2000 метров над уровнем моря[= Аданешь] ... - Анин Владимир - Страница 17

— Ты хочешь сказать, что они могут принести ее в жертву?

— Запросто. В лучшем случае, сделают ее наложницей или рабыней.

— То есть как это, наложницей. Она же еще маленькая, ей еще тринадцати нет.

— К сожалению, Джифара это не остановит.

Я было хотел сказать «давай, гони быстрее!», но, посмотрев сперва на стрелку спидометра, а потом за окно, решил, что мы и так едем чересчур быстро.

Несмотря на необычайную красоту местного ландшафта, поездка оказалась не из приятных, в особенности, по причине большого количества попадающихся навстречу грузовиков, которые как всегда появлялись из-за поворота совершенно неожиданно. Дорога очень узкая, Аданешь начинает жаться к обрыву, и моему взору открывается чудовищная бездонная пропасть. Я машинально давлю ногой на несуществующую педаль тормоза, причем с такой силой, что вот-вот продавлю днище машины. Дорога бешено петляет, но Аданешь не сбавляет скорость. Ремней безопасности в машинах тогда предусмотрено не было, меня швыряет по машине, то вправо, и я влипаю в дверь, то влево, и я чуть не вырываю с мясом ручку двери, чтобы ненароком не упасть на Аданешь. Постепенно меня начинает укачивать, и я прошу Аданешь остановиться.

— Я же тебя предупреждала, — сказала Аданешь, выходя из машины и машинально закуривая.

Я подполз к обрыву и заглянул вниз. Там, далеко-далеко подо мной, едва различимо белели останки какого-то автомобиля. Перед глазами поплыло, и меня вырвало. Постояв немного на четвереньках, я с трудом поднялся и, покачиваясь, пошел к машине. Прополоскав рот водой, сел за руль.

— Ты сможешь вести? — недоверчиво спросила Аданешь.

Я кивнул. Мне показалось, что за рулем не будет так укачивать, ведь вчера я ехал, и ничего. Как потом выяснилось, я был прав. Несколько глотков уже успевшей нагреться минералки окончательно привели меня в себя. Я завел «Фиат», и мы двинулись дальше.

Наконец, казавшаяся бесконечной, череда гор отступила, и мы увидели внизу убегающую вдаль цветущую долину, на которую, словно клочки ваты, были накинуты маленькие кучерявые облачка. Облака естественно (хотя для меня это было совершенно противоестественно) были под нами, расстояние до них на глаз измерить трудно, но мне показалось, метров триста, а то и пятьсот. Что касается самой долины, то до нее было не меньше полутора километров. В общем, если не замечать дорогу и подступающие с одной стороны горы, то можно спокойно представить, что мы летим на самолете.

— Теперь не торопись, — предупредила Аданешь, — начинается серпантин.

Что это такое, я понял уже через минуту. Дорога резко пошла под уклон. Вскоре мы уперлись в уже знакомый по аксумской дороге «тещин язык», а еще через некоторое время — в следующий. И так далее: несколько минут в одну сторону, несколько — в другую. На таком спуске одними тормозами не обойдешься, приходилось притормаживать двигателем, чтобы не дать машине разогнаться. В каждом повороте шины отзывались пронзительным свистом, переходящим в жалобное завывание. Чтобы вести машину в таких условиях, требуется предельная концентрация. Я поймал себя на том, что тело мое напрягается, словно сжатая пружина, будто я сам стал частью автомобиля и притормаживаю вместе с ним, не давая соскочить с крутого поворота. Спуск продолжался более получаса. Наконец, дорога соскользнула с подножия высоченной горы, и утопающая в зелени долина Гинда приняла нас в свои объятия.

Метров через триста по правую руку показалось маленькое придорожное кафе. Очень удачно, подумал я — после такого напряжения требовалась передышка — и свернул на обочину.

Мы сели за столик в тени лимонного дерева и заказали чаю. Больше в эту минуту ничего не хотелось. Мы наслаждались душистым крепким напитком и, задрав головы, наблюдали за машинами, которые разноцветными бусинками ползли по серпантину, кто вниз, кто вверх. Грузовик с прицепом, казавшийся совсем крошечным, этакой красной точкой где-то уже совсем на небе, мелькнул на повороте и скрылся за облаком. Удивительно! Машина, исчезающая в облаках. Глядя на серпантин, становилось даже жутковато от мысли, что еще совсем недавно мы сами спускались по нему.

— До моря далеко еще? — спросил я, вставая из-за стола и потягиваясь.

— Не очень.

— А как насчет водного транспорта, на чем будем добираться до острова?

— Сейчас мы заедем к адмиралу, — сказала Аданешь, садясь за руль, — он хороший знакомый моего отца. Попросим у него какую-нибудь лодку.

— Надеюсь, с мотором? — съехидничал я.

— Там видно будет. А ты что, грести не умеешь? — в свою очередь съязвила Аданешь.

Цветущая долина быстро закончилась, уступив место обыкновенной песчаной пустыне с плоскими золотистыми барханами, над которыми местами плясал причудливый мираж. Прошло не более получаса, и за горизонтом блеснуло море. Как любой человек, живущий вдали от моря, я сразу испытал какое-то возбуждение. Эта водная стихия всегда поражает своей необъятностью, мощью и глубиной цвета.

Вскоре песок закончился, и мы вкатили на утес, на самом краю которого белела окруженная каменным забором вилла — дом адмирала. Хозяин, сияя белоснежной улыбкой, сам вышел встретить нас с распростертыми объятиями, видимо Аданешь успела позвонить ему из Асмары и предупредить о нашем визите. Это был высокий, крепко сложенный мужчина, одетый в белую форменную рубашку с коротким рукавом и белые брюки. Адмирал расцеловал Аданешь и пригласил нас в дом.

На открытой террасе, с которой открывался потрясающий вид на море, мы уселись в плетеные кресла, и адмирал принялся угощать нас вареными лобстерами и белым вином. У подножия утеса, возле небольшой пристани, были пришвартованы два катера и яхта. Чуть поодаль стоял на якоре сторожевой корабль.

Адмирал, которого Аданешь называла Гебре-Мариам, оказался очень разговорчивым. Он великолепно изъяснялся по-английски, а узнав, что я из Москвы, даже выдал несколько слов на русском. Несмотря на высокое звание, Гебре-Мариам был довольно молод — мне показалось, ему не больше сорока. Я почему-то даже подумал, что мне в его годы ни за что не стать генералом.

Наблюдая за тем, как Аданешь оживленно беседует с ним, как улыбается и даже строит глазки, я, грешным делом, подумал, уж нет ли чего между ними. В ту же секунду щемящая ревность гадкой скользкой змеей закралась мне в душу. Кровь забухала в висках, я перестал слышать, о чем они говорят, все окружающие звуки слились в один монотонный гул. Постепенно во мне начинала закипать слепая, беспричинная злоба. Я уже стал бросать в сторону адмирала недобрые взгляды, кулаки самопроизвольно сжались, но тут он неожиданно встал.

— Можете взять вон тот катер с зеленой полосой, — сказал он, показывая рукой в сторону пристани. — Ты, насколько я помню, легко управляешься с такими штуковинами, — обратился Гебре-Мариам к Аданешь.

— Я уже год на катере не каталась, — засмеялась девушка.

— Это наука нехитрая. Раз научившись, уже не позабудешь. Пойдемте.

Поняв, что мы уже уезжаем, я наспех допил вино из бокала и с тоской посмотрел на недоеденного лобстера. Когда еще мне доведется отведать такого диковинного рака?

Уже на пристани Гебре-Мариам дал последние наставления: где лучше оставить катер, к кому обратиться на острове за помощью. Два молоденьких матроса притащили из машины наши вещи и погрузили в катер.

— Ты уверена, что справишься? — спросил адмирал. — Может все-таки дать тебе в помощь людей.

— Уверена, — сказала Аданешь, подходя к нему и целуя в щеку. — Я же сказала, к этому делу категорически запрещено привлекать посторонних.

— А разве я посторонний? — нахмурился Гебре-Мариам.

— Ну, перестань! Ты же прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Я молча слушал этот разговор, мысленно благодаря обоих, Гебре-Мариама и Аданешь — в высшей степени воспитанных людей, которые общались друг с другом на английском языке только лишь потому, что я стоял поблизости, ибо считали неприличным изъясняться в моем присутствии на непонятном мне наречии.

— А это тебе на всякий случай, — сказал адмирал, беря у одного из матросов черный рюкзак и передавая его Аданешь.