Анвар и большая страна - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 4

Лошади встали. С меня сдёрнули накидку, и весёлый наш возчик подбросил меня в воздух:

— Переехали! Переехали, друг! Ешь яблоко. Песни пой. Пляши!

И смеялся, смеялся, и мама смеялась, и целовала меня, и говорила одно и то же:

— Переехали. Всё-таки переехали.

Возчики в рыжих армяках собрались все вместе и смотрели в серую посветлевшую даль.

Там что-то сильно лопнуло, и по реке покатился гул. Он двигался к нам медленно, тяжело, но река потрескивала уже близко, и люди говорили друг другу:

— Пошла…

— Пошла-а-а! Пошла-а!

Рыжая белка с чёрными кисточками на ушах грызла золотые орехи. Они звонко раскалывались, хрустели. И тогда я раскусил яблоко. Оно тоже хрустнуло, и весёлый татарин засмеялся, нахлобучил мне на нос шапку.

— Хорошо! — говорил он. — Вкусно!

Жмурил глаза и прищёлкивал языком.

За горой, где солнце, где Красенькое

Сидят на брёвнах и разговаривают:

— Ребятам из Красенького хорошо. Им солнце дольше светит.

— Конечно, хорошо. Они за горами живут, а мы — в горах.

— Вот опять! У них день, а у нас вечер… Мама зовёт. Слышишь?

Спит Оля и видит сон. Живут они с Мишкой в той же деревне, те же горы вокруг, а солнце не сходит с неба. Не кончается день. Играй сколько душе угодно! А за горами, где Красенькое, — синё. Туман холодный над огородами. Стоят матери на крылечках, домой ребят зовут.

«Как же так? — думает во сне Оля. — Красенькое по ту сторону гор, а день у них короче!»

Проснулась, занавеску — дёрг! А над горами, над синими утренними лесами, над розовым гребешком каменной вершины — лучевой дождь. Снизу вверх брызжет. Красиво, конечно. Только на деревне опять лежит холодная тень. Целый час надо ждать, пока выйдет из-за гор солнце.

Стерегут красного телёнка с белым носом и чёрными губами.

— Зачем только построили нашу деревню? Жили бы все в Красеньком. Всем бы хорошо было.

— Чудной! Все в одном месте жить не могут.

— Сама ты чудна?я! Что мы, хуже их?

— Не хуже. Одинаково жить нельзя. Одинаково — скучно. Ехать никуда не надо. Зачем ехать, когда везде одинаково? А тут приезжаешь — и море! Оно розовое-розовое, гладкое, а паруса на кораблях — голубые!

— Выдумала! Море — синее. По морю волны. С дом, с высотный, как в Москве. И ветер. Деревья по земле лежат, как трава. А я на корабле с подводными крыльями.

— От такого ветра твой корабль перевернётся.

— А без ветра твои паруса, как тряпки, висеть будут.

— Всегда ты споришь.

— А ты всегда выдумываешь.

— Я не выдумываю, я мечтаю.

— А ты видела, как солнце садится? Не за гору, а вообще.

— Не видела.

— И я не видел. Давай-ка пойдём завтра в Красенькое!

— Туда за целый день не дойдёшь.

— Подвезут.

— А что дома скажем?

— Испугалась?

— Не испугалась. Искать будут… Не люблю, когда мама плачет.

— Ничего, обойдётся. Ты хлеба возьми, а я — сала и бутылку молока.

Где ездят на телегах, тёплая дорожная пыль пахнет вкуснее пирогов.

Дороги идут в разные стороны. По дорогам едут люди. И кажется, что это дороги уводят их в дали. А всё наоборот. Дороги идут за людьми.

Шагают ребята, а кругом ни одного человека. Птицы поют, слепни летают…

— А до гор далеко!

— Далеко.

Вдруг топот. Мишка — в канаву. Глаза круглые, как у кота.

— Прячься… Погоня!

Повернулась Оля, смотрит.

— Вставай, — говорит. — Лошадь чужая. В нашей деревне такой нет.

Пыль как пена морская. Конь — чёрный, лаковый. Морду дерёт вверх — от солнца, от неспокойной узды. Казак на коне. Ворот на рубашке широкий, лицо от загара как уголь, зубы весёлые.

— Куда путь держите?

Мишка — вперёд, плечом девочку загораживает.

— В Красенькое. Хотим посмотреть, как солнце заходит.

Засмеялся парень, а конь заплясал, запылил всеми четырьмя ногами.

— Хочешь, прокачу, если смелый?

Губы у Мишки пересохли. На таком-то коне! Да с таким казаком! Глянул на Олю, та в землю смотрит.

— Нет, — говорит Мишка, — двое нас.

— Она догонит. Я тебя прокачу маленько, ссажу, ты и подождёшь.

— Нет, — говорит Мишка.

— Ну бывай. Пожалеешь!

Ускакал.

Жалко, а не пожалел Мишка. Не пожалел, потому что вдвоём идут. И дорога у них далёкая.

Молча топают. Знает Оля: злится на неё Мишка. Помешала ему на коне проскакать. А Мишка не злится: просто раскроешь рот, чтобы слово сказать, и заревёшь, как телок. Обидно всё-таки.

Догнала их подвода. Старичок на подводе.

— Далёко ль, милые?

— В Красенькое.

— Ого, куда! К родным, что ли?

— Нет, — говорит Мишка. — Хотим посмотреть, как солнце садится. Длинный день хотим посмотреть.

— Ишь какое дело! Ну лезьте в телегу, чуток подвезу.

Тронул старичок лошадь. Поехали.

— Вы, значит, из Тёмина? Горы на вас тени напускают. Интересно.

— Что ж тут интересного? — спрашивает Мишка.

— Всё, милый человек, интересно. Для того и живём, чтобы узнать поболе.

Телега скрипит, солома в телеге щекочется, мёдом пахнет. Ехать бы так и ехать…

А тут как загудит! Выезжают из-под горы лобастые машины. На машинах брёвна. Толстые. Мишке с Олей вдвоём не обхватить… Съехал старичок на обочину, соскочил с телеги, лошадь — под уздцы. Ребятам машет:

— Слазь! Не дай бог понесёт!

Спрыгнули. А машины — мимо. Гудят, гудят. Пыль небо закрыла, машинам конца нет. Проехали всё же. Ребята — чихать. Совсем запылились.

— Сила что тебе у паровоза, — говорит старичок. — В наш посёлок едут. Строительство у нас. Ну, мне в другую сторону теперь. А вам, значит, прямо… Длинный день задумали искать! Интересно…

Подошли ребята к речке. Речка по камням скачет. Шипит, как городская газировка. Берега у речки крутые, друг от друга далеко. Только она забыла про них, обмелела, сузилась, но все равно вброд не перейдёшь — сшибёт, по камням протащит. Моста нет. На бережку лесорубы ждут попутных машин, табачок покуривают.

Сели ребята в стороне. Выпили из бутылки молока, сала поели. Тут как раз машина приехала. Ребята — к ней. А лесорубы народ проворный, вскочили на подножки и поехали. Не подождали.

— Ну ладно, — говорит Мишка, — другая придёт.

Приехала другая. Выскочил Мишка на дорогу, руку поднял, а машина не остановилась.

— Ты тоже руку поднимай! А то стоишь… — говорит Мишка.

Речка шумит, тени растут. Нет машин — и только. Проехала наконец, вдвоём сигналили — не взяла.

Грустно стало. Дома трёпка ждёт. Зазря терпеть придётся. Не увидят они длинный день.

— А когда мы назад пойдём? — спрашивает Оля. — Ночью?

— Ночью.

— А если…

— Зверей, что ли, боишься? Не бойся, их здесь нет.

Смотрят — с того берега идёт человек. Сапоги на нём высокие, охотничьи, за спиной ружьё, на плечах что-то большое, рыжее. Перешёл речку, снял ношу. Ноша встала на четыре лапы, разинула пасть и зевнула.

— Медвежонок! — ахнула Оля. — Он сало ест? — спрашивает у охотника.

— Он всё у меня ест.

— А погладить его можно?

— Погладь. Только смотри — цапнет.

Развернула Оля сало и вспомнила, что это последний кусочек. Да что делать? Стыдно не дать. Подумает охотник — пожадничала. Бросила медвежонку, тот понюхал сало, а есть не стал.

— А где такие водятся? — спрашивает Оля.

— В горах, — сказал охотник и медвежонка по шее похлопал. — Ну, пошли, Трошка. Нам ещё далеко.

Ушли. Поглядела Оля на приятеля, а у того глаза какие-то странные, смотрят вслед охотнику и губу закусил.

— Ты что? — спрашивает Оля. — Боишься, что ли?

— Нет, — говорит, — хотел попросить, чтобы нас на ту сторону перенёс.