Дольмен - Жамэ Николь - Страница 55

Подхлестнутый двумя порциями вина, которые он выпил не закусывая, Пьер-Мари заговорил:

– «Истина»? Зачем ее искать? Достаточно вспомнить, у кого уже руки по локоть в крови, кто уже убивал!

– Или тех, кому выгодно убирать одного за другим владельцев земель, которые раньше принадлежали Керсенам, – возразила Гвен, настроенная отвечать ударом на удар.

В словесной перепалке ни Гвен, ни Пи Эм не заметили вошедшего в кафе Ферсена, который внимательно за ними наблюдал. То, что у врагов оказался общий отец, окрашивало сцену в совсем другие тона.

– Вам не кажется странным, что убийца не тронул никого из клана Керсенов? – не сдавалась Гвен. – Меня это очень удивляет.

– А меня «удивляет» редкая склонность Ле. Бианов истреблять друг друга. Посторонних уничтожить для них – плевое дело!

– Любопытно это слышать из уст потомка берегового разбойника!

Напоминание о легенде вызвало у публики недоброе молчание. Пьер-Мари готовился отпустить в адрес Гвен оскорбление, но тут он заметил Ферсена, который не спускал с него глаз, и слова замерли у него на губах.

– Браво, Пи Эм! – ядовито бросила Армель. – Если вы получите хотя бы откидной стул в муниципальном совете, это уже будет большой победой! – И она с достоинством удалилась.

После ухода Керсенов Люка отозвал в сторону Морино, сидевшего за стойкой с одним из жандармов. Он показал на дочь Ивонны, тоже направившуюся к выходу:

– Незаметно следуйте за ней, глаз не спускайте!

– Знаете, майор, такие собаки много лают, но кусают редко, – попробовал было возразить Морино, которого не прельщала перспектива слежки на ночь глядя. – Не думаю, что есть причина для…

– Риан считал ее убийцей и был уверен, что она собирается расправиться с ним. Как известно, писатель кончил жизнь, взлетев на воздух, – вполголоса заметил Люка. – Я хочу знать, куда она пошла, с кем встречается, кого принимает. Ясно?

Морино поднес указательный палец к козырьку.

Мари была еще очень слаба, но не собиралась проводить ночь в больнице, как посоветовал военврач. Люка предложил компромиссное решение:

– Переночуешь у родителей. – И, не допуская возражений, добавил: – Если нет, я останусь с тобой. Но сама знаешь, сколько шума это наделает в проклятых Ландах – на острове ханжей и лицемеров!

Пришлось подчиниться.

За последние часы лицо Милика, обычно цвета хорошо пропеченного хлеба, стало серым, прибавилось несколько новых морщинок. Он светился радостью, когда прижимал к груди дочь. Потом Милик посторонился, дав Жанне возможность ее обнять. На долю секунды Мари напряглась, что не укрылось от Ферсена. Интересно, чем объяснялась эта холодность и что успел Риан сказать ей о матери?

– Я постелила в бывшей детской, – невозмутимо сообщила Жанна. – Тебе сейчас лучше отдохнуть.

Люка, которому недвусмысленно указали на дверь, ушел.

Она сразу уснула, но скоро сновидения обернулись новым кошмаром. Мать, сидевшая у ее изголовья, увидела, что Мари ворочается, и положила ладонь на лоб дочери – он был весь в поту.

В дверь постучали.

Жанна спустилась вниз, открыла ее и невольно попятилась: перед ней высилась странная, почти пугающая в своем величии, фигура Артюса. Он смотрел на нее не мигая круглыми, как у хищной птицы, глазами.

– Ну что, Жанна, вы позволите мне войти?

– Конечно, господин де Керсен, – пробормотала та, освобождая дорогу.

– Вот зашел справиться о здоровье нашей дорогой манишки, – объявил старик. – Как она себя чувствует?

– Хорошо. Сейчас Мари спит. – Жанна метнула взгляд в сторону лестницы, ведущей к спальням. – Напрасно вы беспокоились в такой час… это неосторожно с вашей стороны…

Артюс приподнял трость, прерывая ее:

– О неосторожности я и собирался поговорить. – Голос стал менее расслабленным. – Ваша дочь должна проявить благоразумие, в следующий раз ей повезет меньше. – Лицо Жанны вытянулось. – Жизнь Мари зависит только от вашего молчания, не забывайте! – подчеркнул он.

– Знаю, – еле слышно произнесла Жанна.

Артюс де Керсен собирался что-то добавить, но скрип ступенек заставил его замолчать.

Через мгновение перед ним стояла Мари в болтавшейся на ней пижаме отца. Старик поприветствовал ее улыбкой, больше напоминавшей гримасу.

– Надеюсь, не я разбудил вас, дитя мое?

Ей почему-то вспомнились слова из детской сказки: «Чтобы съесть тебя, дитя мое…» Взяв себя в руки, она принялась разубеждать гостя.

– А теперь я вас оставлю – Мари нуждается в отдыхе. Позаботьтесь как следует об этой упрямой головке, – обратился он к Жанне. Та закрыла за ним дверь и проскользнула в кухню. Но Мари остановила ее на пороге.

– Зачем он приходил?

– Узнать о твоем самочувствии.

Мари схватила мать за дрожащие руки и посмотрела ей в глаза.

– И этим он так тебя напугал?

Она рванулась было к вскипевшему чайнику, но Мари держала крепко. Настойка подождет. И снова мать ушла от ответа.

– Я не переживу, если потеряю тебя, Мари, – вот все, что я могу сказать.

– Так и случится, если не перестанешь скрывать правду.

Мать еще помолчала, словно взвешивая все «за» и «против». Когда Жанна повернулась к Мари, было видно – она начинает сдаваться.

– Итак, что произошло в ночь двадцатого мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года? – не отступала Мари.

Жанна закрыла глаза. Проклятая ночь, воскресившая отвратительную легенду. Начавшаяся игрой, кончившаяся трагедией. Поврежденный маяк. Мальчишки, прыгающие по берегу с лампочками. Корабль, привлеченный огнями и разбившийся о скалы.

– Кто там был, кроме братьев? – затаив дыхание, спросила Мари. – Кристиан?

– Кажется, дети упоминали Ива, – ответила Жанна, выдерживая пристальный взгляд дочери.

– Продолжай!

– Не многое я могу к этому добавить, – вздохнула Жанна с мрачным видом. – Из-за шалости мальчишек погибли люди. Милик незадолго до этого на несколько месяцев ушел в море, а я ждала твоего появления на свет – беременность протекала тяжело. С первым паромом я, захватив сыновей, отправилась в Брест и поручила их заботам тетушки Суазик, а сама легла в больницу, где и оставалась до твоих родов в сентябре.

Чайник заливался свистом, однако ни та ни другая не двинулась, чтобы выключить плиту.

– Ведь ты не выигрывала в лотерею, сознайся? Деньги, появившиеся в семье, – часть добычи от кораблекрушения?

– Не знаю, дочка, поверишь или нет, но я не взяла бы и су пня себя. И не притронулась бы к деньгам, нажитым на несчастье других. Но твои братья пригрозили, что уедут: на острове не нашлось для них работы. Они видели, что Ив пользуется лабораториями, которые его отец оплатил золотыми слитками, вот мне и пришлось… – Она махнула рукой и переставила чайник, из которого вылетали струйки пара.

– …пойти к старику Переку и потребовать свою долю, – закончила Мари не без презрения.

Жанна подтвердила:

– Мне, конечно, гордиться нечем, но знай: если бы мне снова довелось выбирать, поступила бы так же. Не спеши с обвинениями, нужно самой пережить подобное, чтобы получить право судить других.

– Обычная отговорка трусов!

– Ты немилосердна!

– Есть в кого! – Мари вздохнула. – Но не об этом я хотела с тобой поговорить.

– Нет, об этом. И ты, разумеется, права. Только из трусости я продолжала молчать даже после смерти твоих братьев. – Жанна покачала головой. – Отец не простил бы мне лжи, как и гы не прощаешь, согласись?

Дверь открылась, и вошел Милик, избавив Мари от ответа.

– О чем это вы шепчетесь? – спросил он, положив трубку на буфет.

Мари перехватила умоляющий взгляд матери, чьи губы безмолвно произнесли: «Ради Бога, молчи!» – и через силу улыбнулась:

– Да так, пустяки. Ждали тебя, чтобы вместе выпить настойку.

Осунувшееся от бессонницы лицо, глаза, обведенные темными кругами, – все равно в это июньское утро Мари показалась ему прекрасной, как никогда. Она стояла на мостике возле маяка, окруженная морем, из которого, казалось, она черпала жизненную силу. Ферсену пришла в голову неожиданная мысль: могла ли Мари жить где-нибудь в другом месте, например в Париже?