Мила Рудик и руины Харакса - Вольских Алека - Страница 75

В глазах Барбариса мелькнула тревога, которая передалась и Миле, — рассказ старого гнома пошатнул ее уверенность, что руины Харакса не могут быть страшнее улицы Ста Личин и улицы Безликих прохожих. Теперь уже она считала иначе.

— Будь осторожна, девочка, — напоследок сказал Барбарис. — Может статься, что и магия твоя не сможет тебе помочь, если угодишь в ловушку одного из этих чужих мирков. Так что… ты уж лучше не рискуй понапрасну, смотри в оба и постарайся обойти все эти капканы чужих миров стороной. Подальше от беды.

Знакомый сон принял ее в свои безжизненные, молчаливые объятия. Она стояла на камне, венчающем похожее на холм возвышение, — босая девушка в белом платье до колен. С этого камня хорошо открывался вид на окружающий ландшафт. Но смотреть было не на что. Кругом не было ничего, кроме камней, если не считать тумана, сквозь который виднелся налитый свинцовой тяжестью окоем.

Кто-то позвал ее — не голос даже, а словно эхо, заблудившееся среди камней. Мила обернулась: позади нее, в тумане, проступали руины старой крепости. Голос-эхо вновь донесся до ее ушей. Мила поняла, что голос звал ее оттуда, из руин.

Кто-то заблудился в руинах, подумала она, спускаясь с большого камня. Ноги словно сами собой повели ее к окутанным тишиной развалинам. Она никак не могла понять, куда пропали все звуки, даже ее шаги были беззвучны. С робкой тревогой, опутывающей ее сердце невидимой паутиной, Мила посмотрела по сторонам.

«Почему так тихо?» — назойливо звучала в голове одна и та же мысль. — «Откуда сюда пришла эта тишина?».

Когда этот вопрос прозвучал в ее сознании, она уже знала каким-то невероятным образом, что давно, бесконечно давно эта земля не была такой молчаливой. Понимание возникло словно само по себе или пришло неведомо откуда, но теперь Мила знала, что тишина была здесь захватчицей. Однажды тишина пришла сюда и больше уже не уходила, пленив это место, сделавшись здесь владычицей. Но откуда она пришла? Ответа не было.

Стены, камни, башни, ступени — Мила бродила меж развалин, изо всех сил прислушиваясь. Кто-то звал ее. Этот голос-эхо был единственным звуком здесь. Она никак не могла определить, откуда он доносится до нее. Полуразрушенные стены и башни напоминали лабиринт.

Голос сделался громче и она, наконец, разобрала одно-единственное слово, дотянувшееся до нее ледяным прикосновением: «Ми-и-и-и-и-и-и-ла-а-а-а-а-а». И тотчас Милу сковал железными оковами страх. Она попятилась. Что-то опасное было в том, как произнес ее имя тот, кто звал ее. Она вдруг с пугающей ясностью поняла, что ей совсем не хочется встретиться с ним — с Тем-Кто-Зовет.

Медленно покачав головой из стороны в сторону, Мила прошептала «нет» и бросилась бежать — назад, прочь из руин! Ей казалось, что жуткое «Ми-и-и-и-и-ла-а-а-а-а» догоняет ее, касается ее волос, ее лопаток чем-то тонким, липким. Она бежала все быстрее, не слыша своего бега. Задыхаясь, Мила увидела впереди раскрытый арочный проход, где раньше должны были быть крепостные ворота. Она устремилась к спасительному выходу…

Сон переменился. По-прежнему одетая в белое платье до колен и босая, Мила стояла теперь посреди знакомого внутреннего дворика Северных Грифонов. Все вокруг было засыпано снегом — белым-бело. Со всех сторон на Милу смотрели узкие стрельчатые окна особняка и неподвижные грифоны.

Грифоны… Белые статуи — то ли мраморные, то ли из какого-то другого, неизвестного Миле белого камня — они тоже, казалось, были снежными. Впервые, и почему-то именно во сне, Мила удивилась тому, как их много здесь. Словно однажды стая перелетных грифонов решила сделать в этом месте стоянку. Они опустились на выступы крыш и балконов, на бордюры маленького фонтанчика и вмиг все до единого окаменели. Так с тех пор и смотрят со своих вечных пристанищ каменными глазами: всё видят, всё знают, всё помнят.

За спиной Милы вдруг раздались шаги — под чьими-то ногами мягко хрустел снег. Мила обернулась — фигура, возникшая в нескольких шагах от нее, на белом фоне казалась темной.

— Гарик.

Услышав ее голос, он остановился, а Мила, наоборот, бросилась к нему, не скрывая радости.

— Гарик!

Но в двух шагах от него она невольно отпрянула. Выражение на лице Гарика показалось ей пугающим: он смотрел словно бы на нее, но Мила чувствовала, что на самом деле его взгляд устремлен сквозь нее.

Хмуро вглядываясь в его отстраненное лицо, Мила все-таки заставила себя подойти ближе. Когда она приблизилась к нему вплотную, вдруг пошел снег — крупными, как тополиный пух, хлопьями. Сквозь пелену снега Мила заглянула в синие глаза Гарика — и ужаснулась. Они были пустыми — глаза не человека, а большой фарфоровой куклы. В отчаянии Мила схватила его за руки — кисти были неподвижные и холодные.

— Гарик, оживи, — испуганно попросила Мила, умоляюще заглядывая ему в лицо.

Но он даже не пошевелился, не ответил на ее взгляд! Тогда Мила потянулась к нему, чтобы прикоснуться к его сомкнутым губам и согреть теплом своего дыхания, но Гарик вдруг начал исчезать. Хлопья снега падали на его лицо, и само это лицо словно распадалось на хлопья снега. Они падали на землю — хлопья, размером с больших белых бабочек. Тяжело дыша, Мила захотела закричать, но не смогла.

Гарик исчез. Его не было. А вместо его холодных рук, которые она мгновение назад держала в своих руках, теперь были полные горсти сухого белого снега… Почти сразу пришло пробуждение.

Вскочив на кровати, Мила вытащила руки из-под одеяла и уставилась на растопыренные ладони. Из груди ее тотчас вырвался облегченный вздох — никакого снега не было, ее ладони были пусты.

Около минуты Мила просто сидела, цепко ухватив пальцами край одеяла — словно спасательный круг. Ей нужно было успокоиться, унять сумасшедшее дыхание, прийти в себя после кошмарного сна. А в том, что это был кошмар, Мила нисколько не сомневалась.

Этот сон был похож на те, что уже снились ей прежде, — сны, в которых она бродила среди каких-то камней совсем одна, пока рядом вдруг не оказывался Гарик. Она хорошо помнила, что каждый раз во сне целовала его, а пробуждаясь, была уверена, что привидевшееся — всего лишь отражение ее желаний, ее чувств к Гарику. Ей казалось — во сне просто сбывается то, о чем наяву она запрещает себе даже думать. Те сны не казались ей плохими. В отличие от этого.

Теперь они с Гариком были вместе, хотя она по-прежнему скрывала от него правду о своем прадеде и отчаянно боялась, что он узнает об этом. Но раз они вместе, отчего же во сне она все так же тянется к нему, как будто в реальности между ними расстояние? Нет, что-то было не так с этим сновидением. Что-то было неправильно.

Она снова хотела его поцеловать, но он исчез… Стал снегом… Нет, не это было самым пугающим. Мила вспомнила: страшнее всего были его глаза — пустые и стеклянные. Что же может означать этот сон? Что?

Мила сделала глубокий вздох и заставила себя слезть с кровати. Всовывая босые ноги в тапки, она мысленно пыталась восстановить душевное равновесие: глупо накручивать себя из-за какого-то дурацкого сна. Сейчас она спустится вниз, выпьет воды и сумрачное настроение, навеянное сновидением, рассеется. В конце концов, не впервые в жизни ей приснился плохой сон. Они все равно никогда не сбываются. Вот если бы это было одно из ее видений, тогда другое дело, а сон…

Спускаясь по лестнице, Мила в нерешительности вдруг остановилась на одной из ступенек. Что-то смутное тревожно шевельнулось в ее сознании. Так ли она уверена, что ее сны никогда не сбывались? Тряхнув головой, Мила отогнала от себя пугающие мысли и продолжила спуск.

Добравшись до столовой, она зажгла заклинанием свет карбункула и в рубиновом сиянии подошла к столу. Взяла чистый стакан и налила в него воды из графина. Залпом выпила, словно умирала от жажды, и вернула стакан на стол.

В свете карбункула одна из граней стакана блеснула яркой вспышкой. Ослепленная, Мила коротко мигнула, и в тот же миг… Время замерло. Звуки исчезли. Все вокруг спеленало толщей льда — Мила словно оказалась в ледяном коконе. И тогда перед ней явился город.