Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна - Страница 74

Время, время!

Да.

— Скажи, Горон, а чем, кроме ведовства, эти колдуны отличаются от обычных людей?

— Увидишь. — В его приглушенном голосе сквозило явно скрываемое раздражение — может быть, нежелание развивать эту тему? Но невозможно противостоять тому, кто глядит на тебя такими вот широко раскрытыми глазами (немного старания, и получилось совсем как у доверчивого ручного олененка). — Они ведь когда-то были одним народом. И, как можно судить по тем обрывкам знаний, которые они так наивно стараются сохранить, весьма просвещенным.

— Ты имеешь в виду — до этого самого пресловутого кочевья?

Он легонько повел плечами — вероятно, это должно было означать, что он за точность своих слов не ручается, потому что знает все это только понаслышке.

— Именно. Как следует из преданий, на своей прародине это был народ с высоким уровнем техники, которая делала за них почти все — кормила, развлекала… — Он исподлобья глянул на зеленотканую кружевную завесу, за которой время от времени означались неспешные тени; маггиры что-то не торопились, и он, нашарив в листве продолговатый плод, по цвету напоминавший персик, с усилием выдрал его и протянул своей слушательнице. — Боюсь, что так мы прождем до полудня.

Она вздрогнула, снова вспомнив Паянну, ожидающую ее в Ллэловом садике.

— Успокойся, — Горон истолковал ее волнение довольно примитивно, — здесь нас накормят. Так о чем это ты меня пытаешь?.. Да, люди Староземья.

Он снова сделал над собой усилие и заговорил каким-то чужим голосом, чеканя слова, точно читал заученный наизусть текст:

— Кампьерры. Когда они время от времени обнаруживали в своей среде существо, обладающее необъяснимыми с точки зрения науки способностями, они воспринимали его как урода, как некую лишайную опухоль на всем человечестве. Дикость, свидетельствующая о том, что уровни их технического и нравственного развития существенно отличались друг от друга. — Он взглянул вверх, на затейливое переплетение ветвей, и в невольно потеплевшем голосе проскользнули нотки сочувствия. — Представляю себе, каково было им, чародеям, осознающим свое превосходство над остальными, выносить положение изгоев.

— Я тоже это себе представляю… — вполголоса пробормотала принцесса. — Но почему они не воспользовались своими чарами, чтобы изменить отношение к себе? Ведь в истории каждого народа даже простые смертные восставали против деспотии большинства!

Горон усмехнулся:

— Поодиночке? Ты, дитя могущественного, но малого народа, просто не можешь себе этого представить. Я давно подозревал, что твое собственное племя немногочисленно; иначе где бы вы могли спрятаться на этой земле так, что мы даже не слыхали о таких, как ты?

Он искоса глянул на нее, но, не дождавшись ответа, снова продолжал монотонным голосом придворного чтеца:

— Староземье. Эта прародина здешних народов была огромна, а населяющее ее человечество просто неисчислимо. Так что каждый, кто открывал в себе магический дар, начинал чувствовать себя, как искорка небесного огня, затерянная в песчаной пустыне. Затопчут без сожаления, а может быть, и не без удовольствия. Только скрываясь в неприступных горах, маггиры находили себе подобных, но их крошечные поселения не могли противостоять всему человечеству Староземья.

Принцесса невольно представила себе пологие замшелые складки, которыми лениво сбегали к морю, заполоненному тиной, «неприступные» горы Свахи. Нет. не похоже, чтобы речь шла об этой планете — что-то тут не состыковывалось.

— Противостоять. Но как? — понизив голос, словно рассуждая сам с собой, продолжал Горон. — Ведь единственной заповедью маггиров было: творить добро. Время от времени некоторые из них возвращались в большой мир, чтобы врачевать безнадежных больных, отваживать от пороков развратников, предсказывать властителям неминучее будущее… И в благодарность получали насмешки, подозрение в шарлатанстве и плохо скрытую зависть.

— Не понимаю, — покачала головой Сэнни. — На каком же уровне находилась цивилизация кампьерров? Как правило, колдуны были не в чести только у относительно примитивных народов. Просвещенные же старались их изучать.

Ты проявляешь слишком глубокие познания! Помолчи, сделай милость. Видишь — люди разговаривают!

— Изучать? И откуда такие сведения? — быстро, как-то по-птичьи Горон наклонился к ней, но тут же отпрянул. — Впрочем, вопрос напрасный: ты слишком молода, чтобы знать что-либо из собственного опыта.

Ну конечно. Так, рассказывал кто-то… — Она с облегчением перевела дыхание — вот уж было бы некстати, если бы их роли переменились и вопросы начал задавать он.

— Цивилизация… Меня все время поражает, что ты знаешь такие слова. Впрочем, об этом ты расскажешь мне сама. Когда придет время. Но сегодня — не о тебе. Так вот, мне трудно описывать некоторые вещи, ведь мои предки относились совсем к другому народу. Знаю только, что Староземье процветало. Без всякого волшебства кампьерры создали бессчетное количество машин, которые умели бегать и летать, забавлять и лечить, светить и звучать; но главное — люди изобрели нечто, способное без их вмешательства управлять всем этим механическим стадом. И тогда людям стало нечего делать, они все получали без труда. Даром.

— А вот это уже мечта каждого первобытного племени, — флегматично заметила Сэнни; картина, нарисованная Гороном, не была для нее сказкой: ведь точно так же на Джаспере всю работу выполняли сервы, вот только джасперяне ими командовали и уж отнюдь не изнывали от безделья.

— Первобытного. Да. И племени, изначально неразумного или отупевшего от непреходящей беззаботности, — подхватил Горон. — Представь себе: неисчислимые толпы людей, сытых и здоровых, которые от поколения к поколению утрачивают способность производить все необходимое для поддержания жизни.

— Но только не маггиры?

— Отчасти. В какой-то степени и они, ведь их колдовство помогало им удовлетворять свои потребности без особых проблем; подозреваю, что многие свои способности они тоже понемногу растеряли.

— Ну хорошо, а как же с продолжением рода? Мало того, что родить младенца — это все-таки тяжелая работа, но его потом и воспитывать надо!

Родить. Не рано ли тебе судить об этом, дитя? Для тебя это еще в таком далеке… Нет, и продолжение рода больше не было проблемой. Кампьерры не были волшебниками, но их дети появлялись как-то независимо от общения мужчин с женщинами, которые не желали больше испытывать родовые муки.

Скороговорка, на которую он невольно перешел, свидетельствовала о том, что все это он знал только по чужим воспоминаниям, недоступным его пониманию.

— Младенцы. Они произрастали в прозрачных сосудах, как икринки в прудах. Зрелище, вероятно, омерзительное. Тебе этого не представить и не понять. А воспитывали детей домашние зверушки, прирученные давным-давно. Добрые, заботливые, разумные.

— Гуки-куки лапчатые? — невольно вырвалось у нее, потому что в памяти сразу же возникли прыгучие тихрианские спутники караванов, с маленькими кроткими мордочками и громадными сумками на брюхе, откуда выглядывали сонные рожицы человеческих малышей.

— Гуки… Никогда не слышал такого слова. Нет. Мыши. Мышланы.

— Что-о-о? — Она с изумлением уставилась на черного мышастого эльфа, который так и сидел перед ними столбиком, как суслик, ни разу не моргнув и не шелохнувшись; конечно, по размеру он годился в няньки — пожалуй, с небольшого серва и уж гораздо крупнее, чем самый откормленный свянич, да и лапки у него разительно напоминали детские ручки в беленьких перчатках; но предположить в этих бархатных тварях хотя бы куриный разум… — Мне как-то казалось, что любому ребенку прежде всего необходимо общение с тем, кто хотя бы на чуточку умнее его самого.

Естественно. Так оно и было. Сохранились сведения, — голос Горона снова стал отстраненным, словно читающим по писаному, — что мышланы обладали развитой речью, способностью к чтению, счету, запоминанию и логическим построениям. Они обеспечивали безопасность и развитие детей до их полового созревания. Следует отметить, что продолжительность жизни у народов Староземья была искусственно увеличена, причем исключительно за счет ювенального периода. Необозримо долгая юность, не обременяемая ничем, кроме детских забав; зрелость, насыщенная любовными утехами, капризами и извращениями, и старость, ограниченная лишь собственной прихотью. И это на протяжении многих веков.