Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Дюма Александр - Страница 13

Погода стояла великолепная, и, благодаря постоянному ветру Гасконского залива, они славно прошли от Сен-Мало до Тенерифа, если, конечно, можно назвать славным для корсара переход, на котором не встретилось ни одного судна для доброй охоты. Если не считать английского фрегата, спасаясь от которого «Призрак» развил свою лучшую скорость. А корабль Сюркуфа мог делать до двенадцати узлов в час. Прекрасная погода позволила капитану затеять обычные упражнения в ловкости, и добрая часть подвешенных бутылок была разбита им, а также Рене, редко допускавшим промашку.

Матросы, никогда не достигавшие той же меткости, что их предводитель, открыто аплодировали молодому человеку. Офицеры же без неприязни и зависти любовались прекрасным оружием, с которым или, скорее, благодаря которому Рене чудодействовал.

Это было гладкоствольное ружье для охоты пулей на мелких животных и даже на тех, которых пулей так просто не взять, и нарезной карабин того же калибра для крупных животных или людей, в тех странах, где человек низведен до уровня дичи. В двух ящиках поменьше хранилось по паре пистолетов, в одном — обычная дуэльная пара, и во втором — боевые пистолеты о двух стволах друг над другом. Кроме того, у Рене был сделанный специально под его руку абордажный топор без всяких прикрас, превосходной вороненой стали, такой отменной закалки, что с одного удара, словно тростинку, перерубал железный прут толщиной в мизинец. Но оружием, которое Рене предпочитал, о котором заботился с подлинным вниманием и носил на шее на серебряной цепочке, был чуть изогнутый по-турецки кинжал, настолько острый, что мог, подобно легендарным арабским саблям из Дамаска, разрезать на лету шелковый платок.

Сюркуф был счастлив присутствием Рене на борту, а еще больше тем, что сделал его своим секретарем, так как это позволяло им беседовать сколько угодно. Капитан, характера сумрачного и деспотичного, был малообщителен и, чтобы крепко держать в руках весь этот разноплеменный сброд, много заботился о времяпрепровождении и развлечении команды. На борту «Призрака» было два зала для упражнений с оружием, один на юте, для офицеров, второй на полубаке — для матросов, которые имели склонность к фехтованию. Капитан также заставлял команду упражняться в стрельбе — но только тир для старших офицеров находился на правом борту, а для младших офицеров и матросов — по левому.

Лишь его помощник, г-н Блик, мог безо всяких предлогов или докладов входить в капитанскую каюту. Всем остальным офицерам, даже лейтенантам, требовалась на то веская причина. На Рене этот порядок не распространялся, но, опасаясь потерять расположение товарищей, он редко пользовался этой привилегией и, вместо того, чтобы идти к Сюркуфу, оставлял ему возможность прийти самому.

Каюта капитана была обставлена с чисто военным изяществом: две 24-фунтовые пушки, которые прятались внутри, когда врага не было видно, были медными, но казались отлитыми из золота, так ярко начищал их негр Бамбу, которому нравилось любоваться своим отражением в них. Каюта была обита индийским кашемиром, оружие со всех частей света украшало стены. Простой гамак из грубого холста подвешивался в промежутке между пушками и служил постелью. Одежду Сюркуф бросал на большой диван, который, как и гамак, помещался между двух пушек и время от времени заменял ему постель. Перед сражением всю мебель, которая могла попасть под откат орудий, убирали, и каюта целиком освобождалась для артиллеристов.

Прохаживаясь по палубе, Сюркуф ни с кем не говорил, за исключением вахтенного, и все спешили посторониться и убраться с его пути. Поэтому капитан, чтобы не доставлять неудобств команде, во время прогулок держался верхней палубы.

У него было обыкновение, если он находился в каюте, вызывать слугу, негра Бамбу, ударами тамтама, разносившимися по всему кораблю, и по звучанию и силе их всякий угадывал настроение и расположение духа капитана.

На Тенерифе, в этом земном раю, где восемь дней обитали его люди, к радостям охоты и рыбной ловли Сюркуф добавил новое развлечение: танцы.

Каждый вечер, в час, когда от деревьев исходил благоуханный аромат, а с моря дул свежий бриз, под прекрасным небом, усыпанным неизвестными в Европе созвездиями, на лужайку, покрытую травой, ровную, точно скатерть, спускались из деревень Часна, Вилафлер и Арико пригожие крестьянки в красочных нарядах. В первый день было сложно найти музыку, достойную прославленных танцоров и прелестных танцовщиц, но Рене предложил:

— Дайте мне гитару или скрипку, и я думаю, что припомню старое походное ремесло.

Чтобы достать в испанском селеньи гитару, надо лишь протянуть руку. На следующий день Рене выбирал из десяти скрипок и стольких же гитар. Молодой человек взял одну, не глядя, и с первого же аккорда стала видна рука мастера. На следующий день к оркестру присоединились флейта и барабан, которые обычно каждый вечер играли отбой, а теперь, под управлением Рене, поддерживали долгие ноты и рулады испанского инструмента.

Однажды случилось так, что Рене забыл о танце и танцорах и, углубившись в воспоминания, впал в минорные импровизации. Тогда танец остановился, упала тишина и, затаив дыхание, жестами призывая друг друга к молчанию, все собрались вокруг молодого человека. Мелодия длилась еще какое-то время, а когда она утихла, Сюркуф заметил совсем тихо:

— Моя супруга была права, здесь не обошлось без любовного разочарования.

Однажды утром Рене разбудила боевая тревога. На траверсе островов Зеленого Мыса на расстоянии двух или трех лье в море заметили корабль, судя по очертанию парусов — английского производства. На крик: «Парус!» Сюркуф выпрыгнул на палубу и отдал команду к отплытию. Спустя десять минут, под облаком парусов, которое росло с каждым мгновением, и с призывом к боевой тревоге корабль вышел в море и взял курс на англичан. Через пять минут Рене, в свою очередь, появился с карабином в руке и двухзарядными пистолетами за поясом.

— Итак, — сказал Сюркуф, — настало время повеселиться.

— Наконец-то!

— Хотите участвовать?

— Да, только укажите мне место, где я никому не буду мешать.

— Хорошо! Держитесь возле меня и поставим по матросу, чтоб перезаряжал нам ружья. Бамбу! — заорал Сюркуф.

Негр тотчас вырос подле него.

— Поди, отыщи Громобой.

Громобоем прозвали одно из ружий Сюркуфа, второе же носило имя Проказник.

— И принеси ружье и для Рене, — добавил капитан.

— Не стоит, — возразил Рене, — у меня четыре смерти за поясом и еще одна в руках, полагаю, их достаточно для любителя.

— Что поделывают англичане, Блик? — крикнул, зарядив ружье, капитан помощнику, который с верхней палубы кормы следил в бинокль за перемещениями англичан.

— Сменили галс и пытаются уйти от нас, капитан, — отвечал юный офицер.

— Выигрываем ли мы?

— Если и выигрываем, то так мало, что я не могу быть уверен.

— Эй, там! — крикнул Сюркуф. — Ставьте все паруса, чтоб они не возомнили, будто «Призрак» — лишь кусок тряпки величиной с ладонь, который несет по ветру.

«Призрак», изящно наклонясь, расширил дугу пены, которую оставлял за собой, показывая, подобно лошади на скачках, что наездник пришпорил его. Англичанин, в свой черед, развернул все паруса, но тщетно — корсар брал верх.

Сюркуф выстрелил из пушки, приглашая корабль представиться, и сам поднял трехцветный французский флаг. Английский флаг сейчас же взвился в воздух. Когда оба корабля сблизились на расстояние пушечного выстрела, англичанин открыл огонь из кормовых орудий в надежде срубить мачты корсару или нанести какой-либо урон, который бы замедлил его ход. Но залп не повредил корабля и ранил всего двух человек. Следующий залп сопровождался зловещим странным свистом, удивившим Рене, еще мало знавшего об орудиях разрушения.

— Что за дьявол пронесся у нас над головок? — спросил он.

— Мой молодой друг, — ответили ему с тем же спокойствием, с каким был задан вопрос, — это были два сцепленных ядра. Знаком ли вам роман господина де Лакло?