Старик Хоттабыч - Лагин Лазарь Иосифович - Страница 36

– Ну что ж, – сказал как-то утром Степан Тимофеевич, – в последний раз высажу вас – и баста! Никакого расчета нет останавливать пароход из-за каких-нибудь шести-семи человек.

Поэтому Волька сговорился со всеми отправившимися вместе с ним на берег по-настоящему проститься с Землей Франца-Иосифа и не спешить с возвращением на «Ладогу». Тем более что Хоттабыча, торопившего обычно с возвращением, с ними в этот раз не было – он остался играть в шахматы со Степаном Тимофеевичем.

– Ребята, – таинственно сказал своим приятелям Сережа, когда они через три часа, усталые, поднялись наконец по шторм-трапу на борт парохода, – айда ко мне в каюту! Я вам покажу кое-что интересное…

– Ну вот, смотрите, – продолжал он, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлек из-под полы своего пальтишка какой-то продолговатый предмет. – Что вы на это скажете? Я нашел эту посудину на противоположной стороне острова, у самого берега.

В руках у Сережи находился позеленевший от морской воды, а может быть, и от времени, небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд.

– Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! – возбужденно сказал Волька. – Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и нарочно бросила в воду, чтобы те, кто его выловит, узнали о ее бедственном положении.

– Правильно! – подтвердил со своей стороны Женя.

– Я тоже сначала так решил, – отвечал Сережа, – но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там внутри. Это же очень интересно. Правильно я говорю, ребята?

– Правильно! Конечно, правильно! – взбудораженно загалдели Волька с Женей.

Сережа, побледнев от сознания важности момента, довольно быстро соскреб с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то письменами. Сережа с трудом отвинтил ее.

– А теперь, – сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой, – посмотрим, что там…

Он не успел закончить эту фразу, как из сосуда валом повалил густой черный дым, заполнивший всю каюту так, что стало темно и нечем было дышать. Однако через несколько секунд дым собрался, сжался и превратился в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскаленные угли.

Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол каюты, возопил громовым голосом:

– Нет бога, кроме Аллаха, а Сулейман пророк его!

После этих слов он еще несколько раз молча стукнулся лбом о пол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскричал:

– О пророк Аллаха, не убивай меня!..

– Разрешите справочку, – прервал его стенания перепуганный и в то же время заинтригованный Волька. – Если я не ошибаюсь, речь идет о бывшем еврейском царе Соломоне Давидовиче?

– Именно о нем, о презренный отрок, о нем, о Сулеймане ибн Дауде, да продлятся дни его на земле!

– Это еще большой вопрос, кто из нас презренный, – тактично возразил незнакомцу Волька. – А что касается вашего Сулеймана, то заявляю вполне официально: дни его ни в коем случае продлиться не могут. Он, извините, умер.

– Ты лжешь, несчастный, и дорого за это заплатишь!

– Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный феодал умер уже две тысячи девятьсот девятнадцать лет тому назад. Об этом даже в «Энциклопедии» написано.

– Кто открыл сосуд? – деловито осведомился тогда старичок, приняв, очевидно, к сведению Волькину справку.

– Я, – скромно отозвался Сережа, замирая от гордости. – Я. Но не стоит благодарности.

– Нет бога, кроме Аллаха! – воскликнул незнакомец, услышав слова Сережи. – Радуйся, о недостойный мальчишка!

– А чего это мне радоваться! – удивился Сережа. – Это вас спасли из заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться, чудак вы старичок?

– А тому, что я убью тебя сию же минуту злейшей смертью!

– Ну, знаете ли, – возмутился Сережа, – это просто неблагодарно! Ведь я же вас освободил от этой медной посудины. Если бы не я, кто знает, сколько бы еще тысяч лет вы в ней проторчали в дыму и копоти!

– Разговорчики! – сердито прикрикнул незнакомец на Сережу. – Желай, какой смертью умрешь и какой казнью будешь казнен. У-у-у-у!

– Попрошу вас без запугиваний. И вообще, в чем, собственно говоря, дело? – вконец рассердился Сережа.

– Знай же, о недостойный юнец, что я один из джиннов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими! И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привел меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против меня на помощь Аллаха и предложил мне принять его веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин и заточил меня в нем…

– Правильно сделал, – тихо прошептал Женя на ухо Вольке.

– Что ты там шепчешь? – подозрительно спросил старик, прервав свои слова.

– Ничего, просто так, – поспешно ответил Женя.

– То-то, – мрачно сказал старик. – А то со мною шутки плохи… Итак, закругляюсь. Он заточил меня в этот сосуд и отдал приказ джиннам, и они понесли меня и бросили в море. И я провел там сто лет и сказал в своем сердце: всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки. Но прошло сто лет, и никто меня не освободил. И надо мной прошло еще четыреста лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я исполню три желания. Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, предложив раньше выбрать, какою смертью умереть.

И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою же смертью тебе желательней было бы умереть.

– Но ведь это просто нелогично – убивать своего спасителя! – горячо возразил Сережа. – Нелогично и неблагодарно.

– Логика здесь совершенно ни при чем! – жестко отрезал джинн. – Выбирай себе наиболее удобный вид смерти и не задерживай меня, ибо я ужасен в гневе…

– Можно вам задать вопрос? – вмешался в этот страшный разговор Волька, но джинн в ответ так цыкнул на него, что не только у Вольки, но и у молчавшего Жени от страха подкосились ноги.

– Ну а мне, мне-то вы разрешите один только единственный вопрос? – взмолился Сережа с таким отчаянием в голосе, что джинн ответил ему:

– Хорошо, тебе можно. Но, смотри, будь краток.

– Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет в этом медном сосуде, – произнес тогда Сережа дрожащим голосом, – а между тем он настолько мал, что не вместит даже одной вашей руки. Как же вы, извините за бестактный вопрос, в нем умещались целиком?

– Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосуде? – вскричал джинн, обращаясь к Сереже.

– Никогда не поверю, пока не увижу вас в нем собственными глазами, – твердо отвечал Сережа, подмигнув Вольке, который при этих словах еле сдерживался от радостного восклицания.

– Так смотри же и убеждайся! – заревел джинн, встряхнулся, стал дымом и начал постепенно вползать в кувшин, под тихие аплодисменты обрадованных ребят.

Уже больше половины дыма скрылось в кувшине, и Сережа, затаив дыхание, схватил крышку, чтобы снова запечатать в нем джинна, когда тот, видимо раздумав, снова вылез наружу и опять принял человеческий образ.

– Но-но-но! – сказал он, хитро прищурившись и внушительно помахивая пальцем перед лицом Сережи, поспешно спрятавшего крышку в карман. – Но-но-но! Ты свои штучки брось, о презренный молокосос! Проклятая память! Я чуть не забыл, что тысячу сто девятнадцать лет тому назад меня точно таким способом обманул один рыбак. Он задал мне тогда тот же вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что я находился в кувшине, и я превратился в дым и вошел в кувшин, и этот рыбак поспешно схватил тогда пробку с печатью и закрыл ею кувшин и бросил его в море. Не-ет, больше этот фокус не пройдет!