Ничего невозможного - Астахова Людмила Викторовна - Страница 53

— Но, Длань Разящая, за что наказана Фэйм? — вслух проскулил Росс, проводя опасным лезвием по намыленному горлу.

Желание резко чиркнуть чуть левее кадыка стало нестерпимым, почти осязаемым. Бритва острая, кровь теплая, и редчайшая возможность сразу решить все проблемы. Заманчиво до смерти. Что означает — мужик в зеркале еще и трус ко всем своим тайным и явным недостаткам.

— Не делайте этого.

Они с Морраном Килом встретились глазами в тусклом прямоугольнике зеркала.

— Полагаете, никто не заметит, что у меня одна щека побрита, а другая заросла щетиной? — криво ухмыльнулся Росс.

— Вы знаете, о чем я толкую, милорд.

Молодой человек выглядел слишком серьезным, чтобы поддаться на дешевую провокацию: глаза как плошки, бледный и с колдовским жезлом наперевес. Явно намерен спасти подопечного любой ценой, решись тот воплотить греховные мысли.

— Ума не приложу, о чем вы?

— О самоубийстве.

Разуверять парня, тем более оправдываться Росс не собирался. Он ведь думал о таком варианте, а ложь самому себе — вещь еще более малодушная, чем попытка вскрыть сонную артерию. Первое правило политика: чувствуешь вину — сразу же нападай. Бей по самому больному месту, даже если ты сам находишься в более уязвимом положении. Сейчас тот самый случай.

— Что, боитесь в одночасье превратиться из всемогущего мага в обыкновенного парня? Настолько страшно, что готовы безропотно терпеть и дальше унизительное положение живого щита? А, мэтр Кил? Может быть, я мало вас оскорблял, и вы еще недостаточно меня ненавидите, чтобы постоять в коридоре и подождать, чем дело закончится? — вопрошал Джевидж, продолжая стоять к телохранителю спиной.

Морран стойко вытерпел моральную оплеуху.

— Я забочусь о миледи. Она не переживет.

— Заботливый… — прошипел лорд канцлер. — Думаете, вы один такой?

Росс наклонился над умывальным столиком, экономии ради сразу сунув лицо прямо в тазик с теплой водой. Пусть экзорт-телохранитель, коль ему угодно торчать в дверях ванной и стеречь подопечного от членовредительства, заодно полюбуется его синей от холода задницей. Но как говорит Ниал, старого кобеля новым трюкам не научишь, еще сложнее на старости лет отказаться от мальчишеской стыдливости, свойственной провинциалам. Как ни старался Джевидж, а вытерпеть на себе мужской взгляд, сколь угодно безразличный, он не смог. Даже в воспитательных целях.

— Вам славы Ниала Коринея захотелось?! — прорычал Росс, прикрывая срам сорочкой. — Выйдите вон, мэтр!

— Уйду, разумеется. Но сначала отдайте мне бритву, раз побрились, — заявил наглец маг. — Давайте, давайте… Не упрямьтесь, милорд. Мне тоже как-то неохота любоваться, как вы справляете малую нужду.

И Джевидж покорно отдал острый инструмент. А что оставалось делать? Таковы неписаные правила — твой верный солдат имеет столько же прав на тебя, сколько и ты на него. Раз ты за него отвечаешь головой, то и он за тебя.

Утренняя почта, нахлынувшая на департамент лорда канцлера приливной волной, как водится, принесла с собой не только мелкую рыбешку в виде распоряжений, отчетов, рапортов и циркуляров, но и всяческую бумажно-совестную гниль. Например, послание из Ковена лично от мис Махавир. Милорд брезгливо извлек из горы пакетов темно-синий, почти черный конверт, демонстративно принюхиваясь к нему с не передаваемым словами выражением лица. Вскрытие послания происходило в самой торжественной обстановке. Без барабанного боя, правда, зато под зловещую ухмылку лорда канцлера. Морран готов бы присягнуть, что, распарывая золоченым ножичком дорогущую бумагу, Джевидж воображал перед собой горло ненавистной магички. Затем последовал стремительный пробег глазами по строчкам и ядовитое: «Ах ты ж старая… выхухоль!»

— Она, вишь ли, жаждет помочь в поисках Диана, мерзкая тварь! Каково! Надо прожить сто пятьдесят лет, чтобы сподобиться на подобную наглость, не иначе.

Мэтресса писала: «Ваше высокопревосходительство! Смею уверить Вас в своем совершеннейшем почтении и предложить всю возможную поддержку, на которую только способен Высокий Ковен в целом и каждый из его членов в частности, в постигшем Ваше семейство несчастье…» И так далее и тому подобное, самым высоким эпистолярным стилем, в духе посланий минувшего века, превыше всего ценившего куртуазность обращения.

— Тварь явно намекает, что писать училась при деде нынешнего императора. Безродная гадина!

Никогда раньше Джевидж не позволял себе в присутствии телохранителя выказать истинные чувства, никогда не ругался и не демонстрировал столь откровенно глубинную, почти животную ненависть к Даетжине Махавир.

Еще один жест доверия, догадался экзорт, преисполняясь помимо воли тайной гордостью. Ведь понимал же, что милорд крутит им, как сам хочет, но поделать ничего не мог. Будь он проклят, если это не честь — стать тем избранным человеком, кого лорд Джевидж пустил в свою жизнь. Бери выше! Это огромная честь.

Но слишком долго наслаждаться своим уникальным положением Моррану не дозволила сама судьба, явившаяся в кабинет к милорду в лице секретаря. Под звон часов, отбивающих полдень, в кабинет без стука ввалился мистрил Лоджан, и выглядел он так, словно с его спины только что сняли кожу, а кровоточащее мясо щедро посыпали солью.

— Что такое? — удивленно спросил Джевидж, не ожидавший столь явного нарушения установленных порядков со стороны вышколенного секретаря.

— Посыльный, милорд! Из вашего дома, милорд! Несчастье, милорд!

— Что случилось?! — заорал канцлер, вскакивая из-за стола.

— Миледи исчезла, — прошептал Лоджан и болотной гадюкой выскользнул за дверь.

Правильно сделал, очень разумно, своевременно и, прямо скажем, мудро. Ибо в этот миг Морран понял, почему в древности гонцов, принесших дурную весть, казнили на месте. Он и сам готов был рубить голову с плеч незадачливому клерку.

А Джевидж побледнел и рухнул в свое кресло как подкошенный, хватаясь за грудь, безмолвно открывая и закрывая рот. Потерять любимую жену — это было слишком даже для такого сильного человека, как Росс. Его сердце просто не выдержало удара, он задыхался, он умирал… Никаких сомнений! Морран вдруг почувствовал подопечного как самого себя — через его молодое сильное тело лавиной катилась невыносимая боль, такая сильная, такая мучительная, такая всепоглощающая, будто экзорта живьем четвертовали. Его Сила, которую каждый колдун ощущает по-своему, а Морран Кил, будучи боевым магом, всегда находил сходной с разрядами молний в разгар весенней грозы, его Сила сияющим всеми оттенками синего потоком утекала в небытие, устремляясь вослед за отлетающей душой лорда Джевиджа. Печать Ведьмобоя — это тебе не поводок собачий, она покрепче корабельной цепи будет, да и душа у лорда канцлера оказалась могучая, тянула за собой не только волшебную силу мага- ренегата, но кусок изрядный его сущности. И это было так невыносимо, так… неправильно. Да! Неправильно! Ах вот, оказывается, почему маги не бывают бывшими! Ах вот оно что такое! Наивный идиот! Он думал, что проживет без своего дара. Свободы захотел, ведьмачье отродье! А без Дара, без Силы — это не жизнь никакая, так… пустопорожнее прозябание меж небом и землей. От куска дерьма, болтающегося в проруби, и то больше толка, чем от колдуна, лишенного магии. Профессор Кориней — человек умный и достойный, он нашел в себе силы отречься, сломал жезл, запечатал в себе Дар, но от сути своей не отказался. Ибо непереносимо.

— Не нужна мне такая свобода, милорд. В жопу такую волю, — зарычал телохранитель и бросился к лорду канцлеру на помощь.

Торопиться надо: положить на пол тяжелое безвольное тело, расстегнуть китель, рвануть на груди рубашку так, чтобы пуговицы брызнули в разные стороны — ведь уходят-убегают драгоценные мгновения, разделяющие жизнь и смерть. А сердце канцлера уже не бьется. Совсем. Губы синие, глаза закатились, и не дышит. Тоже совсем-совсем.

— Куда?! А ну вернись, подонок чертов! — взвыл Морран, ударяя по неподвижной груди лорда канцлера. — Ублюдок старый! Назад! Назад!