Песчаные короли (сборник) - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 21

Пока они обсуждали вопросы тактики, напряженность мисс Брендон исчезла. Под конец разговора она даже развеселилась.

— Все хорошо, — подвела итоги Диана. — Желаю вам приятно провести время. Помните, наша профессия требует максимального использования всех возможностей; мы никогда не выбираем дешевых снадобий — это было бы подозрительно и нехарактерно; кроме того, чем экзотичнее будут эти снадобья, тем лучше он поймет, что информация достанется ему не дешево; тогда, если он ее все же заполучит, она будет казаться ему более правдоподобной. Когда он предложит вам деньги, удвойте сумму, а потом согласитесь на пятьдесят процентов сверх предложенной вам суммы. Это своего рода условность, которая еще больше уверит его.

— Поняла, — кивнула мисс Брендон. — Но что я должна делать с деньгами, мисс Брекли?

— Дай вам бог счастья, девочка! Делайте с ними все, что вам захочется. Вы их заработали. В общем, с вами все ясно. Обратитесь к мисс Толвин, когда салон закроется, и она проинструктирует вас. Потом дадите мне знать, как идут дела.

Как только девушка вышла, Диана нажала клавишу интеркома.

— Сара, принесите мне, пожалуйста, личное дело мисс Брендон.

Сара Толвин вошла почти сразу же, держа в руках тонкую папку.

— Красивая девочка… Перемена в лучшую сторону, — заметила Диана.

— Способная, — согласилась мисс Толвин. — Из тех, что становятся настоящими матронами. Жаль, если с ней такое случится.

— Дорогая Сара, у нее есть чувство меры, — ответила Диана, раскрывая папку.

— Это все? — спросил Ричард.

Он посмотрел на повязку на левой руке, потом осторожно коснулся ее пальцем.

— Само собой, ничего драматичного. В фильмах все это изображается куда эффектнее, — сказал Френсис. — Препарат будет, — продолжал он, — медленно рассасываться и усваиваться организмом. Можно делать инъекции, но это неприятнее и менее удобно. Они вызывают озноб, а при подсадках процесс идет спокойно и равномерно.

Ричард еще раз посмотрел на повязку:

— Трудно поверить. Я даже и не знаю, что сказать, сэр.

— Ничего не нужно. Смотрите на это с практической точки зрения: как только мне стало известно, что вы обо всем знаете, оказалось необходимым предложить и вам это благо. Кроме того, Зефани уже давно на этом настаивала. Но самое важное — это то, что вы должны сохранять все в строгой тайне.

— Обещаю. Однако… — Он заколебался. — Вы не рискуете, сэр? Я хочу сказать, что мы встречались с вами всего три-четыре раза, и вы обо мне почти ничего не знаете.

— Вы будете удивлены, дружище. В Дарре, — пояснил он, — всегда работают над несколькими проектами большого потенциального значения. Естественно, наши конкуренты стараются выведать о них все, что только удастся. Некоторые из них не очень разборчивы в средствах. Они без колебаний использовали бы все что угодно, лишь бы чтобы достичь своей цели. А когда вы имеете привлекательную дочку, вашей — правда, не очень приятной — обязанностью становится знать обо всех ее друзьях, их окружении и связях.

И если выясняется, что они состоят на службе у тех, кто субсидирует большие химические предприятия, или имеют родственников в правлениях промышленных концернов, то достаточно лишь одного намека на это, чтобы их спровадить. Кстати, мне придется прибегнуть ко всем возможным приемам, чтобы мистер Фериер ничего не заподозрил.

Ричард удивился:

— Том Фериер работает в каком-то рекламном бюро. Я знаю его еще со школы.

— Возможно, однако совсем недавно вы встретились с ним снова и познакомили его с Зефани, не правда ли? А знали ли вы, что его мать вышла замуж второй раз три или четыре года назад и ее муж — главный директор исследовательского центра какого-то химического концерна? Нет, я вижу, вы об этом не знали. О, мир этот очень запутан, парень. Не думаю, что о Фериере нужно говорить Зефани. Это, как я уже сказал, необходимая мера предосторожности.

— Ну как, Ричард? — спросила Зефани, когда они вошли в гостиную. — Немного пощипывает, да? Но это скоро пройдет, а потом ты даже и чувствовать не будешь, что там что-то было.

— Надеюсь, что так, — ответил Ричард с некоторой иронией. — Однако меня несколько волнует такая штука: три дня моей жизни будут теперь равняться одному; казалось, и есть я теперь должен один раз в день. Не понимаю, почему это пока не так?

— Потому, что твой организм еще не находится в состоянии спячки или оцепенения, и ему для поддержания физиологических процессов требуется такое же количество калорий, как и раньше, — ответила Зефани, как будто это было вполне очевидно.

— Хорошо, поверю тебе на слово, — согласился Ричард. — Фактически, если бы не имя Саксовер… — Он передернул плечами, нахмурился и продолжил: — Извините меня, доктор Саксовер, но трудней всего понять, зачем такая… секретность. Вы оба уже с исключительным терпением объясняли мне, я знаю. Возможно, позднее я и свыкнусь с этим, но сейчас не могу избавиться от ощущения, что я вдруг очутился среди алхимиков. Надеюсь, это не звучит обидно, я не хотел этого. Но ведь это же двадцатый век, и наука не ведет себя так — собственно, мне казалось, не ведет, — словно она боится, что ее осудят за жульничество, — закончил он и неуверенно посмотрел на них.

— Да, наука не должна вести себя таким образом, могу вас заверить, — ответил Френсис. — И если бы у нас было достаточно источников сырья или нам удалось бы синтезировать это вещество, она бы так себя и не вела. Вот в чем камень преткновения. Ну, а сейчас извините меня, у меня есть еще кое-какие дела до обеда, — сказал он и вышел.

— Надеюсь, — проговорил Ричард, когда за Френсисом закрылась дверь, — надеюсь, что когда-нибудь, может, я и на самом деле поверю в это. Умом-то я и сейчас все понимаю…

— Надеюсь, так будет, но это нелегко. Правда, это куда тяжелее, чем я думала. Рухнула и разбилось вдребезги основная модель, воспринятая нами еще в детстве: дети, родители среднего возраста, старики и старухи. Казалось незыблемым, что смена поколений происходит именно так. А сколько еще других понятий нам придется просто откинуть. Большинство существующих критериев и эталонов нужно отвергнуть как непригодные.

Ее лицо стало серьезным.

— Десять дней назад я была бы счастлива от одной только мысли прожить с тобой пятьдесят лет, Ричард, если, конечно, мы будем счастливы. А сейчас я не знаю… Разве можно прожить с кем-то пятьдесят — двести лет? Смогут ли двое любить друг друга так долго? Что будет? Насколько каждый из них изменится за такое долгое время? Мы не знаем. И никто не может нам этого сказать.

Ричард сел рядом с ней и обнял ее.

— Милая, за пятьдесят лет всего не узнаешь. И не потому ли остается много неизведанного, что у людей нет еще пятидесяти лет? И этого мы не знаем. Нам, конечно, придется иначе строить свою жизнь, однако зачем волноваться на сто лет вперед? А что касается всего прочего, то разве оно так уж плохо? Мы не могли заглянуть в наше будущее десять дней назад, но мы не можем этого и сейчас. Мы знаем лишь, что, возможно, проживем значительно дольше, нежели надеялись. Так почему же не начать с того, с чего мы и начали бы — с хорошего или с плохого? Именно так я хочу поступить, а ты?

— О, конечно, Ричард, конечно, только…

— Только что?

— Я не совсем уверена… Крах схемы, модели… Скажем, стать бабушкой в двадцать семь лет или прабабушкой в тридцать пять… Все еще иметь возможность родить ребенка после девяноста и так далее. И это только при коэффициенте три. Все как-то удивительно перепуталось. Я не думаю, что хочу этого, однако и не уверена, что не хочу.

— Милая, ты так говоришь, словно у всех, кто живет семьдесят-восемьдесят лет, эта жизнь четко спланирована. На это не так, поверь мне. Люди сначала должны научиться, как прожить жизнь, а к тому времени, когда они начинают что-то понимать, жизнь уже проходит. И на исправление ошибок не остается времени. А у нас будет время, чтобы научиться жить, а затем наслаждаться самой жизнью. Хоть это все еще не кажется мне реальным, но должен признать, что твоя Диана была права. Людям нужно больше времени.