Кусака - Маккаммон Роберт Рик - Страница 51

Она рывком вернула себя в реальность. То ли на нее действовала жара, то ли висящий в воздухе дым. Селеста сроду не чувствовала ни капли влечения к Эду Вэнсу и однозначно не собиралась начинать. Она швырнула жестянку в корзину для мусора и резко сказала:

– Я хочу знать, кой черт здесь творится, и хочу знать это сейчас же!

Вэнс перестал принюхиваться. Не корица, решил он. Наверно, гамамелис. Он подошел к столу и достал ключи от патрульной машины.

– Вам говорят! – фыркнула Селеста.

– Мне надо съездить за Дэнни Чэффином к нему домой. Мои ночные дежурные сделали ноги. Хотите услышать, в чем дело, придется поехать со мной. – Он уже шел к двери.

– Нечего мне тут забастовки устраивать!

Он остановился.

– Я должен запереть контору. Вы идете или нет?

Селеста представляла себе ад именно как пребывание в патрульной машине, где за рулем трясутся жиры Вэнса, но поняла, что придется терпеть.

– Иду, – процедила она сквозь зубы и последовала за шерифом.

24. СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ

– Господи, помилуй! – Хитрюга Крич выглянул из треснувшего окна и посмотрел на пирамиду. Желто-синюю клетчатую спортивную куртку он так и не снял. Рыжий клок волос взмок от пота и прилип к сверкающей лысине. – Слышишь, Джинджер: свались эта штука двумя сотнями ярдов севернее, мы сейчас уже лежали бы в могиле. Как, черт возьми, я объясню это мистеру Брассуэллу?

Джинджер Крич задумалась. Она сидела в кресле-качалке в обшитой сосновыми панелями гостиной. На Джинджер был простой синий халат, на ногах

– тапочки, в седеющих волосах – розовые трубочки бигуди. Она хмурилась.

– Стихийное бедствие, – решила она. – Так и скажешь. Промысел Божий.

– Стихийное бедствие, – повторил Хитрюга, пробуя, как это звучит. – Нет, он на такое не купится! И потом, будь это метеорит или что-то, упавшее не по собственной воле, вышло бы, что это стихийное бедствие. А раз оно соображает, какое ж это стихийное бедствие? Где тут промысел Божий?

Харв Брассуэлл был начальником Крича, сидел в Далласе, и, когда дело касалось претензий на возмещение убытков, оказывался весьма прижимистым.

– Ты хочешь сказать, что у Господа нет воли и разума? – спросила Джинджер, прекращая покачиваться в кресле.

– Нет, конечно! Просто стихийное бедствие – это буря, засуха… в общем, такое, что по силам вызвать только Богу. – Звучало это все равно неубедительно, а заводить Джинджер Кричу вовсе не хотелось: жена исступленно верила в Эрнста Энгсли, Кеннета Коуплэнда и Джимми Суэггарта.

– Не думаю, чтобы Господь имел к этому отношение.

Кресло-качалка продолжала поскрипывать. Комнату освещали три масляных фонаря, подвешенные к люстре, имитирующей тележное колесо. Пара свечей горела на телевизоре. Книжные полки были забиты «Читательским дайджестом», пачками «Географического журнала», страховым законодательством и книжками о том, как заинтересовать клиента, да еще собранием религиозной литературы, которое принадлежало Джинджер.

– Держу пари, эта штука стряхнула с фундаментов все дома в городе, – раздраженно сказал Хитрюга. – А девяносто процентов окон наверняка побито, провалиться мне на этом месте. И все улицы в трещинах. Раньше я никогда не верил в летающие тарелки, но, клянусь Богом, если это не звездолет, тогда я уж и не знаю, что это!

– Я не хочу об этом думать, – сказала Джинджер, принимаясь раскачиваться сильнее. – Никаких звездолетов.

– Да уж не Леденцовая Гора, будьте покойны! Господи, что за бардак! – Он потер лоб прохладным стаканом чая со льдом, который держал в руке. Разумеется, с отключением энергии холодильник перестал работать, но в морозильнике пока что сохранилось несколько ванночек с кубиками льда. Правда, в такой жарище надолго их хватить не могло. – Этот полковник Роудс устроил собрание с шерифом и мэром Бреттом. Меня, правда, не позвали. Наверное, я недостаточно важная персона, а? Я могу каждому жителю города продать страховой полис и ждать до посинения, но персона я недостаточно важная. А все ты! Премного благодарны!

– Кроткие наследуют землю, – отозвалась Джинджер, и Хитрюга нахмурился, поскольку не понимал, о чем она говорит. И не считал, что она сама это понимает.

– Кротких ищи в другом месте! – сообщил он жене. Та просто продолжала качаться. Хитрюга услышал, как за рекой, в католическом храме Жертвы Христовой, созывая прихожан, ритмично загудел колокол. – Кажись, отец Ла-Прадо открывает лавочку. Догадываюсь, что и преподобный Дженнингс не отстанет. Только одними церковными колоколами публику разве удержишь…

Раздался другой звук, от которого Хитрюга осекся на середине фразы.

Это был резкий треск раздираемой кирпичной кладки.

Внизу, подумал Хитрюга Крич. Похоже, что пол в подвале лопается к чер…

– Что это? – вскрикнула Джинджер, поднимаясь. Пустая качалка продолжала поскрипывать.

Деревянный пол задрожал.

Хитрюга поглядел на жену. Глаза Джинджер остекленели и стали огромными, рот открылся, превратившись в растянутое О. Тележное колесо у них над головами затряслось, масляные лампы закачались. Хитрюга сказал:

– Я… по-моему, у нас землетрясе…

Пол вздыбился, словно снизу его атаковало что-то огромное. В свете ламп блеснули выскочившие из досок гвозди. Джинджер, спотыкаясь, попятилась и упала, пронзительно завизжав, потому что Хитрюга рухнул на колени.

Раздался пронзительный треск древесины, пол под Хитрюгой на глазах у Джинджер раскололся, и тело мужа по шею ушло в разлом. Вокруг, заполняя комнату, клубилась пыль, но лицо еще было видно: белое, как мел, вместо глаз – дыры, в которых плескалось потрясение. Он смотрел, как Джинджер на спине отползает от обваливающегося пола.

– Меня что-то схватило, – сказал Хитрюга голосом, превратившимся в страшный тонкий всхлип. – Помоги мне, Джинджер… пожалуйста. – И, вытащив из дыры, протянул к ней руку. С пальцев медленно стекало что-то вязкое, похожее на серые сопли.

Джинджер завыла, мотая головой с раскачивающимися трубочками бигуди.

А потом Хитрюга исчез. Провалился в дыру, под пол гостиной. Дом снова затрясся, предавшие хозяина стены страдальчески стонали. Из трещин в сосновых панелях, подобно призрачному дыханию, поднималась известковая пыль… а потом все стихло. Слышалось лишь поскрипывание кресла-качалки и люстры, тележного колеса. Одна лампа сорвалась, но не разбилась, и лежала на круглом красном коврике.

Джинджер Крич прошептала: «Хитрюга?» Она дрожала, по лицу бежали слезы, мочевой пузырь был готов лопнуть. Потом выкрикнула: «Хитрюга!»

Ответа не было, только внизу из сломанной трубы с журчанием текла вода. Вскоре вода кончилась, и напоминающее смех журчание прекратилось.

Джинджер, чьи мышцы стали вялыми, как холодные резиновые бинты, подтолкнула себя к дыре. Она должна была заглянуть вниз (не хочу, не буду, не надо), должна – ведь дыра забрала ее мужа. Джинджер добралась до рваного края, и тут желудок пригрозил выбросить свое содержимое наружу, поэтому ей пришлось крепко зажмурить глаза и пересилить себя. Тошнота прошла, и она заглянула в дыру.

Темнота.

Она потянулась за масляной лампой и подкрутила фитиль. Пламя затрепетало, замигало и вытянулось оранжевым остреньким язычком, похожим на лезвие ножа. Джинджер сунула лампу в дыру, а другой рукой так вцепилась в обломанный край, что косточки побелели.

Желтая пыль осыпалась, закручиваясь крохотными смерчами. Джинджер заглядывала в расположенный восемью футами ниже подвал – но в полу подвала оказалась еще одна дыра, словно бы («да, – подумала Джинджер, – Иисусе сладчайший, да») прогрызенная в бетонных блоках. Под полом подвала тоже царил мрак.

– Хитрюга? – прошептала она, и эхо ответило: «Хитрюга? Хитрюга? Хитрюга?» Пальцы Джинджер свело, она выронила масляную лампу, и та, свалившись в дыру в полу подвала, пролетела еще футов десять или двадцать и под конец вдребезги разбилась о рыжую техасскую землю. Остатки масла занялись, вспыхнули языки пламени. На дне дыры, там, где что-то уволокло ее мужа в пекло, Джинджер удалось разглядеть поблескивающую слизь.