Атаман Платов - Корольченко Анатолий Филиппович - Страница 50

Внимание Матвея Ивановича привлекли два казака, сидевшие на одной лошади. Они начали отход в числе первых, но конь под тяжестью двух седоков не мог угнаться за другими. Придя в себя, французские драгуны пустились вдогонку отходившим.

— Сучьи дети! — вскипел Матвей Иванович. — Что ж им не помогут! Ведь захватят же французы!

— Дозвольте с сотней на выручку! — попросился Иван.

— Давай! Не мешкай!

— Со-отня-я! За мной! — послышался ломкий голос сына.

На опушку вырвались всадники.

Вскинув подзорную трубу, Матвей Иванович наблюдал за сотней Ивана, схлестнувшейся с драгунами. Вступив с ними в схватку, сотня прикрыла двоих скакавших на одном коне казаков. Не подоспей, непременно бы их посекли.

Матвей Иванович огляделся. Корпус Уварова, направляясь к Масловскому лесу, скрылся из вида. Казачьи полки тоже отходили, атаманский полк сдерживал неприятельскую кавалерию. Французская пехота продолжала движение в их сторону. Участился посвист неприятельских пуль.

«Дело сделали. Пора отходить и нам», — Матвей Иванович приказал дать команду.

— Кто были те двое? Прознал про них? — по возвращении из рейда спросил Платов сына.

— А как же! Казаки из полка Власова. Один казак, а второй, раненый, урядник… Фамилия казака навроде бы Разин…

— Не Разин, а Розин, — поправил его Матвей Иванович. — Разиных на Дону нет. Были когда-то.

После расправы над бунтовщиком Стенькой пришел на Дон царский указ, чтобы все, кто носит его фамилию, сменили бы на Розина или Рагозина.

На свою штаб-квартиру Платов возвратился ночью, уставший и не в духе. Полковник Шперберг протянул письма. На конверте одного Матвей Иванович узнал почерк старшей дочери, падчерицы Екатерины. Она жила в Новом Черкасске.

— Ты прежде о деле докладывай, — заметил он полковнику. — Указания какие поступали?

— Новых не было. А донесение написал. Прочитайте.

— Читай, а я послушаю.

Подвинув свечу, Шперберг раскрыл папку и стал читать донесение о действиях полков за день. Матвей Иванович слушал, не перебивая, иногда по лицу проскальзывала неодобрительная гримаса.

— Ну и любитель ты, полковник, расписывать баталии. Как сочинитель. Про лихость Грекова убери, а то подумают неверно. Упомяни об Иловайском да Власове. И Жирова не обойди. Поболее впиши простых казаков, они творили дело.

Потом распечатал письмо дочери. Вести были неутешительны: серьезно болела жена, болезнь не отпускала. Дочь осторожно просила приехать, навестить больную.

«Нашла о чем хлопотать! — досадуя, ответил ей мысленно Матвей Иванович. — Об этом ли сейчас думать, когда Москва, Россия в опасности!» Сунул письмо в карман.

— А не было ли вестей от Денисова?

Вот уже сколько времени прошло, как он повелел оставшемуся за него наказным атаманом Денисову Андриану Карповичу поднять на Дону всех казаков — от мала до старца — и направить к Москве.

— Нет, ничего более из Нового Черкасска не было.

Матвей Иванович принялся ходить из угла в угол избы. На стене двигалась его большая тень.

Вид у него совсем не боевой: генеральские с лампасами штаны заправлены в шерстяные ручной вязки носки, на ногах легкие чирики, в вырезе рубахи проглядывала старческая морщинистая шея.

— Сейчас, полковник, садись, и пиши Андриану Денисову письмо насчет ополчения. — Матвей Иванович представил лицо Денисова: тяжелое, бородатое, на большом упрямом лбу две глубокие складки. Но умен, отважен, не зря был любимцем Александра Васильевича Суворова. — Изреки ему от меня строгий наказ, чтоб слал сюда все казачество. Тянуть более никак не можно. Возвращусь на Дон, с него строго спрошу за медлительность. Так и напиши! Каждый час дорог!

После битвы

Сражение у Бородино продолжалось до глубокой ночи. Ценою почти семидесяти тысяч убитых и раненых французам удалось захватить батарею Раевского, деревню Семеновское, Утицкий курган и деревню Утица. Однако решающего успеха не было достигнуто. Русская армия, хотя и понесла немалые потери, но не отступила. Ночью, предприняв наступление, она почти полностью восстановила положение.

В ту же ночь в квартире главнокомандующего состоялся нелицеприятный разговор Кутузова с начальником штаба бароном Беннигсеном.

Михаил Илларионович понимал, что, несмотря на утрату части позиций и огромные потери русской армии, сражение не проиграно. Он сознавал, что частный успех обошелся неприятелю такими же, если не большими, жертвами, что тот восполнит их не скоро и если продолжит наступление, то сделает это на свою погибель. Однако фельдмаршал находился в состоянии крайнего возбуждения еще и оттого, что барон Беннигсен самочинно вмешался в ход сражения и спутал все карты.

Накануне, во время уточнения диспозиции войск, внимание главнокомандующего привлекло левое крыло боевого построения войск. Предполагая, что французы там нанесут главный удар, фельдмаршал подтянул сюда пехотный корпус.

«Когда неприятель употребит в деле последние резервы, — размышлял он, — мы ударим ему во фланг скрытым до поры резервом. Это будет полнейшей для Наполеона неожиданностью».

И распорядился разместить в укрытии корпус генерала Тучкова и московское ополчение.

Так замыслил Кутузов. На самом же деле получилось иначе. Генерал Беннигсен, объезжая перед сражением позиции, весьма удивился такому расположению и приказал генералу Тучкову выдвинуть войска вперед, на возвышенность.

— Но такую диспозицию я получил от самого главнокомандующего, — запротестовал Тучков.

— Главнокомандующего? Я ничего не знаю! — вышел из себя Беннигсен. Самолюбивый и спесивый, он не мог смириться с тем, что после Барклая-де-Толли главнокомандующим назначили не его, а престарелого Кутузова. Разве не он, Беннигсен, командовал русской армией в Пруссии в седьмом году? Разве не под его командованием русские войска выдержали битву с армией великого Наполеона у Прейсиш-Эйлау и Пултуска?

— Позвольте, ваше превосходительство, это предусмотрено планом сражения, — не сдавался Тучков.

— Не позволю! Выполняйте, генерал, мои требования! Немедленно! Немедленно!

— Но если корпус займет положение, какое вы указываете, он в сражении будет бесполезным!

Бесцветные глаза немца округлились, впалые щеки дергались:

— Выполняйте!

Николай Алексеевич Тучков не посмел ослушаться. «Видимо, у главнокомандующего возник новый замысел», — решил он и вывел из засады корпус. Полки заняли весьма невыгодную позицию. В первый же час сражения их перемололи, а сам Тучков пал смертельно раненным.

И вот теперь Михаил Илларионович решил разобраться в произошедшем.

— Как же так случилось, барон, что Тучков не выполнил предписания?

— Видимо, генерал не проявил стойкости. Господь и покарал.

— Но ведь говорят, что вы на том настаивали, и он при вас перемешал корпус на возвышенность.

— Ничего не знаю. Я был у него, посмотрел и уехал. — Не простачком был этот ганноверец. — Вы, ваше сиятельство, неприятность ищите не там. Победа была в наших руках, если бы не Платов. — Беннигсен стоял перед Кутузовым худой, узкоплечий, глубоко запавшие глаза часто моргали, прямой мясистый нос казался еще большим, и на щеке подрагивала похожая на бородавку родинка.

— Кто-о? Платов? — Кутузов даже привстал с кресла. — О чем вы? Платов своим рейдом сделал весьма многое. Вы говорите непонятное, барон.

— Платов все делал не так, как нужно. — Беннигсен откинул большую, с тяжелым подбородком голову. — Он проявил излишнюю, даже преступную осторожность.

— Трусость, вы хотите сказать? — переспросил Кутузов. — Ну, уж нет. Увольте, барон. Я его знаю с Измаила. Вместе плечо о плечо штурмовали стены крепости. Нет-нет!

Михаилу Илларионовичу вспомнилось, как хмурым дождливым днем в небольшой хатенке генералитет решал, штурмовать ли крепость Измаил или воздержаться. Молодой бригадир тогда первым высказался за штурм. В штурме Измаила Платов командовал пятой колонной, а он, Михаил Илларионович, шестой.