От заката до рассвета - Кравцова Наталья Федоровна - Страница 27

— Ой, знаешь, это же тут, в этом фильме песня! Пойдем, пойдем обязательно!

Напевая, она быстро натягивает на себя свитер, который только что сняла.

На улице ветер сбивает с ног. Рядом в темноте стонет, бушует море. И кажется, что это на высоком берегу стонут наши «ПО-2».

Встретимся на той стороне

Темная январская ночь, мутная и сырая. Видимость отвратительная. На земле только изредка мелькнет огонек или зажжется фара машины.

В эту ночь наша артиллерия и авиация обеспечивают высадку морского десанта в Керчи. Задача самолетов «ПО-2» — бомбить вражеские прожекторы и артиллерийские точки на берегу.

Я вглядываюсь в темень ночи — и ничего не вижу, решительно ничего. Куда ни посмотришь — вправо, влево, на землю или вверх — всюду одинаково темно. Голубоватые выхлопы пламени из патрубков освещают впереди небольшое пространство вокруг мотора, и похоже, что в воздухе густая дымка. Да, вероятно, так и есть.

Но едва я долетаю до Керченского пролива, как сразу попадаю в мир огня. Стреляют на земле и в воздухе. Рвутся бомбы, бьет артиллерия, сыплют мины «катюши».

Я лечу над проливом. Вижу, как плывут наши бесстрашные десантники к Керчи. На катерах, на каких-то неповоротливых лодчонках. Плывут прямо к пристани, к самому центру изогнутого полукругом берега. В лоб. А с берега, скрещиваясь, их освещают прожекторы. Бьют по ним минометы, пулеметы. Длинные трассы бегут к ним сразу с нескольких сторон. Катера отстреливаются.

Вот подожгли один катер. Второй, третий… Стелется дым по воде. Жутко смотреть сверху на то, как они горят. Горят и упорно плывут вперед. А ведь там, на катерах, — люди.

Моряки… Они проезжали через наш поселок, веселые, крепкие парни. Заходили к нам знакомиться.

— Сестрички, встретимся на той стороне, в Крыму, — говорили они, прощаясь, и махали бескозырками из машины.

А Володя, молодой, еще безусый паренек, весь в татуировке, никак не хотел уезжать: уж очень понравилась ему Нина — мой штурман. Он без конца говорил ей что-то, обещая написать письмо, а она посмеивалась и торопила его:

— Иди, иди — вон машина твоя уезжает! Догонять придется!

Володя шел к машине, оглядываясь, и все повторял:

— Там увидимся, на той стороне!

Сначала он говорил это убежденно, но чем ближе подходил к машине, тем неувереннее становился его голос. Забравшись в кузов, он уже нерешительно спрашивал:

— Там, на той стороне, увидимся?..

На следующий день от него пришло письмо. Передал его какой-то артиллерист, приезжавший в наш поселок.

— «Братишки» шлют привет всем девчатам. Они готовятся к высадке, — сказал он.

Нина обрадовалась письму, хотела ответить, но адреса не оказалось. Да и какой там адрес, когда моряки готовились с боями высаживаться в Керчи…

И вот они горят. И ничем, ничем нельзя им помочь!

Я не могу оторвать глаз от одного катера. Охваченный огнем, он постепенно отстает от остальных, кренится набок.

Что там сейчас происходит? А может быть, на этом катере Володя?

Вспомнилось, как он, стоя в кузове грузовика, мял в руках свою бескозырку, сам этого не замечая, и нерешительно говорил:

«…на той стороне… увидимся?»

Я слышу Нину по переговорному аппарату, но не сразу понимаю, о чем она так взволнованно спрашивает:

— Наташа, они потонут? Неужели потонут?!

— Может быть, как-нибудь спасутся… — отвечаю ей, хотя совершенно ясно, что такой возможности нет.

Прожектор, который держал в своем луче пылающий катер, бросил его и переключился на другой. Наш самолет приближался к прожектору. Под лучом, низко нависшим над водой, плескались волны. В освещенной полосе клубился белый дым. Я всеми силами души ненавидела его, этот длинный скользкий луч, ползавший по заливу.

Внизу, у самого основания луча, ярко блестело зеркало.

— Целься в него!

— Я сначала две. Поберегу остальные, — сказала Ниночка.

Это она о бомбах. Она уже приготовилась нажать рычаг бомбосбрасывателя, как вдруг зеркало погасло. Видно, внизу испугались.

— Вон впереди — пулемет! Как раз строчит по катеру…

Пролетев еще немного, мы ударили по пулемету. Он замолчал. Зато прожектор, тот самый, опять вспыхнул. У нас были еще две бомбы, Нина специально их оставила, и мы, подкравшись к нему по возможности тихо, бросили на зеркало эти бомбы. Луч погас и долго потом не включался.

В других местах — то там то сям — прожекторы зажигались на короткое время, но быстро гасли. На всем побережье методически рвались бомбы. Это действовали наши «ПО-2».

Мы буквально висели над прожекторами, не давая им работать. Тогда немцы решили осветить десант сверху. Прилетели вражеские самолеты, повесили над заливом светящиеся авиабомбы. Стало светло как днем, и весь десант как на ладони…

А катера — все ближе и ближе к городу. Первые уже у самой пристани. Кинжальный огонь. Скрещиваются огненные трассы. Сейчас десантники будут прыгать в воду и высаживаться на берег, штурмом беря пристань. По вражеским позициям пробегает огненная волна: это дают последний залп наши «катюши».

В ту ночь морская пехота захватила часть города и соединилась с нашими войсками восточнее Керчи.

Потом, спустя некоторое время, мы все-таки встретились с моряками. На той, на крымской стороне. Но Володи среди них уже не было…

Женя Руднева

Впервые я увидела ее в Москве, в здании ЦК комсомола, где заседала отборочная комиссия. Она пришла вместе с другими студентками Московского университета. В то время Женя Руднева уже перешла на четвертый курс.

Меня поразили ее глаза — большие, серо-голубые, умные. Светлая коса вокруг головы, нежное лицо с легким пушком на коже, мягкие, медлительные движения.

Мы потом вместе учились в штурманской группе. На занятиях она всегда задавала вопросы: ей хотелось знать все до мелочей. И пожалуй, в полку не было штурмана лучше Жени, хотя до войны она не имела никакого отношения к авиации.

Сначала на фронте она была рядовым штурманом. Но уже через год ее назначили штурманом полка. Знания ее были бесспорны, однако на должность эту назначили ее с опаской: а вдруг не сумеет? Не отличалась Женя ни бравым видом, ни военной выправкой. Не умела ни бойко говорить, ни даже быть строгой.

Среднего роста, немного сутуловатая, с неторопливой походкой, она совершенно не была приспособлена к армейской жизни. Военная форма сидела на ней нескладно, мешковато, носки сапог загибались кверху. Да она как-то и не обращала внимания на все это. Занятая своими мыслями, что-то решая, сосредоточенно обдумывая, она, казалось, жила в другом мире…

…Был апрель 1944 года. Под Керчью готовилось большое наступление наших войск. Мы летали каждую ночь. Враг упорно сопротивлялся. Вдоль короткого отрезка линии фронта, которая протянулась от Керчи к северу до Азовского моря, было сосредоточено много зениток и зенитных пулеметов, прожекторов, автоматических пушек «Эрликон».

Когда стреляет «Эрликон», издали похоже, будто кто-то швыряет вверх горсть песку. Каждая песчинка — снаряд. Все они в воздухе взрываются, вспыхивая бенгальскими огнями. Получается облако из рвущихся снарядов. И если самолет попадает в такое облако, то едва ли выберется из него целым: «ПО-2» горят как порох.

Однажды Бершанская поставила нам задачу: бомбить укрепленный район немецкой обороны севернее Керчи. Перед вылетом Женя Руднева предупредила нас:

— В районе цели — сильная ПВО. Остерегайтесь прожекторов. Штурманы, проверьте, пожалуйста, еще раз расположение зенитных точек…

Она собрала штурманов отдельно и что-то объясняла им. Или, может быть, давала задание. Женя никогда не приказывала. Она просто не умела командовать. Распоряжения она давала не по-военному, а тихим, доверительным, совсем домашним голосом. И не было случая, чтобы кто-нибудь не выполнил ее приказа-просьбы…