Тварь внутри тебя - Ламли Брайан - Страница 15

В два часа дня Гарри сидел у себя в кабинете и вслушивался в себя. Но сознание вампира только развивалось, и, как Гарри ни старался, ничего необычного он не сумел ощутить. Нет, вот он что-то уловил, какое-то легкое касание на границе его чувствительности. Это достаточно веская причина, чтобы опять отложить эксперимент. Гарри водрузил на голову широкополую шляпу и отправился поговорить с матерью.

Гарри сидел, свесив ноги, на осыпающейся речной круче и смотрел на мягко журчащую воду. Здесь уже много лет — большую часть его жизни — покоилась Мэри Киф. Вокруг никого не было, поэтому Гарри говорил вслух, и, хотя это тоже была мертворечь, так ему было легче выражать свои мысли.

— Мама, это я. У меня проблемы.

Гарри не удивило бы, если бы она ответила: “Разве это новость?”

Проблемы у него были всегда. Но Мэри Киф, как и всякая мать, любила сына, и ее смерть ничего не изменила.

— Гарри? — Ее голос доносился как бы издалека, словно ее унесло вниз по реке. — Да, Гарри, да, сынок, я знаю.

Ну что ж, этого тоже следовало ожидать: ему никогда не удавалось скрыть от матери свои тайны. Она не раз говорила ему, что есть вещи, к которым не стоит приближаться. Кажется, на этот раз он подошел слишком близко.

— Ты знаешь, с чем я пришел?

— Есть только одно, о чем ты хотел бы поговорить, сынок. — Ее голос был таким грустным, она жалела его. — И даже если бы ты не пришел, я бы все равно знала. Мы все знаем, Гарри.

Он кивнул.

— Да, они больше не жаждут общаться со мной, — сказал он, возможно, с излишней горечью, — а ведь я никогда не причинил ни одному из них ни малейшего вреда.

— Гарри, попытайся их понять. — Она так хотела все ему объяснить. — Великое Большинство — да, они мертвы, но все они когда-то жили. Они помнят, что такое жизнь, и слишком хорошо знают, что такое смерть. Но они не понимают того, что лежит посередине, и не хотят иметь с этим ничего общего. Они не могут принять нечто, что терзает живых и воскрешает мертвых, что отнимает у живых настоящую жизнь и дает взамен бездушную жадность, похоть. И зло. Их дети и внуки живут в мире живых, как и ты. Вот что их беспокоит. Пусть эти люди давно мертвы, они все еще беспокоятся о своих детях. Ты же знаешь это, верно, сынок?

Гарри вздохнул. Ее голос, такой слабый (был ли в нем укор?), как всегда, дышал теплотой. Он окутывал его, давал ощущение безопасности, помогал думать, строить планы, даже мечтать. Это было настолько несовместимо с кошмарной тварью внутри него, что та часть Гарри просто не могла вмешаться. И называлось это — материнская любовь. Заменить ее не могло ничто.

— Понимаешь, мама, — продолжил он немного погодя, — дело в том, что я должен сделать одну вещь до того, как я... как я покончу с этим. Это очень важно. И для меня, и для тебя, и для всех мертвых тоже. На свободе находится монстр, и я должен уничтожить его.

— Монстр, сынок? — Ее голос был мягким, но Гарри понимал, что она имеет в виду. Ему ли говорить о монстрах!

— Мама, я никому не причинил вреда, и, пока я — это я, иначе и быть не может.

— Гарри, сынок! Я угасаю. — В ее слабом голосе слышалась усталость. — Мы не вечны. Когда мы остаемся наедине с собой, мы продолжаем думать свою думу, постепенно увядая, как и все на свете. В конце концов, мы все же угасаем, как бы ни был далек этот конец. Но когда нас терзает что-то извне, мы гораздо быстрее движемся по этому пути. Я думаю, именно так все и происходит. Ты был светом в нашей долгой ночи, сынок, с тобой мы как бы снова обрели возможность видеть. Но теперь мы теряем тебя и опять остаемся в безрадостной тьме. Когда люди живы, они задумываются порой: есть ли что-то по ту сторону? Да, кое-что здесь есть, но когда ты пришел, когда ты был с нами, это “кое-что” стало почти жизнью. И я думаю: а что теперь? Знаешь, сынок, мне осталось недолго быть здесь. Но мне не хотелось бы расстаться с тобой, пока я не уверена, что у тебя все в порядке. Гарри, что ты собираешься делать, есть ли у тебя план?

И он впервые понял, что ему в самом деле нужен план. Мать проникла сквозь его смущение в самую суть!

— Ну, есть одно место, куда я могу отправиться, — наконец ответил он. — Там не так уж здорово, но лучше это, чем смерть... так мне кажется. И потом, там есть кое-кто, у кого мне нужно научиться некоторым вещам — если он не откажет. У него свои проблемы, но когда я видел его в последний раз, ему удавалось справляться с ними. Возможно, и сейчас он справляется, и я смогу научиться у него тому, что мне нужно.

Она, конечно, знала, что он имеет в виду, о каком месте идет речь.

— Но ведь это ужасный мир, Гарри!

— Таков он был, — пожал он плечами, — а может, таким и остался. Но там меня хотя бы не будут преследовать. А здесь, если я останусь, мне не дадут покоя. А значит, мне придется самому стать охотником. Вот этого я и боюсь, этого я не должен допустить. Мама, я — чума в бутылке. Опасности нет, пока бутыль цела, а пробка залита сургучом. Ну а там, в том месте, джина уже выпустили. То, что здесь немыслимо, там — реальность. Хотя и ужасающая.

Она вздохнула.

— Я рада, что ты не сдаешься, сынок. — И с былой нежностью добавила: — Ты боец, Гарри. Ты всегда был бойцом.

— Да, это так, — согласился он. — Но здесь я не могу бороться. Это только разбудит тварь, сидящую во мне. И в конце концов она одолеет меня. Но есть еще вещи, которые я должен сделать здесь. И кое в чем разобраться. Этим я и собираюсь заняться, пока не придет пора уходить. Ты спрашивала о моих планах? Тут все просто, словно кто-то держит список у меня перед глазами. Одна девушка умерла ужасной смертью, которой она не заслужила — такой смерти никто не заслуживает; и тот, кто это сделал с ней и другими ни в чем неповинными жертвами, должен понести наказание; это чудовище заслужило, чтобы с ним поступили так, как он поступал с другими. Кроме того, мне предстоит большой разговор, объяснение, я задолжал его Дарси Кларку. И еще — есть люди, обладающие кое-какими талантами. Хотелось бы собрать их, они были бы полезны мне в том месте, куда я собираюсь. Вот и все: кое-что сделать, исправить кое-какие ошибки, выучить и узнать некоторые вещи. А потом уходить. Лучше уйти самому, чем ждать, когда на тебя откроют охоту.

— И ты никогда не вернешься?

— Если только научусь контролировать эту тварь. А если не сумею — нет, не вернусь. Никогда.

— Когда ты покончишь с этим человеком? С этим убийцей, чудовищем, которое ты ищешь?

— Как только сумею поймать. Ты не представляешь, что он делает, ма, но могу тебе сказать, что я не собираюсь пачкать об него руки, если без этого удастся обойтись. Убить его — это как вырезать опухоль на теле человечества.

— Ты уже вырезал не одну подобную опухоль, сынок.

— Да, — кивнул Гарри, — и осталась вот эта.

— А девушка, которая не заслуживает того, чтобы быть мертвой? Ты выразился довольно странно, Гарри.

— Это обрушилось на нее так внезапно, ма, — Гарри чувствовал, что шагает по минному полю. Напрасно искать безопасные тропки... — Она еще не свыклась с этим. И не нужно ей привыкать. Я могу помочь.

— Ты научился чему-то новому, — очень медленно ответила она, и в голосе ее Гарри почувствовал что-то, чего раньше не было. Страх? — Ты узнал это у Яноша Ференци, да? Я права? Вот что стоит между нами и тобой. Мы все способны это ощутить.

Она замолчала, Гарри почувствовал ее дрожь, мать как бы отдалилась от него.

И мама тоже? Он отпугивает даже свою ласковую любящую маму? Внезапно у него возникло такое чувство, что, если он отпустит ее, она уплывет и будет продолжать плыть дальше, дальше... Туда, в ту даль, что ждет ее.

У него в запасе осталась последняя карта, и он решил пустить ее в ход.

— Скажи, мама, я хороший или плохой? Я был добрым или злым?

“Бедный мальчик, как он переживает. Этого не может скрыть даже мертворечь”.

— Конечно, добрым, сынок. — Она вернулась к нему. — Как ты можешь сомневаться? Ты всегда был добрым!