Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Избранная лирика

Вордсворт Уильям

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Избранная лирика - Вордсворт Уильям - Страница 67

Изменить размер шрифта:

СОЧИНЕНО МАЙСКИМ УТРОМ, 1838[110]

Лишь начинают жить ягнята эти.

Пока природа восхищает их.

Ягнята ждут лишь радостей земных,

Их сторонится грусть, а сами дети

Бегут от темных кущ, лежат при свете

Златого солнца возле мам своих

Иль скачут вместе с тенью за двоих,

Меняя ее форму в пируэте.

А как летят по травам, где чисты

Висят росинки, где цветы в тумане!

Как по зеленой носятся поляне!

Что ж нам-то мало Божьей доброты?

Что ж средь его даров и обещаний

Все новой ищем сладкой суеты?

From "POEMS" (1845)

Из сборника "СТИХОТВОРЕНИЯ" (1845)

THE SIMPLON PASS

—Brook and road

Were fellow-travellers in this gloomy Pass,

And with them did we journey several hours

At a slow step. The immeasurable height

Of woods decaying, never to be decayed,

The stationary blasts of waterfalls,

And in the narrow rent, at every turn,

Winds thwarting winds bewildered and forlorn,

The torrents shooting from the clear blue sky,

The rocks that muttered close upon our ears,

Black drizzling crags that spake by the wayside

As if a voice were in them, the sick sight

And giddy prospect of the raving stream,

The unfettered clouds and region of the heavens,

Tumult and peace, the darkness and the light —

Were all like workings of one mind, the features

Of the same face, blossoms upon one tree,

Characters of the great Apocalypse,

The types and symbols of Eternity,

Of first, and last, and midst, and without end.

СИМПЛОНСКИЙ ПЕРЕВАЛ[111]

Дорога и река

Сопутствовали нам. Мы шли часами

Неторопливым шагом. Из лесов

К нам доносился тяжкий запах тленья,

Но жизнь торжествовала здесь повсюду;

Гремели, низвергаясь, водопады;

В теснине узкой воевали ветры

И выли, побежденные, протяжно;

Потоки изливались — с ясной выси;

Невнятными глухими голосами

Чернеющие — все в слезах — утесы

Пытались нам поведать о себе;

Безумствуя, речная быстрина

Нам головы кружила; в небесах

Парили облака свободной стаей.

Покой и непокой и тьма и свет —

Все словно одного ума творенье

И словно одного лица черты.

О, грозные, таинственные знаки!

Своей рукой их начертала вечность:

Начало, и конец, и бесконечность.

"Though the bold wings of Poesy affect…"

Though the bold wings of Poesy affect

The clouds, and wheel aroud the mountain tops

Rejoicing, from her loftiest hight she drops

Well pleased to skim the plain with wild flowers deckt,

Or muse in seldom grove whose shades protect

The lingering dew-there steals along, or stops

Watching the least small bird that round her hops,

Or creeping worm, with sensitive respect.

Her functions are they therefore less divine,

Her thoughts less deep, or void of grave intent

Her simplest fancies? Should that fear be thine,

Aspiring Votary, are thy hand present

One offering, kneel before her modest shrine,

With brow in penitential sorrow bent!

"На мощных крыльях уносясь в зенит…"[112]

На мощных крыльях уносясь в зенит,

Пируя на заоблачных вершинах,

Поэзия с высот своих орлиных

Порой на землю взоры устремит —

И, в дол слетев, задумчиво следит,

Как манят пчел цветы на луговинах,

Как птаха прыгает на ножках длинных

И паучок по ниточке скользит.

Ужель тогда ее восторг священный

Беднее смыслом? Или меньше в нем

Глубинной мудрости? О дерзновенный!

Когда ты смог помыслить о таком,

Покайся, принося ей дар смиренный,

И на колени встань пред алтарем.

Приложение

ГАРРИ-ГИЛЛЬ[113]

Что за причина! что за чудо!

Наш Гарри-Гилль угрюм как тень;

Лицо его так желто, худо,

И весь он зябнет целый день.

Уж мало ль у него одежи,

Плащей, камзолов и всего:

У всей у нашей молодежи

Нет столько их, как у него.

А все дрожит он; даже летом

Ему, как в зиму, холодно.

Соседи все твердят об этом,

Что Гарри-Гилль дрожит давно —

Дрожит во всякую погоду,

Поутру, в поддень и в ночи,

Идет ли солнышко по своду,

Блестят ли месяца лучи.

А был он фермер сильный, тучный,

Румяный, словно маков цвет;

Имел он голос громозвучный,

Силач, каких в деревне нет. —

Бедна была старушка Гуди,

Жила поденным лишь трудом;

Бывало, все дивились люди,

Как у сердечной беден дом.

Весь день прядет она, бывало,

И долго за полночь прядет,

А выпрядет порой так мало,

Что чуть на свечи достает.

Жила она у нас лет сорок,

В Дорсетском графстве, под горой,

Где уголь каменный так дорог

И к нам привозится водой.

У нас все бедные старушки

Ведут хозяйство сообща;

Но Гуди-Блэк одна в лачужке

Жила, на Бога не ропща.

Еще ей летом было сносно,

Когда день долог, ночь тепла,

Весь день прядет она под сосной,

Как коноплянка, весела.

Зато как жить сердечной трудно,

Когда замерзнут волны рек!

Тогда-то, Боже правосудный,

Какая жизнь для Гуди-Блэк!

Ей худо днем, а ночью хуже.

Какая грустная пора!

Как страшно лечь в постель от стужи,

Не спать от стужи до утра!

Зато, о верх благополучья!

Когда метель, качая бор,

В ночь поломает сосен сучья

И занесет их к ней на двор.

Но никогда, вам скажет каждый,

Ей не случалось их набрать

Так много, чтоб хотя однажды

Согреться и не горевать.

Когда трещит мороз и станет

Уж не по силам холод ей, —

Как сильно взор старушки манит

К себе соседних вид плетней!

И, молвить истину, нередко,

В избе продрогнув целый день,

Ходила по ночам соседка

Ломать у Гарри-Гилль плетень.

Давно старушку в похищеньи

Наш Гарри-Гилль подозревал,

И в сердце каменном о мщеньи

Немилосердно замышлял,

И часто ночью, встав с постели,

Ходил дозором по полям,

И на снегу, в мороз, в метели,

Он поджидал соседку там.

И вот он раз, за скирдом хлеба,

Старушку Гуди сторожил.

Луна светила ярко с неба,

И жниво иней серебрил.

И вдруг он слышит чей-то шорох;

Тогда он тихо сполз с холма

И с дикой радостью во взорах

Глядит — то Гуди-Блэк сама!

В расположении веселом,

Он за кустом к земле приник

И видит: Гуди, кол за колом,

Кладет в дырявый передник;

Потом, на плечи взяв вязанку,

Спешит околицей домой.

Тогда несчастную беглянку

Он ухватил и крикнул: стой!

И злобно руку ей пожал он

Рукой тяжелой, как свинец,

И злобно руку потрясал он,

Крича: "Попалась наконец!"

Тут Гуди, с ужасом во взоре,

Бросает наземь ношу дров

И, преклоня колена, в горе

Так молится творцу миров:

"О Боже, бедных покровитель,

Не дай ему согреться век!"

Холодный месяц был лишь зритель,

Как на коленях Гуди-Блэк,

Иссохшие поднявши руки,

Молилась жаркою мольбой.

Наш Гарри, слов тех слыша звуки,

Вдруг охладев, пошел домой.

Наутро все узнали вскоре

Ужасную в деревне быль.

В лице болезнь, на сердце горе,

Весь день не мог согреться Гилль;

Весь день ходил он в рединготе,

Во вторник он купил другой,

Купил две шубы он к субботе,

Но не согрелся ни в одной.

Не греет мех, не греют шубы,

Ему все так же холодно;

Стучат, стучат о зубы зубы,

Как в бурю ветхое окно.

С тех пор он вянет в юном цвете:

На нем проклятия печать,

И сколько б ни жил он на свете,

Он не согреется опять.

Он говорить ни с кем не хочет,

Он всех дичится, весь ослаб,

И вечно сам с собой бормочет:

"Бедняжка Гарри-Гилль озяб".

И, головой поникнув к груди,

Стучит зубами целый век. —

Порою вспомните, о люди!

О Гарри-Гилль и Гуди-Блэк.