мозгах, и они как-то рассорились. Она использует тебя, чтобы досадить Колуну, и дело кончится тем, что Колун на глазах у всего городского бомонда всадит в тебя автоматный рожок, а ментам скажет, что был в это время на проповеди в церкви».

Официант, деликатно кашлянув, поставил на стол нежно-розовую взвесь, поверх которой плавал ломтик лимона.

Мирослава подхватила бокал. На тонком безымянном пальце блеснуло тяжелое серебряное кольцо с плоским сапфиром. Видимо, подарок — и совершенно ясно чей. Слишком бледные, ненакрашенные губы обхватили белую соломинку.

— Так я тебе нравлюсь? — повторила Мирослава.

Колун возник из-за спины Валерия совершенно неслышно. Плавно опустился на стул напротив.

— Детка, оставь нас.

— Я такая же детка, как ты коммерсант, Семен, — сказала Мирослава. — Честный коммерсант и благотворитель.

— А че, — сказал Колун обиженно, — я благотворитель. Вон, черешню детдомовцам привез. Зимой…

— Ага, — сказала Мирослава, — он привез черешню, а директор не стал ее раздавать. Он решил, что директор хочет продать черешню на рынке. И знаешь, что он сделал, Валерочка? Он ткнул ему ствол под подбородок и не отпускал, пока детей не накормили черешней.