Хоровод нищих - Ларни Мартти - Страница 36

– И не все то, что говорит Лунден…

Лидия бросила обиженный взгляд на Ионаса; она была оскорблена такой оценкой высокой поэзии Золя. Ни Ионас, ни она не заметили, что кроткий пациент чуть-чуть приоткрыл глаза и наблюдает за развитием спектакля. Первый акт закончился на том, что Лидия продолжила чтение, а Ионас отправился в аптеку.

Погода изменилась. На улице стало холодно. Северный ветер прочесывал вершины темнеющего вдали леса. Ясное небо открыло свое звездное лукошко и обещало ночью небольшой морозец. Дороги и поля постепенно начали подмерзать, лужи покрывались прочным тонким льдом.

Ионас, возвращаясь из аптеки, стороной обошел кинотеатр, перед которым толпилась молодежь. Шел он медленно и думал о случившемся с этим Золя. Удивительно, что у писателя такая тяжелая потеря памяти. На внутренней ленте его шляпы было написано имя «К. Пиетаринен», под рукописями стояли инициалы «И.С», а он еще утверждает, что настоящее его имя – Эмиль Золя.

Мастер, будучи человеком порядочным, мысленно искал решения проблемы. Он решил задержать гостя у себя и подвергнуть допросу.

– Не починю тебе ботинки, пока не скажешь кто ты, – произнес он вслух.

– По осеннему гололеду босиком даже поэты не ходят. Если ты мошенник и притворяешься больным, тебе придется убираться из моей мастерской. Если поэт, то оставайся, выздоравливай, тебя здесь поймут. Но на самом деле при одном условии – Лидию не трогай. Я эту женщину охраняю и знаю ее слабости: она подобна курице, которая хотела бы изредко помечтать о новом для себя петушке. Так не пойдет, господин Золя!

Ионас остановился у входной двери, вытащил из кармана ключ и посмотрел на небо. Заплесневелая луна уже почти стала круглой, лишь один только край ее нуждался в небольшой поправке по части округления. Воздух стал еще холоднее. Всеми ожидаемая сухая погода наконец пришла.

Ионас вошел в переднюю и закрыл на замок входную дверь. Он старался двигаться по возможности беззвучно. И в этот момент он остановился и прислушался. В комнате разговаривали. Писатель Золя читал свои стихи, а Лидия прерывала его своими восклицаниями:

– Превосходно! Блестяще сказано! Это словно песня! Продолжайте, продолжайте!

Ионас слушал голос писателя, и в груди у него закололо. Казалось, что-то оборвалось в нем. Вот, черт возьми, как, оказывается, заманчиво быть поэтом! Да только поешь ты не там, где следует. Вводишь Лидию в искушение, да и сам не спасешься. Грех любви непременно требует участия двоих.

Поэт закончил свой гимн и закашлялся. Лидия в который раз исторгла восхищенное восклицание и предложила писателю поесть. Тут Ионас и открыл дверь. Лидия бросилась ему навстречу, выхватила у него из рук флакон с лекарством и прошептала:

– Он недавно открывал глаза.

– А рот? – спросил Ионас.

– Почти нет.

Мастер, обладавший тонким чутьем, однако, обнаружил, что челюсти лежащего на кровати ритмично двигаются и он пытается проглотить слишком большой кусок. Ионас почувствовал раздражение. Представления он одобрял только в театре, ну еще, может быть, при визите к аптекарю. По глазам Лидии он понял, что она скрывает правду. Лидия вообще обладала склонностью притемнить ситуацию. Ионас взглянул на поднос: сыр, колбаса и бутерброды. Он сел на край кровати и пощупал пульс больного. Поэт дышал равномерно и глубоко. На его щеках появился румянец.

– Что же нам делать? – спросил Ионас.

– В каком смысле? – недоуменно ответила Лидия.

– Я подумал, не остаться ли мне здесь и понаблюдать за ним. Пульс у него стал пореже.

– И мне так кажется. Он скоро совсем придет в себя.

– Придет в себя?

– Конечно. Не так уж он был пьян.

Ионас вздохнул. Мертвые и дураки никогда не меняются.

– Его, пожалуй, надо разбудить, – предложил Ионас.

– Ни в коем случае, – воспротивилась Лидия.

– Ему же надо давать лекарство. По столовой ложке три раза в день.

– Сейчас слишком поздно. Иди к себе спать.

Взгляд мастера пробежался по стенам комнаты. Он гнал от себя мысль о том, что…

– Удобно ли тебе будет остаться с неизвестным мужчиной. Пойдут разные слухи…

Лидия скорчила обиженную мину – оскорбилась. Она снова стала княгиней, как и прежде, – наполовину.

– Мне все равно, что будут болтать люди. Ты сам до чертиков подозрителен. Ступай на свою половину. Если мне потребуется помощь, я разбужу тебя.

Лидия пожелала дяде доброй ночи и проводила его до выхода из комнаты.

– А если все-таки мы посторожим его вместе? – спросил Ионас, взявшись за ручку двери.

– Зачем вместе? Ты, видимо, немного поглупел. Я ведь не боюсь больного человека.

– Я и не сомневаюсь.

– Ну вот что, я поняла. Слушай, Ионас, я еще раз напоминаю тебе, что я все же дама.

Ионас согласился, что Лидия дама, и медленно удалился на свою половину. В сердце пожилого человека закрались обоснованный страх и сомнение. Одни женщины любят жизненный комфорт, другие – мужчин. Но в любом случае их женская сила проявляется лишь тогда, когда они чего-нибудь по-настоящему захотят. В двадцатилетнем возрасте они влекут к себе, в сорок лет – не дадут себя в обиду.

Днем, на круглом стуле сапожника, у Ионаса, как правило, неплохо работали мозги. Мыслительный процесс, зародившись днем, обычно продолжался в постели до самого сна. Так произошло и сейчас. К полуночи самокритике был подведен баланс. Он почувствовал свое ничтожество, которое не давало ему повода для самолюбования. Старый человек – ближе к семидесяти, чем к шестидесяти. По правде говоря, он уже отыграл игру своей жизни. У него не было никакого права следить за поведением Лидии. Женщина подобна тени человека: если преследуешь ее, она от тебя убегает, ежели же убегаешь от нее, она следует за тобой.

Удовлетворенный всем прочим, кроме себя самого, Ионас заснул беспокойным сном.

А за стенкой бодрствовали. Лидия кормила больного поэта бутербродами и обворожительно легкомысленными историями. Лекарство в бутылочке, которую покрывала бумажная шапочка, оставалось нетронутым, ибо господин Золя сказал, что боится лекарств, особенно тех, которые перед употреблением следует взбалтывать. Он крепко верил в целительную силу пищи и нетерпеливо ждал момента, когда ему дадут спокойно заснуть. Но Лидия продолжала повествование об Америке и о князе. Жизнь улыбалась ей, дарила ей радость и отнимала, но при этом она всегда оставалась дамой. Лидия с удовольствием говорила на американизированном финском языке. Сердце ее было горячим и обширным: там хватало места не только для князя, но и для других мужчин.

Господин Золя ел и изучал лицо рассказчицы. Оно было каким-то детским и по-крестьянски здоровым. Только темные кольца вокруг зеленоватых глаз отчасти свидетельствовали, что перед ним дама, преуспевшая в свое время среди господ, двинутых на любви. Три расположившихся друг на друге средневозрастных подбородка и круглый затылок говорили о нежелании заниматься физкультурой. Взгляд поэта остановился на руках женщины. Они были маленькие и красивые, словно созданные специально для глажки шелкового белья и поглаживания князей. Господин Золя выразил свое восхищение словами:

– У вас красивые руки.

– Да. Они и сейчас такие. Представьте себе, что князь прежде всего пришел в восторг от моих рук.

– Князь?

– Мой жених.

– Значит, вы помолвлены?

– Конечно. У меня большой опыт. Но первому встречному я не позволю обладать мной. Будь он даже князем.

Господин Золя почувствовал, что свернул на опасную княжескую дорожку. Он перевел беседу с рук на современную политику, заговорил о кризисе и безработице. Но Лидия посчитала тему о своих руках первостепенной; в них и состояла ее привлекательность, сила притяжения. Ее руки созданы для легкой работы. Она хорошо знала, что такое руки мужчин. Надежнее всего держать мужчину за руку, а в темноте нередко даже необходимо. Лидия посмотрела на лежащего на постели незнакомца и сказала:

– Я нисколько не удивлена тем, что вы обратили внимание на мои руки. Вы же так много писали о маленьких и красивых руках Нана.