Путь воина - Ламур Луис - Страница 48

Первым ко мне подбежал Янс.

— Где тебя только носило? — широко улыбаясь, спросил он. Взглянув на Диану, он заулыбался еще шире. — Я говорил Темперанс, что ты придешь не один. Сказал: приведешь с собой даму, но не сказал, кого именно. Она чуть со свету меня не сжила, но я был нем как рыба!

— Нас кто-то преследует, Янс. И хочет во что бы то ни стало расправиться с нами. Он убил одного из наших друзей-катоба. Скорее всего убил.

— А вот это, Кин, уж очень некстати. Двое из наших людей больны, лежат в лихорадке. Их много?

— Думаю, что мало, но справиться с ними будет нелегко.

Янс снова заулыбался.

— А когда с ними было просто? Нам с тобой, Кин, выпало родиться в лихие времена, когда постоянно приходится иметь дело с лихими людьми, и, на мой взгляд, мы с тобой им ни в чем не уступим. — Он взглянул на индейцев. — Где вы с ними встретились?

На ходу я начал свой рассказ, и он слушал внимательно, время от времени кивая. В конце он покачал головой.

— Верится с трудом. Когда ты решил отправиться на острова, я был уверен, что это безнадежное дело. Совсем безнадежное.

— Белых женщин там не так много, Янс, и поэтому на них обращают внимание. Но все же без Генри я бы ничего не смог.

— Он хороший человек, и мы ему рады. — Он кивнул в сторону поселения. — Они уже знают о том, что ты идешь, и все готово, чтобы закатить пир в честь возвращения блудного сына.

— Это я-то блудный сын? По-моему, к тебе это подходит в большей степени.

Нас уже дожидались, и, увидев Диану, Темперанс бросилась к ней.

— О, Ди! Если бы мне было дано выбрать себе сестру, я выбрала бы тебя!

— Заходите в дом, — тихо сказала Лила. — Еда на столе, а вы небось проголодались с дороги.

Мой взгляд задержался на этой женщине, которая когда-то была служанкой у моей матери, а потом стала женой одного из лучших друзей моего отца. Я всегда поражался ее габаритам, ибо ростом она была не ниже меня и казалась столь же широка в плечах, как и я, хотя в этом смысле мне было мало равных даже среди мужчин. В волосах у нее появилась первая седина, и мне было больно смотреть на это. Но ведь она все-таки постарше моей матери.

Мамочка моя… суждено ли нам еще когда-нибудь свидеться с тобой?

Она вернулась в Англию, забрав с собой Ноэллу и Брайана, но я хорошо ее помнил.

Джереми вернулся после изнурительной работы в поле, но улыбался с привычным задором.

— Сколько лет, сколько зим, приятель! Но уж теперь-то ты должен остаться.

Этот человек стоял, защищая мою мать, когда она рожала во время битвы с сенеками. Он был другом моего отца и покинул Англию вместе с ним, будучи джентльменом до мозга костей, странствующим воином. Теперь он стал еще и заправским фермером, которому принадлежали многие акры земли, дающей обильные урожаи, и который к тому же скупал меха у индейцев из дружественных племен.

— Вместе со мной к вам пришла беда, — сказал я и тут же объяснил, в чем дело.

— Наши люди как раз возвращаются с полей, — ответил Джереми.

Все вошли в дом, где уже был накрыт стол, а я задержался, чтобы оглядеться вокруг. В одном месте у самой земли бревна частокола были черными. Это было то самое место, где разведенный индейцами огонь успел опалить стену, прежде чем его потушили. Мой отец со своими людьми пришел в эту страну, когда белых можно было встретить разве что на побережье. Он оставался на востоке до тех пор, пока не отправился далеко в горы, на поиски новых земель. Это было у нас в крови, и каждый знал свое предназначение: всегда идти вперед, за дальние горы, чтобы открывать новые, еще никому не ведомые земли.

В доме было светло и радостно — яркие солнечные лучи врывались в окна и играли на боках начищенной до блеска медной посуды, заставляя тускло поблескивать даже олово. Полы, как всегда, были безупречно выметены, а на окнах висели занавески. На деревянных стойках вдоль стен стояли мушкеты. Тяжелые ставни были распахнуты настежь, но в случае чего их можно было довольно быстро закрыть.

Крепкого сложения человек с пышной светлой копной волос отодвинулся от стола.

— Пойду на стены, — сказал он.

После того как он ушел, Джереми сказал:

— Это Шаумберг, он немец. Он прослышал о нас и отправился на поиски. Один-одинешенек, прихватив с собой жену и маленького сына. Они прошли через лес.

— Значит, он — наш человек, — сказал я.

— Он много работает, мастер на все руки. Отважный. Похоже, совсем ничего не боится.

— Лучше было бы, — заметил я, — чтобы он хоть немного боялся.

— Да уж, но зато он очень точен и аккуратен во всем.

Один за другим мужчины выскальзывали из-за стола и уходили на стены, и когда я в очередной раз взглянул на стойку с мушкетами, она оказалась наполовину пуста. Я тоже стал выбираться из-за стола.

— А ты сиди, — остановила меня Лила. — Еще успеешь. Подожди, когда начнется бой, если, конечно, он вообще состоится.

Она снова наполнила мой стакан, оставаясь стоять напротив, по другую сторону стола.

— Она мне понравилась. А семья у нее есть?

— Только отец. Хороший человек. Он должен жить с нами. Из него мог бы получиться хороший учитель, — добавил я. — Тем более, что вскоре он может нам понадобиться.

Мы еще долго сидели друг напротив друга, беседуя о разном. Пришел Янс и сел рядом. Когда я спросил его о наших врагах, он лишь руками развел.

— Мы ничего не видели, но они должны быть где-то неподалеку. Через наше поле бежал молодой олень — там, где они обычно перебегают, — а потом вдруг развернулся на полпути и припустил назад.

— Если это Макс Бауэр, — сказал я, — то ему любой ценой нужна победа, и ради нее он пойдет на все. Он станет выжидать или же попытается придумать какую-нибудь хитрость.

Повернув голову, я взглянул на Янса.

— Он мой, — сказал я. — Я хочу убить его сам.

Янс неопределенно пожал плечами.

— Будь что будет, Кин. Если он попадется под руку мне или, скажем, Джереми, значит, так тому и быть.

При одном только воспоминании об этом человеке меня охватывала неудержимая ярость. Признаюсь, среди моих знакомых было несколько таких, кого я недолюбливал, но во всем мире не было человека, которого я ненавидел бы так же страстно и яростно. И все же на сей раз это была не просто ненависть. Мы оба были сильными соперниками, каждый считал другого своим заклятым врагом. И никакого значения не имеет то, как и при каких обстоятельствах произошло наше знакомство, ибо рано или поздно эта битва должна была состояться. Такова уж была наша природа, и Макс Бауэр не хуже меня понимал это. Нам не терпелось поскорее сойтись в схватке; мы оба ждали этого момента.

Бауэр был жестоким чудовищем, он был хуже дикаря, потому что был хладнокровен и расчетлив. Я не испытывал ненависти к индейцам, с которыми мне приходилось сражаться. Войны были для них привычным делом, и они сражались против всех, потому что так было принято. В большинстве своем это были замечательные люди, и хотя мой отец был убит ими, но и он тоже не чувствовал к ним вражды. Они были людьми, пусть они сражались против него, но они всегда оставались людьми и великими воинами. Они знали, что даже на войне есть место чести и уважению.

С Максом Бауэром все было иначе. Мы должны биться, и один должен всенепременно уничтожить другого. А пока каждый был начеку.

Лиле не было нужды упрашивать меня не ходить на стены, потому что в глубине души я догадывался, что Бауэр не станет атаковать нас в открытую. Он просто подойдет, поглядит, что к чему, побродит по лесу и, прежде чем убить, постарается как-то навредить мне или кому-то из моих близких. Он был из тех, кто хорошо знал, что вместе со смертью приходит конец страданиям. Он хотел убить меня, но только после того, как я настрадаюсь от всего, что только может заставить человека страдать. Единственное его преимущество, пожалуй, заключалось в том, что он хотел убивать, а я нет. Я хотел сражаться с ним, сломить, уничтожить его. Но я не ставил своей целью убийство.