Анвар и большая страна - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 3

Хорошо, что мы уехали из такого дома. Правда, хозяйская дочь показала мне буквы, но всё равно хорошо.

В столовой у нас появилась знакомая. Официантка тётя Домна. Она была высокая, толстая, с золотым зубом. Когда народу было немного, она подсаживалась к нам и рассказывала про своего старшего сына, полковника. Это он прислал деньги на золотой зуб.

В столовой нас все жалели и все успокаивали маму, говорили, что уладится.

Нам наконец повезло. Мы только что пришли с обеда, когда прибежала тётя Домна.

— Обоз на ту сторону! — сказала она. — Мужики в столовой обедают.

Мама надела пальто и забыла застегнуть пуговицы.

— Сиди тут, — сказала она мне, — чемоданы стереги. Побегу узнаю.

Они ушли, и я остался один.

Из нашего окна был виден двор столовой. Во дворе стояли лошади, запряжённые в сани. Лошадей было много, они стояли, уткнувшись мордами в охапки сена. По двору ходили люди в коричневых, как попоны, армяках. Я посмотрел немного на них и пошёл стеречь чемоданы.

Чемоданов было два. Один побольше, один поменьше. Лазить в чемоданы мне не разрешалось. А я очень любил копаться в большом. Там лежали ёлочные игрушки. Я потрогал замки. Они, конечно, были закрыты. Погладил чемодан. И вдруг увидел мамину сумочку. Сердце у меня защемило. Я подошёл к сумочке, открыл её и взял ключи.

Я, честное слово, не вырасту жуликом! Я только разочек посмотрю на игрушки. Ведь они же мои!

Замки оглушительно щёлкнули. Я осторожно поднял крышку.

Скучная серая комната, где всегда хочется спать, засветилась весёлым светом. Я засмеялся от радости.

Мне не разрешают трогать игрушки: я могу их разбить. И я не трону их. Посмотрю — и всё.

Этот чемодан полон улыбок. Большие белые шары улыбаются широко. Красные и зелёные сияют изо всей силы. Бусы смеются острыми огоньками.

Я люблю смотреться в большие шары. Вот я в красном. Маленький, меньше мухи. Нагибаюсь над шаром и начинаю расти. И вот весь я из одной головы. Лицо ушастое, щекастое, с огромным, как у лягушки, ртом.

Я знаю, что в стеклянной зелёной шишке кто-то живёт. Наверное, белка. Там у неё домик и много золотых орехов.

В каждой игрушке кто-то живёт. А в стеклянной зелёной шишке живёт рыжая белка с чёрными кисточками на ушах.

В коридоре раздались шаги. Я захлопнул чемодан и успел положить в сумочку ключи. Вошла мама. Я быстро повернулся к ней и спросил:

— Мы едем, да?

Мама, не снимая пальто, села на кровать.

— Не знаю. Там одни мужчины.

— Они на станцию едут?

— На станцию. Яблоки продавать.

— А почему мы не поедем?

— Там все мужчины, — сказала мама. — И все — татары.

— Татары?

Я подбежал к окну. Люди в коричневых армяках быстро ходили по двору, размахивали руками, кричали.

Мама разделась и прилегла на диван. Я забрался к ней под бочок.

— Мама, а кто они, татары?

— Татары. Такой народ.

— Они страшные, да?

— Нет, обыкновенные.

— А почему ты их боишься?

— Я не боюсь.

Она их не боялась, но я ближе придвинулся к ней.

— Когда-то давно, — сказала мама, — в самые древние века татары были сильные. У них был хан Батый. Он пришёл на Русь и сжёг города. А потом их победил Дмитрий Донской. Великий князь.

В чемодане, где лежат игрушки, есть воин с серебряным щитом. Наверное, это Дмитрий Донской.

И вдруг я вспомнил, что забыл запереть чемодан.

По комнате бродили сумерки. Это за окном шли бесконечные тучи. Было тепло, тихо, и я задремал.

На потолке и стенах, сломавшись пополам, двигались тени. Татары!.. Я закрыл глаза и затаил дыхание. А мама ничего не слышит. Закричать? Тогда они сразу убьют нас. Было так страшно, что озяб кончик носа.

— Не будите его, — сказал женский голос. — Вот квитанция за комнату.

— Спасибо. А разбудить придётся.

Это сказала мама. Значит, татар нет. Мама разговаривает с дежурной.

Стукнула дверь, и раздался мужской голос:

— Вы готовы, гражданочка? Волга не ждёт.

— Я готова. Разбужу сына и снесу чемоданы.

— Эти чемоданы-то?

— Эти.

— Сына берите.

Я хотел было встать, но вдруг что-то хлопнуло, покатилось, зазвенело — и сразу стало тихо. Я вскочил. Взрослые стояли и глядели на пол. На полу играло весёлыми огнями радужное битое стекло.

— Игрушки! — вырвалось у меня.

— Прости, сынок, — сказала мама. — Я, видно, забыла закрыть чемодан.

Высокий человек в телогрейке почёсывал затылок. Дежурная наклонилась и подняла зелёную шишку.

— Цела.

Мама сунула в чемодан оставшиеся картонные игрушки и закрыла его.

— Простите нас, — сказала она дежурной.

— Ничего, мы уберём. Жалость-то какая!.. Вы торопи?тесь, торопи?тесь!

Мне хотелось плакать. Игрушки было жалко и было стыдно, что мама просила у меня прощения.

— Мы другие купим, — говорила она. — Ты не плачь.

А я плакал, потому что не было никаких сил признаться, что во всём виноват я один…

Была ночь. Мы ехали на полуторке. Дорога шла по лесу. Свет фар то натыкался на дерево, то падал на смутные поляны, то задевал вершины — и тогда мотор стонал долго и жалобно, то упирался в землю — и тогда мотор скулил совсем тихо, как побитый щенок.

Я засыпал и просыпался. Однажды свет скользнул по саням, по тускло блестевшим лошадиным крупам. Это мы обогнали татар. Мне опять стало немного страшно. А вдруг мотор заглохнет и татары нападут на нас… Но машина шла и шла вперёд, и обоз остался позади. Теперь перед нами была только ночь и совсем не было деревьев.

— Скоро Волга, малыш, — сказал шофёр, улыбаясь.

Я заснул, а когда открыл глаза, он быстро-быстро крутил баранку, но мы почему-то ехали вбок и фары беспомощно уткнулись в небо. Мама прижимала меня так крепко, что мне было трудно дышать.

— А-а! — вскрикнул шофёр, словно ему стало больно, и тут машина резко накренилась и мотор заглох.

Шофёр посмотрел на маму, и оба они долго смотрели друг на друга.

— Мы приехали? — спросил я.

Шофёр не ответил. Он осторожно открыл дверцу и исчез в темноте.

— Давайте мальчика! — послышался его голос.

Мама подняла меня, и я очутился на резком ветру. Было очень темно. Мама тоже выпрыгнула из машины.

— Вовремя гора подвернулась, — сказал шофёр.

Глаза мои привыкли к темноте, и я увидел, что машина привалилась боком к чёрной горе.

— Мы чуть не упали? — спросил я.

Мне опять не ответили.

— Ветер свежий. Сегодня непременно взломает лёд, — сказал шофёр.

— Так мы и не успели, — сказала мама.

— С обозом перейдёте. Он скоро будет.

— С татарами? — спросил я.

— С татарами, — сказал шофёр равнодушно. Он совсем их не боялся.

Меня усадили в кабину, и я снова заснул…

Было тепло и очень вкусно пахло. Не конфетами, не морозом. Шевельнул рукой и вдруг почувствовал в кулаке что-то твёрдое и круглое. Яблоко! Та-та-ры!.. Я вскрикнул и вскочил.

— Лежи, лежи! — сказала, закрывая меня с головой, мама.

— Меня не украли? — спросил я шёпотом.

— Ха-ха-ха! — весело засмеялся кто-то.

Чёрная завеса спала, и круглолицый смеющийся человек, прищёлкивая языком, сказал:

— Ай-я-яй! Какой хороший мальчик, а боится. Ты меня боишься? Я страшный?

— Нет, вы весёлый.

— Ха-ха-ха! — засмеялся человек. — Яблоко ешь. Самое вкусное!.. — И вдруг сказал очень тихо: — А теперь лежи и не шевелись. По Волге едем.

Я затаил дыхание. Было слышно, как шуршат полозья по льду, как фыркают лошади, как негромко переговариваются люди.

Мы ехали по Волге. Я ждал, что сейчас хрустнет лёд и начнётся страшное.

Вдруг люди зашумели, полозья взвизгнули, и мы помчались быстрей и быстрей. Что-то больно кололо меня в бок. Это была ёлочная шишка. Зелёная стеклянная шишка, в которой живёт белка с чёрными кисточками на ушах.

— Ты не бойся, — сказал я ей. — Ты у меня одна осталась. Я тебя буду беречь. Ты не бойся.