Дельцы, или Брат, останься в живых - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 28

На островах гуляют муссоны и пассаты, там свежий воздух, насыщенный энергией океана... Он хотел есть, но еще больше не хватало воздуха, хотя бы затхлого, но не вонючего, как здесь. Грязная одежда, грязные тела, вонь от параши...

Никита кивнул. Он много чего сейчас хотел.

– Пожрешь. Завтра. Если работать хорошо будешь...

Выразительный взгляд с его стороны сподвиг Захарыча на продолжение темы.

– Здесь у нас не тут. Здесь работать надо. Хорошо работаешь – ешь мясо, плохо – сосешь лапу... А теперь спать. Поздно уже...

Никита плашмя рухнул на жесткий дощатый настил. Сосед с правой стороны никак не отреагировал на него. Потому что спал. Зато второй сразу же повернулся к нему. Это был высокий мосластый мужик с крупной головой, с неестественно тонкой шеей – или рахит, или шея усохла. Землистого цвета лицо, красные белки глаз – то ли сосудистая система шалит, то ли игра света такая...

– Добро пожаловать!

Сосед пыхнул на Никиту зловонным дыханием. Но на фоне общего смрада оно не особо ужасало.

– В-а-а-ад...

Никита хотел добавить: «В ад...» Но вышло то, что вышло.

– Илья, – назвался сосед.

– Ни-и... Ни-и-ки-т... Ни-и-к-и-ита...

Все-таки он смог назвать свое имя. Но радоваться было нечему. Вот если бы он смог удрать отсюда.

– Никита?

– А-ага...

– Замечательно... Хотя чего уж тут замечательного?

Казалось, Илья читает его мысли.

– Видно, что тебя издалека везли... Нарочно издалека везут, чтобы рядом не искали... А меня вот не везли. Я сам пришел...

– Где-е... Мы-ы... Где мы?

– Беломорье, Крайний Север. Тайга на вечной мерзлоте. Глухие места, топи... Я геолог по профессии. Кимберлитовые трубки здесь искал... Знаешь, что это такое?

– А-алма-азы... Алмазы...

– Совершенно верно... Здесь должны были быть алмазы. И они здесь были. Были и есть... И уже в разработке... Алмазная трубка здесь, алмазный карьер, с хорошим выходом... Незаконная разработка... Своя инженерия, своя рабсила, своя охрана. И маскировка умная – из космоса ничего не видно. А кто случайно сюда забредет, тот здесь и останется. Вот меня занесло... И меня, и Лешку с Генкой... Лешка сейчас здесь, в инженерах. Продался, сволочь... А Генку под завалом похоронило...

– Заткнитесь там! – донеслось откуда-то с верхнего яруса.

Илья послушался – и рот закрыл, и глаза. Никита последовал его примеру. Ему хотелось спать, и он надеялся быстро заснуть. Но не тут-то было. Сказывалось нервное возбуждение и разбуженный голод. Заснуть удалось только далеко за полночь...

А рано утром прозвучала команда «Подъем!». Только сам Никита знал, каких сил ему стоило выполнить ее. Появившиеся охранники в натовском камуфляже выгоняли людей из протухших, но теплых нор на холодный воздух.

Таежная глухомань, низкорослые сосны и лиственницы, хоть и лето на дворе, но воздух холодный – чувствовалось дыхание Заполярья. Утро хоть и раннее, но небо над головой светлое – полярный день как-никак. Небо было бы еще светлей, если бы его не скрывала не самой высокой плотности маскировочная сеть, растянутая под хлипкими вечнозелеными кронами. Под сетью – своя жизнь, недоступная спутниковому оку из космоса. Локальная зона – колючая проволока под током от дерева к дереву, караульные вышки с часовыми. Где-то лает овчарка... Лагерная жуть, одним словом.

Народ сбивают в кучу и сразу ведут на работу. Ни водных процедур, ни завтрака. Сразу в шахту... Неудивительно, что люди мрут здесь как мухи. А может, и убивают их – но, скорее, при попытке к бегству, нежели по требованию тренировочного процесса. Здесь рабы добывают алмазы для мафии. Но по большому счету это все тот же невольничий лагерь, в котором Никита уже однажды побывал... Да, накаркал он себе этот лагерь конкретно. Россия – не Чечня, здесь еще больше мест, куда не ступала нога закона. Если б он тогда знал, сколько истины наглаголил...

Стаса привел в чувство сильный удар по ногам. Трудно было понять, то ли спал он, то ли был в беспамятстве. В голове молочный туман, перед глазами расплываются красные круги. Сознание – как муха в банке: жужжит, бьется о стекло, но на простор вырваться не может...

– Вставай, урод!

Еще один болезненный удар по пяткам заставил Стаса сползти с нар и встать лицом к лицу со своим мучителем. Здоровенный тип с мерзкой рожей стоял перед ним на широко раздвинутых ногах и поигрывал тонкой, но тяжелой дубинкой. Желваки на щеках вздуваются, как пузыри у квакающей лягушки. Только этот не квакал, этот орал:

– Ты чо, нюх потерял, мразота?

– Мне плохо, – опуская глаза, пробормотал Стас.

От бессилия и головокружительной тошноты он еле держался на ногах. Хотелось сесть, лечь, а еще лучше провалиться куда-нибудь в тартарары, чтобы с концами.

– Сдохнешь, будет лучше! – оскалилась злобная рожа.

– Лучше сдохнуть, – обреченно кивнул Стас.

– Так я тебе сейчас помогу...

Стас и сам не осознал, что произошло. Боевые инстинкты сами выбросили его руку навстречу дубинке, поставили блок. Боли не было – ее заглушила впрыснутая в кровь анестезия. Бывают моменты, когда мозговые центры сами вырабатывают специальные ферменты, которые спасают человека от болевого шока. Именно это сейчас и произошло со Стасом. Механизм самосохранения перевел его сознание в состояние аффекта. Боевые рефлексы были усилены мощным выбросом резервных сил, и Стас превратился в разрушительную машину...

Из этого состояния его смогла вывести лишь ослепительная вспышка перед глазами. Световая граната... Ослепленный Стас стал легкой добычей для озверевших тюремщиков. Его жестоко избили, полуживого вытащили из землянки, но только для того, чтобы сбросить в глубокую зловонную яму...

Алмазной трубкой оказался уходящий на десятки метров вглубь темно-серый карьер. Острая нехватка кислорода, ледяная вода под ногами, пронизывающий холод, темнота, изматывающий шум насосов и отбойной техники, газовые выхлопы... Это был самый настоящий ад, где добывались темные нешлифованные алмазы для «райского наслаждения»...

Никита и без того был полуживой после травмы и этапа, а десять часов каторжной работы выжали из него последние силы. Из шахты его выносили на руках. Дальше он шел сам – на негнущихся от холода и усталости ногах. Еле дошел до своей землянки, обессиленно опустился на загаженную землю под сосной. Его ничуть не интересовало, что происходило вокруг. Голова на шее не держалась, хотелось уронить ее на колени и никогда больше не поднимать...

– А ужинать что, не будешь? – откуда-то с высоты спросил Илья.

Никита пожал плечами. Он так устал, что даже о еде думать не хотелось. И это при том, что утром он от голода готов был жрать колючки с деревьев.

– Да, совсем ты плох, парень...

Илья ушел, но скоро вернулся. И протянул ему солдатский котелок с горячей перловкой. Запах вареного зерна вперемешку с тушенкой вернул Никиту к жизни... Никогда и ничего вкуснее, казалось, он не ел. Много каши, много тушенки. Настоящий царский ужин. Горячий чай, хлеб с маслом...

– Это что, всегда так? – облизывая ложку, спросил Никита.

– Да нет, тебе дали, потому что ты по первому разу. А с завтрашнего дня будешь есть, только если норму выполнишь. А нет – кусок хлеба на ужин и стакан воды. Чтоб не сдох... Хотя все равно рано или поздно сдохнешь. Не от истощения, так от туберкулеза...

Илья подозрительно закашлялся. Но Никиту это не очень смутило. Он еще не совсем вернулся к жизни, чтобы реагировать на столь призрачную угрозу собственному здоровью.

– Труба дело...

– Не то слово... Условий труда, сам видишь, почти никаких, воду откачивают плохо, механизация слабая, о быте я уже и не говорю...

– Ты уже давно здесь?

– Второй год... Считай, ветеран... А дальше все равно – могила. Одна радость – пожрать на ночь дают. И воздухом немного подышать. Сейчас в барак загонят до самого утра. А потом снова работа. И так по замкнутому кругу... И если б только это... – В голосе Ильи прозвучало страдальческое возмущение, но Никита не сразу понял, что оно обозначало.