Героев не убивают - Топильская Елена Валентиновна - Страница 34

Все это было хорошо, но женщины Теодора Сергеевича Асатуряна меня не интересовали ни в малейшей степени. Я лезла вон из кожи, стараясь найти следы пребывания молодого человека с обожженным лицом. Я так зациклилась на этом обожженном лице, что даже не обратила внимания, как во дворе истошно пискнул котенок и тут же замолк.

В следующую минуту я практически не удивилась и не испугалась, когда закрыла дверцу шкафа и встретилась глазами с незнакомым человеком. Но это был шок. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, не мигая, и шок постепенно проходил; а меня с ног до головы медленно охватывал липкий ужас. Я с трудом, сделав невероятное усилие над собой, оторвалась от его черных зрачков и перевела взгляд на лицо. И чуть не умерла от страха: черные немигающие глаза смотрели на меня с изуродованного, красно-фиолетового лица. В следующее мгновение человек, стоящий передо мной, резко выбросил вперед руку, и я упала.

Только сильно стукнувшись затылком об пол, я пришла в себя и попыталась закричать, позвать на помощь Сергея. И, как в кошмарном сне, поняла, что не могу выдавить из себя ни единого звука, кроме сиплого писка.

Даже и не знаю, сколько я пролежала на полу, хрипя и ощупывая голову.

Когда я смогла приподняться на локте и оглядеться, в комнате уже никого не было. Из холла доносилось спокойное воркование старушек.

Кое-как поднявшись, я с трудом дотащилась по лестнице до второго этажа, поминутно оглядываясь и вздрагивая. Вскарабкавшись наверх, я завертела головой в поисках Крушенкова и вдруг осознала, что у меня страшно болит шея. Услышав шорох из комнаты напротив лестницы, я на негнущихся ногах подкралась и заглянула туда. Крушенков сидел у окна и перебирал бумаги, вываленные на письменный стол.

— Зачем этому ублюдку нужен был письменный стол? Он и писать-то не умел, — бормотал Крушенков, роясь в бумажках. — А, Маша?

Обернувшись, он посмотрел на меня и испугался. Вскочив так резко, что половина бумаг рассыпалась, он подбежал ко мне:

— Господи, Маша! Что случилось? Ты упала?!

Я помотала головой и скривилась от боли в шее.

— Скажи, что произошло?! — добивался от меня Крушенков, поддерживая меня за локти и разглядывая мою шею.

Поскольку я говорить так еще и не могла, а только мычала, он бережно подвел меня к зеркалу на стене, и оно отразило мои совершенно безумные глаза, встрепанные волосы и красную полосу на шее.

— Машка, да скажи же ты хоть слово? — Крушенков легонько потряс меня за плечи, и я обрела способность говорить. Все еще хрипя, я сбивчиво рассказала, что в дом как-то проник тот самый киллер с обожженным лицом. А может, он уже был в доме, когда мы вошли, ведь старушки-понятые его не видели. А вдруг он и сейчас еще в доме? Тут силы покинули меня, и я разрыдалась на груди у испуганного Крушенкова. А он не знал, что со мной делать, и покорно стоял, пережидая мою истерику.

Наконец я относительно успокоилась и, продолжая мертвой хваткой держаться за кру-шенковский рукав, поведала ему, как я смотрела в глаза убийце.

— Ну, теперь мы, по крайней мере, знаем, что он существует на самом деле и был связан с Осетриной, — мягко сказал Крушенков. Он осторожно подвел меня к креслу у окна и усадил. — Ты побудешь тут одна немного? Я пройдусь по дому…

— Нет! — захрипела я что было сил. — Не уходи! Я боюсь! Я пойду с тобой.

— Хорошо, — пожал плечами Крушенков. Наверное, он решил со мной не спорить. Достав пистолет и передернув затвор, он левой рукой взял меня за руку, и мы тихонько пошли на разведку.

Совершая вслед за Крушенковым осознанные действия, я как-то постепенно успокоилась и смогла общаться на профессиональном уровне. Дом старый чекист Крушенков осмотрел качественно; я плелась за ним и только отмечала, что ни в одном из обойденных нами помещений следов преступника нет. Бабушки и впрямь все это время просидели в креслах в холле, но за их спинами вполне возможно было незаметно проникнуть в дом. Выйдя во двор, Крушенков, не убирая пистолета, присел на корточки перед безжизненным тельцем черно-белого котенка.

— Все-таки он вошел через дверь, — сказал он, подняв на меня глаза. — Если бы он через окно влез, он шел бы другой дорогой. Жестокий, скотина.

Отморозок.

— Да, — согласилась я. — Он не в доме был, а пришел с улицы; я ведь сначала услышала писк котенка, а потом появился он.

— Он тебя по шее ударил, Рэмбо хренов. — Крушенков поднялся на ноги и рассматривал след у меня на шее. — Чуть промахнулся, хотел, наверное, вырубить, чтобы ты сознание потеряла.

Я машинально схватилась за шею. Было больно и обидно. У меня на глаза навернулись слезы при мысли, что описать этого Рэмбо я не смогу. Хоть я и смотрела на него в упор довольно долго, я не запомнила ничего, кроме черных глаз и багрового пятна на лице. Я снова как будто увидела перед собой это обезображенное лицо и затряслась. Крушенков обхватил меня за плечи и стал гладить, успокаивая. При этом пистолет в его руке стволом больно ездил мне по уху, но я терпела.

— Маш, ты, главное, никому не говори об этом, — шептал мне на ухо Крушенков. — Шефу своему доложи — и все, ладно? У тебя есть кофточка какая-нибудь с высоким воротом, чтобы шею прикрыть? Или платочек повяжи на шею…

— А Лешке? А Кораблеву? — всхлипывала я.

— Пока не надо, — убеждал Крушенков. Конечно, после этого происшествия мы скомкали осмотр, сунули бабушкам подписать то, что успели заложить в протокол, и уехали. Довезя бабушек до места, Крушенков предложил поесть в каком-нибудь из окрестных ресторанчиков, которых на трассе видимо-невидимо. Я сомневалась, что мне полезет в горло пища, да и глотать было еще больно, но выпить, чтобы успокоиться, мне хотелось.

Устроившись в темном углу какой-то шашлычной, мы с Крушенковым наконец смогли спокойно обсудить происшедшее.

— Зачем он приходил, Сережа? Что ему нужно было в доме?

— Конечно, что-то взять важное, — согласился со мной Крушенков. — То, чего мы с тобой так и не нашли. Ну что, после того как мы там засветились, может, взять курсантиков и прочесать дом? Каждый квадратный сантиметр проверим, а?

— Сережа, в любом случае, наверное, надо засаду там оставить. А вдруг наш киллер просто там живет? И спокойно вернулся домой после трудового дня?

Но по некоторому размышлению мы эту версию отвергли. Во-первых, даже если он не заметил, что замок в двери взломан, не заметить того, что дверь открыта, он не мог. Если он пробирался в дом через входную дверь, минуя холл, старушек в холле он тоже не мог не заметить. Но все равно в дом проник; значит, что-то ему там было позарез нужно. И мне пришлось с прискорбием признать, что это «что-то» он вполне мог уже, найти и унести, пока я валялась за шкафом, беспомощная, как опрокинутый на спину жук.

Потом Крушенков ушел созваниваться, и в рекордные сроки отрапортовал, что засада будет. А сам изъявил желание отвезти меня домой и проследить, чтобы там мне не грозили никакие неожиданности.

— Сережа, а может, нужно подождать, пока твои люди не приедут? Вдруг он вернется еще до того, как они появятся?

— Не надо, Маша, — отговорил меня Крушенков, — так рано он туда снова не сунется. Не волнуйся, я все организовал.

И мы поехали в город.

Глава 14

От пережитого на вилле и от выпитого в кафе меня в дороге сморила дремота. Я и сама не заметила, как сползла по сиденью и запрокинула голову; временами, когда машину подкидывало на ухабах, я приоткрывала глаза и осматривалась. Постепенно ухабов стало меньше, и я перестала открывать глаза, сквозь сон мечтая, чтобы эта дорога подольше не кончалась. Один раз на крутом повороте я качнулась со своего сиденья и инстинктивно ухватилась за рукав Крушенкова. Он наклонился ко мне и тихо спросил, как я себя чувствую? Я с закрытыми глазами прошептала, что все нормально и что вот бы мы ехали подольше — так неохота вылезать из машины…

А потом мне стал сниться какой-то хороший сон и снился очень долгоНесколько раз я сквозь полуоткрытые веки взглядывала на дорогу, но не могла узнать, где мы едем, и снова проваливалась в теплую дремоту. Я отлично выспалась и отдохнула, но глаз не открывала, с замиранием сердца думая, что вот-вот машина остановится возле моего дома — по моим подсчетам, мы и так уже ехали вдвое дольше положенного. Но машина все не останавливалась и продолжала плавно катиться по дороге. Наконец я выпрямилась на сиденье и с недоумением уставилась на окрестный пейзаж.