Южная звезда (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль - Страница 28

Это одна из наиболее ярких и плодородных, а одновременно и самых здоровых областей Африки, чем можно объяснить, но отнюдь не оправдать ту неотразимость, с которой она притягивает к себе опасных соседей. Только что открытые месторождения золота тоже оказывали свое влияние на политику Англии в отношении Трансвааля.

С географической точки зрения внутри этой области с населяющими ее бурами различают три главных региона: Верхний (или Хооге-Вельд), Край Холмов (или Банкен-Вельд) и Край Кустарников (или Буш-Вельд). Верхний регион самый южный из них. Его образуют горные цепи, отходящие от Драконовых гор к западу и югу. Это рудный округ Трансвааля, где климат сухой и холодный, как в Оберланде вокруг Берна. Банкен-Вельд — округ преимущественно сельскохозяйственный. Он расположен севернее Верхнего региона и в своих узких долинах, орошаемых водными потоками и затененных вечнозелеными деревьями, дает приют большей части голландского населения. Наконец, Буш-Вельд, или Край Кустарников — по преимуществу охотничий регион, широкими равнинами простирается на север до самых берегов Лимпопо, продолжаясь на западе до страны бечуанских кафров.

После того как наши путешественники выехали из Потчефстрома, расположенного в Банкен-Вельде, им на пути к Буш-Вельду предстояло пересечь по диагонали самую большую часть этого региона, а затем, двигаясь на север, достичь берегов Лимпопо.

Пройти первую часть пути по Трансваалю было, разумеется, легче всего. Они находились пока еще в стране, наполовину цивилизованной. Самые крупные неприятности сводились к увязнувшему в грязи колесу или к заболевшему быку. Вдоль дороги во множестве водились дикие утки, куропатки, косули, ежедневно пополнявшие утреннее и обеденное меню. На ночь устраивались обыкновенно на какой-либо ферме, чьи обитатели, три четверти года проживавшие в полной изоляции от остального мира, с искренней радостью принимали проезжих гостей.

Буры везде были одинаковы — гостеприимны, предупредительны и бескорыстны. Правда, местный этикет требовал, чтобы за приют, предоставляемый путешествующим людям и животным, давалось вознаграждение. Однако от этого вознаграждения хозяева почти всегда отказываются, а при отъезде даже настаивают, чтобы гости запаслись у них мукой, апельсинами, сушеными персиками. И какую бы дешевую мелочь не оставляли им взамен — предмет экипировки или охотничью принадлежность, кнут, уздечку, пороховницу — они неизменно приходили в восторг. Эти честные люди, затерянные в одиночестве среди обширных пространств, ведут размеренную жизнь; сами они и их семьи живут тем, что дают их стада и вместе со своими помощниками — готтентотами или кафрами — обрабатывают ровно столько земли, сколько требуется для обеспечения себя зерном и овощами.

Дома их бесхитростно слеплены из глины и покрыты плотным слоем соломы. Если дождем размоет стену,— что частенько случается,— то материал для ремонта всегда под рукой. Всей семьей они принимаются замешивать глину, пока не наготовят большую кучу; и тогда мальчишки и девчонки, набирая глину горстями, обрушивают на промоину целый град «бомб», который вскоре ее и закупоривает. Внутри этих жилищ можно увидеть лишь несколько деревянных табуреток, грубо сколоченный стол и кровати для взрослых. Дети довольствуются бараньими шкурами.

И все же в этом примитивном существовании находится место и искусству. Почти все буры — музыканты, играют на скрипке или флейте. Они страстно любят танцевать и когда речь идет о том, чтобы собраться для излюбленного времяпровождения,— а это порой двадцать лье расстояния,— им неведомы ни препятствия, ни усталость.

Девушки у них скромны и часто очень красивы в простеньких нарядах голландских крестьянок. Они рано выходят замуж, отдавая в качестве приданого своему жениху только скот — дюжину быков или коз, телегу или иное богатство в том же роде. На мужа возлагается постройка жилья, распахивание нескольких десятин земли вокруг — и хозяйство уже заложено.

Буры живут до глубокой старости, столетних старцев среди них больше, чем где-либо еще в мире. Странный, пока не нашедший объяснения феномен[83] — чрезмерная полнота, которой в зрелом возрасте буры страдают почти повально и которая достигает у них невероятных пропорций. Впрочем, они очень высокого роста.

Между тем путешествие продолжалось без приключений. И редко бывало так, чтобы прямо на ферме, где они вечером останавливались, они не узнавали чего-нибудь нового про Матакита. Всюду видели, как он быстро проносился мимо в коляске, запряженной страусом, вначале с опережением в два-три дня, потом в пять-шесть и, наконец, в семь или восемь дней. Не возникало сомнений в том, что они шли по его следу и в том, что негр все больше увеличивал разрыв между собой и теми, кто устремился за ним в погоню.

Четверо преследователей тем не менее делали вид, что уверены в успехе. Должен же беглец когда-нибудь остановиться. Поимка его была лишь делом времени.

Поэтому Сиприен и его спутники чувствовали себя привольно. И мало-помалу начали предаваться своим излюбленным занятиям. Молодой инженер собирал образцы скальных пород. Фридель составлял гербарий и похвалялся, что может по одному внешнему виду предсказать свойства коллекционируемых растений. Аннибал Панталаччи донимал Бардика или китайца, а в качестве извинения за свои скверные шутки готовил во время остановок отменные макаронные блюда. Джеймс Хилтон взял на себя снабжение дичью; не проходило и половины дня, как он успевал настрелять с дюжину куропаток, кучу перепелов, а иногда подстрелить еще и кабана или антилопу. Так, переход за переходом, добрались они до Буш-Вельда. Фермы теперь попадались все реже и в конце концов исчезли совсем. Путешественники достигли последних пределов цивилизации.

Теперь каждый вечер им приходилось ставить лагерь и разжигать большие костры, вокруг которых люди и животные устраивались спать, с непременной охраной ближайших окрестностей.

Окружающий пейзаж принимал все более дикий вид. Зеленые долины Банкен-Вельда сменились равнинами желтоватого песка, зарослями колючего кустарника и попадавшимися время от времени ручьями в болотистых берегах. Иногда караван даже делал крюк, чтобы объехать целый лес колючих деревьев. Это небольшие, от трех до пяти метров высотой деревца с бесчисленными, почти горизонтально растущими ветвями, которые усажены шипами от двух до четырех дюймов длиной, твердыми и острыми как кинжал. Этот край Буш-Вельда, более всего известный под именем Лион-Вельд, или Львиный лес,— вроде бы не очень оправдывал свое грозное название, ибо за три дня путешествия никто не заметил никаких признаков обитания хищников. «Это, скорее всего, просто традиционное название,— убеждал себя Сиприен,— львы, надо думать, давно отступили в глубь пустыни!» Когда он высказал свое мнение Джеймсу Хилтону, тот расхохотался.

— Вы полагаете, львов здесь нет? — спросил он.— Просто вы не умеете их видеть!

— Как это возможно? Не увидеть льва посреди голой равнины! — иронически заметил Сиприен.

— Ну что ж, готов биться об заклад на десять фунтов,— заявил Джеймс Хилтон,— что не пройдет и часу, как я покажу вам льва, которого вы, как окажется, не заметили!

— Я из принципа никогда не бьюсь об заклад,— ответил Сиприен,— но ради, эксперимента готов и на это.

Они прошагали двадцать пять или тридцать минут, все уже и думать забыли про львов, как вдруг Джеймс Хилтон закричал:

— Господа, взгляните на муравейник, который торчит вон там, справа!

— Подумаешь, невидаль! — ответил ему Фридель.— Вот уже дня три, как мы только их и видим!

И верно, в Буш-Вельде ничто не встречается так часто, как огромные кучи желтой земли, вздыбленной бесчисленными муравьями, и лишь эти кучи, перемежаясь с кустарниками или купами тощей мимозы, нарушают иногда однообразие бесконечной равнины.

Джеймс Хилтон молча усмехнулся.